- Знаешь, Милена, я вот о чем хотел спросить тебя. Дай, пожалуйста, мне совет. Мне это очень нужно.
- Прям очень-очень? – спросила Милена, вся засветившись.
- Очень-очень. Я не знаю, как мне быть. Я просто… влюбился без памяти и не знаю, что мне делать, - признаться или нет.
- Влюбился… в Инну? – опять спросила Милена, но теперь изменилась в лице.
- Да, нет, - с испугом в голосе ответил Ваня.
- Так да или нет – строго спросила ледяным тоном Милена и недоверчиво посмотрела на него.
- Конечно, нет. У меня нет романа с Инной. Так, одно развлечение.
- Возьму и передам твои слова Инне. Вот она, счастливая, обрадуется.
- Ну, и передавай. Вот испугала, - отрезал Иван, но с сомнением посмотрел на Милену: передаст или не передаст. – Для нее мое чувство ничего не значит. Она ждет не дождется своего парня с армии. Да, ты это знаешь, как ее подруга.
- Никакая я ей не подруга. Так живем вместе.
- Живете вместе?
- Что за намеки? Живем под одной крышей. Давай признавайся: в кого влюбился? – вернула она его к признанию.
Не заметив никакого подвоха, он продолжил: «Ну, да. Влюбился человек. Неужели нельзя?
- Надеюсь не в начальницу лагеря? Или в посудомойку?
- Что ты, что ты.
- Тогда в старшую пионервожатую? Несчастный, у нее уже есть жених. Но вы подходите друг к другу. К тому же ты сам говорил, что уже подкатывал к ней познакомиться.
- Нет, она мне нравится, как женщина, но я люблю другую.
- Как это: нравится, но я люблю другую. Это не одно и то же?
- Конечно, нет. Как ты не понимаешь!
- Это я как раз понимаю. Нравится – не значит, любишь. Но она нравится тебе как женщина. Или для того, чтобы влюбиться, пол не обязателен?
- В каком смысле?
- В том самом, в сексуальном. Чтобы любить женщину, она должна нравиться тебе, ты не можешь ее не хотеть.
- Всегда?
- Ну, конечно. Иначе, она просто нравится тебе.
- Это ты про себя говоришь? – удивился Иван.
- Конечно, нет, - повторила себя Милена. – Это я говорю абстрактно. Ты знаешь, что такое абстрактное?
- Абстрактно на уме, конкретно на теле.
- Вот именно. Тело нравится. Особенно вам, мужчинам. Поэтому мы и прихорашиваемся. И так хороши. Но, будучи привлекательными, лучше.
- Так значит, обаятельность, очаровательность телесная категория, а не душевная?
- Глупый, ты все перепутал. Внешность и форма привлекательны, а вот содержание очаровательно.
- Да, масса, вес местами очаровывает.
- Не очаровывает, а соблазняет. Очаровывает то, как ведет себя женщина.
- Ведет же она себя загадочным образом.
- Правильно, женская загадка – половина дела в том, чтобы закружилась от нее голова.
- От чего?
- Не от чего, а от кого – от женщины. Кто же оказался для тебя загадкой?
- Ты сама не догадываешься?
- Это ваше дело – догадываться. Наше дело – загадывать желание.
- Так ты рекомендуешь признаться?
- Признавайся. Может быть, ей тоже страшно признаваться. Влюбленные так боязливы.
- Хорошо. Я люблю тебя, - сказал Иван и с затаенной надеждой посмотрел на свою любимую.
Любимая попросила его закрыть глаза. И вот когда он, предвкушая поцелуй любимой, устал ждать и открыл глаза, то никого не увидел рядом. Отсутствие было красноречивее слов.
Вскоре Милена отправилась в летний лагерь, расположенный под самой столицей. Иван остался в пионерском лагере без ее нежного присутствия, вспоминая робкий поцелуй в губы, который позволил себе при расставании. Потом, уже после того, как Милена приехала домой и рассказала ему по телефону, как познакомилась в лагере с известными ребятами, вернее, с детьми известных московских артистов и режиссеров, и пригласила его к себе домой на встречу пионервожатых их смены, он согласился, но так и не пошел к ней в гости. Почему? Потому что он понял, что до сих пор любит Милену. Из всех девушек, которых он встретил в лагере, на самом деле он любил одну Милену. Он понимал, что она выбрала не его, а нового встречного-поперечного, впрочем, неважно кого. Важно, что не его. Но он смог понять ее позже, когда до него дошло, что каждая новая девушка приятнее предыдущей тем, что она новая и может дать новый опыт ощущения женского начала.
Однако наш герой так и не понял самого простого, что не доступно таким сложным натурам, каким был он. Он нее понял того, что лежало на поверхности восприятия и что требует лишь точечно сосредоточенности на предмете, на предмете его внимания. Здесь достаточного одного внимания, которое отвлекается влечением. Необходимо просто отвлечься от себя, от фиксации на желании для себя, превратить желание в средство внимания, не внимать желанию, желать не внимания своей персоне, но желать внимание и желательное внимание сосредоточить на объекте внимания, совершить трансфер, перенос себя в объект так, чтобы не ты стал им, а он стал тобой. Совершив такое умное деяние, забыв себя как мужчина в женщине, он смог бы понять, что значит быть женщиной, не будучи ей физическим образом.
Для него только так можно было понять, что действительно произошло в курятнике, где он был среди кур один петухом. Любая курица хотела его, даже та, что имела другого петуха на стороне. Здесь же, в пионерлагере он был один петух в своем курятнике, а куры были его гаремом. Ему следовало всех потоптать, то есть, вступить в близкий контакт с каждой курицей, лучше со всеми сразу, чтобы показать им, кто хозяин в курятнике. Это требовала ситуация, та система отношений, в центре которой он оказался случайно. Наш герой был в положении «калифа на час». Так воспользовался бы ситуацией, чтобы получить максимальное удовольствие иметь всех. Он же, напротив, стал игрушкой, сомнительным призом в игре женских интересов. Такова судьба лоха. Первая же курица, более хитрая, чем прочие обвела петуха вокруг его же пальца, «дала» ему, чтобы больше не давать его, так сказать, «ни себе, ни людям», то есть, другим курицам. Так она оказалась хозяйкой положения. И кто в этом виноват, как не он сам?! Никогда не следует позволять другим обращаться с собой, как с вещью. Нет, Ина не была собственницей, - не это являлось главным в ее характере. Она была себе на уме, и не для ума, а для себя. Это типичная приспособленка, которая не может не само-утверждаться за чужой счет хитростью.
Она в этом не виновата, как личность. В этом виновата ее натура. У натуральных людей нет личности, но есть индивидуальность. Таковы, например, «богемные звезды». Они бьются за свое место на «помойном Олимпе» и когда разбиваются, то создают большой шум в прессе, в средствах массовой информации и коммуникации. «Звезды» яркие индивидуальности, но пустые личности. Люди ошибаются, когда считают популярных людей личностями. В них от личности одна скорлупа, одна маска, персона, личина на лице, а не само лицо. Настоящая личность не светится, она есть «черная дыра», которая поглощает тебя, если ты сам не являешься личностью. Лицо личности скрывается, но не намалеванной маской, красочной индивидуальностью, непохожестью на других, а как раз, напротив, такой похожестью на других, что других и не надо, кроме нее. Такими личностями являются гении, которые идут в ногу со своей эпохой (есть еще несостоявшиеся или несвоевременные гении, которые появились не в свою эпоху, из будущего, а то и из самой вечности), тогда как все прочие плетутся сзади невпопад, сминаемые в инертную массу катком эпохи. Только в массе, в стертом виде они подбирают шаг за гением, являясь карикатурой, пародией на него. Такова незавидная роль обывателей.
И вот эти «серые люди» находят среди себя клоуна, чтобы поставить его над собой. Для чего они делают это? Для того, чтобы на виду у всех он, как популярная персона, звезда шоу-бизнеса или политического спектакля, показал себя с дурной стороны (на всеобщем обозрении особенно заметно человеческое ничтожество пестрой, яркой индивидуальности, за которой ничего нет, скрывается пустота, - загадка индивидуальности заключается в том, что за ее неповторимостью ничего нет, нет никакой глубины, кроме скучной и унылой плоскости) и продемонстрировал на своем примере, что есть нечто хуже серости. Это пустота, прикрытая блеском поверхности. За поверхностью нет ничего, кроме ее обратной стороны, невзрачной подкладки. На контрасте резко видно ничтожество человека. Люди специально, как поклонники, заставляют дутый талант в качестве шута снять свой колпак, обнажиться, чтобы показать на него пальцем и обвинить его в том, что «король-то гол» на публике. Какой срам!
Глава десятая. Выпускной
В ночь последнего дня первой смены ребята выпили лишнего. Когда они выходили из вожатской комнаты, Лика сказала шепотом, что хочет справить нужду, и села под кустик у окна. Пока она журчала, Иван подошел рядом и молча ждал. Не будь он рядом, то Лика упала бы в лужу своей мочи. Он ловко ее подхватил, достал из джинсов платок и обтер им мокрую попу. Платок пах шампанским. На ощупь попа Лики была мягкая и гладкая как атлас, без складок и бугорков от прыщей. В лунном свете она выглядела такой округлой, что Ваня получил настоящее, нет, не эротическое, а эстетическое удовольствие от ее созерцания, воскликнув: «Какая круглая луна на этом круглом небосводе». Лика, лежа на его колене поправила: «Нет, не правильно. Правильно так: «Какая глупая луна на этом глупом небосклоне».
- В том то и дело, Лика, что попа у тебя не глупая, а круглая. Круг у древних был символом совершенства. Вот как эта полная луна. Поэтому твоя попа само совершенство. Она круглая, полная, чистая, белая и как волна бежит от легкого касания.
- Может быть, и так. Но мне неудобно так лежать. Какой ты все же извращенец. Помоги мне встать и отвернись. Ну, как тебе не стыдно.
- Если красиво, то не стыдно. И почему ты выходишь замуж?
- Потому что беременная.
- Мне никогда не быть беременной.
- Как я тебя понимаю. Все. Пошли.
- Куда? Давай я отведу тебя в постель.
- Зачем? Я не могу в таком состоянии ничем заниматься. И потом я беременная.
- Я знаю.
- Кто тебе сказал?
- Ты.
- Я? Не помню. Ну, ладно, пошли спать.
- Слава Богу, что ты не показала мне другое место, иначе я перешел бы от эстетического созерцания к эротическому действию.
- Увы, мой милый. Я другому отдана и ему верна.
- Как же сеанс массажа. Помнишь, я натирал тебе не только спину, которую ты потянула.
- Разве? – как на трезвом глазу спросила Лика.
- Вот именно.
- Между нами тогда ничего не было.
- Короткая у тебя память. И потом гадают о том, от кого ребенок.
- Так было или не было?
- Я уже и сам не знаю.
Когда он уложил ее спать, то подумал с сожалением, что не так хотел провести ночь с ней. И все же это было лучше того, что он хотел. Теперь он ничего не хотел. Ему было хорошо на душе. Он еще не знал того, что утром будет так тоскливо
