Она жадно ласкала его влажное тело, покрывая поцелуями его грудь, живот и плечи, нежно касаясь вставшего пениса и отвисших яичек.
Неожиданно Вера нащупала сзади у Суня маленький отросток, твёрдый и гладкий, он шевелился, свиваясь в колечко, когда Вера ласкала его, пропуская между пальцев.
-Сунь, что это у тебя там такое?!-прошептала Вера ему на ухо.
-Атавизм это, Верочка. Просто атавизм!
Сунь только стонал в ответ на эти ласки, по его сильному мускулистому телу пробегали волны наслаждения. Тогда она решила лечь поудобнее, навзничь. Сунь продолжал целовать и гладить её вспотевшее от ласк тело, нежно покусывая кожу и трогая кончиком языка эрогенные места, которые немедленно откликались ещё большим возбуждением.
-Вера, как ты прекрасна! Я люблю тебя!-шептал Сунь, целуя её секелёк.
-О, Боже! Не могу больше, не могу!-простонала Вера.
Горячая волна неслыханного наслаждения пробежала по её телу. Казалось, что оно вспыхнуло от этих безумных ласк. И сгорело! Тут Вера уже не могла больше сдерживаться и широко раздвинула ноги!
Лёжа в своём номере, под храп соседки, Вера пыталась вспомнить, как они дошли до санатория, как распрощались. Пыталась, но так и не смогла. Всё перепуталось в её пылающей голове.
Она лежала и молча смотрела в потолок. Ветер колыхал неплотно задёрнутые тюлевые занавески, свободно проникая в номер, через незакрытую дверь балкона.
Вера лежала и пыталась вспомнить всё, что сегодня с ней произошло. Но мысль скользила, ей никак не удавалось в подробностях восстановить всё, сосредоточиться. Ей казалось, что только сегодня она поняла, что такое настоящая любовь. И оргазм! И это было восхитительно! Ей стало грустно, что так бездарно прошла её молодость, что не встретила она такого человека, как Сунь, что не осчастливила она никого в этой жизни по-настоящему.
Она даже всплакнула тихонько в подушку от жалости к себе, потом повернулась к стенке и попыталась уснуть. Она лежала и не чувствовала своего тела. Казалось, что оно просто растаяло. Или растворилось в чём-то приятном и нежном.
-Как мороженое в малиновом киселе!-подумала Вера, улыбнулась, вздохнула и наконец уснула.
***
Вера очнулась от резкого перестука дождевых капель по крыше.
-Какой необыкновенно яркий сон. Я как-будто всё пережила заново. Сунь, где ты? Интересно, как сложилась твоя жизнь? И что же было потом? А утром дежурная по этажу передала мне записку от Суня. В ней было несколько строчек:"Вера, прости меня! Я вынужден срочно уехать, вызывают в посольство. Но мы снова увидимся. Верь в это, Вера, верь! Я люблю тебя!"
Я уже стала было забывать эту историю, а тут...разбередилось всё. А за окнами опять дождь, да когда же эта мерзкая погода закончится и лето настанет-то?!-подумала Вера и сладко потянулась.-Надо всё-таки встать, обед разогреть, да поставить бочку под водосток. Надо воды набрать, а то лето обещают жаркое и засушливое.
Она не особо доверяла прогнозам гидромедцентра. Уж слишком часто они ошибались, но старалась по возможности всё заранее предусмотреть. Вера встала, сунула ноги в старые калоши, накинула на плечи фуфайку и вышла на крыльцо.
Небо было сплошь затянуто плотными серыми тучами. На старой сосне у самой калитки сидел, нахохлившись, огромный Ворон. Время от времени он окрывал правый глаз и пристально смотрел на Веру.
-Да, на небо глядя, это точно нАдолго,-решила Вера, зябко ёжась.
С большим трудом прикатила старую бочку, поставила под водосток. Сразу же полилась тонкой струйкой вода, рыжее дно начало быстро темнеть, как будто кто-то проявлял в ней огромную фотографию. Изрядно промокнув, Вера побежала в дом, там быстро разделась и повесила сушить платье и фуфайку на печуркой. Быстро разожгла огонь. Заранее сложенные сухие дрова, лучина и газета сделали своё дело: скоро в ней весело затрещали берёзовые поленья, языки пламени жадно лизали кору и закопчёные кирпичи. Немного погодя закипел и чугунок с картошкой.
-Вот и славно,-думала Вера,-и плевать мне, что света нет, сейчас свечечку затеплю, картошечки налопаюсь с солёным огурчиком, банку тушёнки открою. А потом чай сушками, да с маком.
Наелась Вера до отвала, чаю напилась. Даже выпила рюмочку домашней малиновой наливки, что когда-то сделала покойная мать. Пару бутылок та спрятала в подполье, и Вера совершенно случайно их там и обнаружила, когда искала пустые банки под варенье.
От горящего огня по дому стало расползаться тепло, от мокрого платья поднимался пар. От съеденного и выпитого Вера совсем осоловела, она молча наслаждалась теплом и покоем, закрыв глаза и плотно прижавшись спиной и затылком к стенке. Она всегда любила так сидеть. И со временем на обоях, там, где она касалась их спиной и затылком, появились жирные пятна. Покойная мать всегда её за это ругала, хотела даже кухню переклеить моющимися обоями, да не так-то лёгко было их тогда достать. И Вера решила их не убирать, оставить на память.
И тут кто-то тихо постучал в кухонное окно. Вера вздрогнула от неожиданности и открыла глаза.
-Господи, кто это может быть-то? Бабка Зоя дома сидит, Митька при ней. А больше в деревне и нет никого!-сказала вслух Вера и посмотрела в окно.
На толстой ветке сирени сидел давешний Ворон и качался на ветру туда-сюда. Иногда ветка совсем близко приближалась к окну, и тогда Ворон стучал клювом в него. Тук-тук!
-Кыш, птица! Вон пошла!-воскликнула Вера и постучала в оконное стекло.
На это кыш Ворон никак не прореагировал. Изредка он встряхивал огромными крыльями, чтобы не потерять равновесие и не свалиться с ветки. Глаза его светились каким-то странным багровым светом, как будто где-то вдали горели два маленьких уголька.
-Это ещё что за чудо-юдо такое!-подумала Вера.-Стучит и стучит, как будто просит чего-то. Может дать ему поесть остатки картошки с тушёнкой, да хлеба кусок накрошить?
Сказано-сделано! Вера свалила всё в старую миску и хотела было уже выйти на крыльцо, как услышала тихий хрипловатый голос:
-Вера, впусти меня, продрог весь, жрать охота!
Не то, чтобы Вера испугалась, услышав такие речи, но оторопела от неожиданности. Это точно. Она, конечно, знала, что существуют говорящие животные. Попугаи жако, например, и даже волнистые попугайчики могут хорошо имитировать человеческую речь. А в Америке жила горилла Коко, которая научилась говорить на языке жестов и выучила подобным образом более тысячи слов, и более того - понимала более 2 000 сказанных слов на английском языке. Но это где-то, тем более в Америке, но, чтобы у Веры в деревне...
-Блин, неужели это у меня галлюцинации начались от рюмки наливки, или консервы с бутулизмом были?!-испугалась Вера.-Этого мне только не хватало. Света нет, телефон не работает. Помощи ждать мне неоткуда. Караул!
А Ворон всё продолжал стучать в окно и просить:
-Вера, впусти меня, не бойся, я не причиню тебе вреда. Ты знаешь, кто я такой? Я же батя твой!
-Ну, точно-галлюцинации!-огорчилась Вера.-Или в крайнем случае я сошла с ума. Какая жалость!
Каким-то вторым чувством она понимала, что не должна бы слушать, что ей вещает странная птица, но в голове шумело, перед глазами всё плыло. И она поняла, что не в силах больше сопротивляться этому голосу.
Медленно, как заворожённая, Вера встала и подошла к окну, с трудом распахнула настежь его створки. С порывом холодного сырого ветра в комнату влетел Ворон и сел на книжную полку у самого потолка. Оттуда ему было всё хорошо видно: и Веру, и комнату, и даже часть улицы.
Сначала он распушил свои огромные крылья. И места, на которые падала тень от них, меняли свой цвет и форму: как будто что-то лишало их жизни. Половики сморщивались и обесцвечивались, теряли свой блеск половицы, покрываясь белёсыми пятнами и щербинками. Даже свежевыкрашенная Верой белой известью печь, как будто перегорела, начала трескаться и осыпаться.
-Вера, подойди ко мне поближе, мне надо тебе что-то важное сказать!-прохрипел Ворон, пристально глядя на неё своим горящим глазом.
Вера как могла сопротивлялась этому хриплому голосу, этому горящему красным глазу. Чем сильнее она сопротивлялась, тем труднее ей было сохранять равновесие. Её стало кружить и шатать из стороны в сторону. Всё поплыло перед глазами.
Стала раскачиваться люстра над головой, зазвенели плафоны, застучали стулья. Заскрипел платяной шкаф, сдвинутый явно нечеловеческой силой. Казалось, что все они взялись за невидимые руки и пустились в какой-то дьявольский танец.
Неожиданно всё стихло. Вера широко открыла глаза. Она снова была в своём доме. Все предметы были на своих местах. У окна никелированная кровать, покрытая серо-голубым покрывалом. Напротив её висела книжная полка. На старой этажерке патефон и коробка с пластинками. Долгими зимними вечерами покойная мать любила послушать русские народные песни. А Вера сидела рядом на табуретке, положив голову ей на колени. Мать слушала, гладила её по голове, ласково перебирая Верины волосики. И Вере было хорошо и спокойно. Казалось, что ничего и не изменилось, но только было чертовски холодно.
Воздух чёрными тенями струился по полу, поднимаясь всё выше и выше.
Вера сидела, поджав ноги, на старом кожаном диване. Но теперь он был на вид совсем новым: лоснилась его чёрная кожа, ярко блестели широкими коваными шляпками гвозди, резная спинка ещё пахла воском и мастикой.
Да, именно таким Вера его и помнила с детства: шикарным и уютным. Ни у кого в деревне не было такого дивана, даже у председателя.
На небе ярко светила голубая Луна. Лунный свет падал в окна, и Вере казалось, что перекладины рамы резали его на куски, которые лоскутьями падали на пол. И извивались на нём, как огромные черви со слепыми, мёртвыми глазами.
[justify] Посередине комнаты стоял стол, а за ним кто-то сидел, погружённый в густую тень. Вера пригляделась и поняла,
