А и еще, скажу, если бы даже и знали, кто станет мочить человека за такую малость. Посуди сам...
Парень облизнул губы и опустил глаза, смутная тень пробежала по его лицу. Я стал собирать харчи, спросил:
— Возьмешь себе в дорогу? Бери!.. Все лучше ехать на полный желудок — воды у тебя завались...
— Не надо. У меня есть с собой... — и почему-то смутился, чуть не заикаясь предложил. — А может, вы хотите чайку, у меня есть в термосе, я мигом...
— Годится, давай свой чай! «Гони поэт варенье, гони поэт чаи...» — я взял нож и стал нарезать хлеб тонкими ломтиками.
Вдруг, в моем сердце надрывно екнуло. Я поднял глаза и узрел нависшую над собой монтировку. Не знаю, что сработало во мне?! Я кошкой отпрыгнул в сторону, но видать, все же чуток промедлил. О лоб тупо чиркнула тяжелая сталь. Но я уже на ногах. Заламываю парню руку, железка гулко стукается оземь. По виску и переносице течет кровь, утираю ее запястьем, кажется, — живой. Подминаю парня под себя, завожу его перехваченную руку с силой за спину, малый дико вопит, чуть ослабляю нажим...
— Ах ты, сукин сын, ишь, что удумал — гаденыш!
Парень только сопит. Я знаю, он совсем обалдел от страха, наверняка прощается с жизнью, но молчит — тварюга. Мне надоело возжакаться с ним, легонько бью его по шее ребром ладони, он валится навзничь, знаю, минут пять будет лежать пластом. Иду к машине, смотрю в зеркало обзора. Да, хорошо он задел меня! Впрочем, Бог миловал, слегка лишь порвал кожу на лбу, не метнись я в сторону, наверняка бы раскроил черепок.
Вот подлюка! Беру непочатую бутыль водки (ребята велели купить в медицинских целях — у нас сухой закон), смачиваю рану, щиплет зараза, обматываю голову полотенцем. Ну, наверное, и вид у меня — настоящий шейх пустыни... И тут толчок в голову — у меня же за сиденьем запрятан наган. Выхватываю его. Рука начинает предательски дрожать. Но я не придурок какой-нибудь, конечно, не позволю себе калечить беззащитного человека, а следовало бы крепко проучить! Впрочем, я уже знаю, что буду делать...
Подхожу к мальчишке, слегка толкаю его носком сапога. Он прочухался, но продолжает лежать. Приказываю ему встать. Он покорно подымается. Широко раскрытыми глазами следит за стволом нагана, угадывает свою судьбу. Ну что же, не стану пока его разочаровывать.
— Зачем ты хотел замочить меня? — спрашиваю сурово.
— Я не хотел, это случайно, — лопочет он заплетающимся языком.
— Не виляй жопой, будь мужиком... Так зачем?!
— Я не хотел убивать! Мне нужны деньги, очень нужны, я не мог ждать. Они мне нужны сейчас, я получил письмо...
— А при чем здесь письма?
— Пишут, что Васька Ильин сватается, — он замешкался, но, сглотнув, продолжил, — сватается за мою девчонку. А она говорит, якобы надоело ходить в девках, если Славка через месяц не вернется с целины, то, ей богу, выйду за Василия...
— Ну и чесал бы домой, зачем по большим дорогам людей караулишь?
— Не караулю я, мне деньги нужны были. Очень сильно нужны! Без денег мне вертаться никак нельзя.
— Что... засмеют в деревне? Скажут — херово на целине работал, бездельник...
— Маманя пишет, невестин отец передал: «Славка Варьке не пара, вот когда заимеет «Жигули» — пусть тогда и сватается».
— Так я тебе сказал, у меня не больше шести косых. Выходит, ты подержанный «Жигуль» решил купить?
— Нет, у меня уже есть три тысячи, я накалымил.
— Ну и что мне с тобой делать теперь? Сучонок, ты поганый...
— Дядя, простите меня! Отпустите! Возьмите все мои деньги... Я сейчас их принесу. Они всегда со мной, они в кабине, — он, было, хотел рвануть к своему автомобилю.
— Назад, курва! За кого ты меня принимаешь, дубина?..
Парень встал как вкопанный. Его лицо почернело...
— Открывай кузов, выливай всю воду из бочек, до капли выливай.
Парень не шелохнулся, лишь вогнул вниз голову.
— Кому сказал, быстро!
Он метнулся к машине, откинул борт, перевалил бочки на бок. Вода весело зажурчала, сливаясь в иссушенную солнцем рыжую почву. Земля тотчас впитала влагу — ох, как ненасытна эта земля.
— Теперь слей бензин и воду из радиатора! Ну, мне повторить! — и я навел на него наган. Малый исполнил и этот приказ.
— Так... иди сюда, верни мой червонец.
Дрожащая рука парня протиснулась в маленький брючный кармашек, с усилием извлекла сложенную купюру, робко протянула мне смятую десятку.
— Вот так-то оно лучше! А теперь ступай к «Газону» и моли Господа, чтобы кто-нибудь когда-нибудь проезжал этой дорогой. Иди...
— Не оставляйте меня! Не оставляйте меня! Простите меня, дядя...
— Я уже простил тебя, «сынок», так что радуйся. Кстати, напиши своей девице, что чуть не отправил на тот свет человека. И еще напиши ей — пусть она выходит замуж за Василия. Тебе еще рано обзаводиться семьей, ты еще сопляк несчастный...
Я медленно подошел к своей машине, побросал в кабину вещички, не глядя на вопившего юнца, залез внутрь, завел мотор, наддал газку и покатил... Лишь на краткое мгновенье в зеркальце заднего обзора качнулись «Газик» с перевернутыми бочками да фигура парня, махавшего рукой.
Доехал я без приключений. Наши ребята были довольны моей оперативностью. Когда я им рассказал о степном налетчике, они обозвали меня болваном:
По их мнению — следовало бы связать малого и сдать куда следует. А теперь от него можно ждать всякой гадости. Очевидно, наклепает в милицию, выставит меня разбойником. А что? Номер машины он, безусловно, запомнил. Попробуй, докажи теперь, что не рыжий, бросил человека подыхать без воды в голой степи?.. А менты точняк поверят ему, ведь он пострадавшая сторона. «Вот и схлопочешь ты, Леха, минимум суток пятнадцать! Расценят твою педагогику как надругательство над личностью человека. Ты, брат, не смейся...»
Доводы ребят поколебали мою самоуверенность. Стало муторно и пакостно, словно это я замыслил укокошить человека. А что, ведь тогда в моем мозгу шелохнулась коварная мыслишка — стрельнуть в юнца и концы в воду...
Опасения ребят не сбылись. Правда, я почти целый месяц ходил сам не свой, решил для себя: если малый окажется стопроцентным говнюком, то я расшибусь, но достану его и накажу по полной программе.
Алексей закончил свой рассказ. Он явно устал, вытянув длинные ноги, упоенно испустил возглас удовлетворения. Мы молчали. Все сразу не укладывалось в голове, следует ли верить этой байке? Возможно, Алексей заливает нам, а мы ослы и уши развесили...
— Алех, а ты больше не встречал того малого, ну того, с монтировкой?..
Алексей улыбнулся, поправив повязку на носу, помедлил, провел ладонью по шевелюре:
— Как же встречал... Встречал, гаврика, раза два встречал...
— Ну и что? Как он? Как он повел себя после всего?..
— Признаться, мне тоже было любопытно — что он предпримет? В первый раз увидав меня, скажу без прикрас — задрожал как осиновый лист и задом, задом залез в свой «Газон» и давай бог ноги...
Мне поначалу показалось смешным, но потом я призадумался. У нас в артели работал один доцент-психолог, натурально кандидат наук из ростовского универа. Так вот, он выдал мне информацию к размышлению. Вкратце ее суть: юнец, определенно получил сильный нервный шок, и еще не известно, во что это выльется, он даже может стать маньяком. Вобьет в голову, что через меня надо переступить, будто пока я жив — ему не будет жизни. Ну и станет искать удобный случай разделаться со мной, и буду я с ним мытариться... Доцент все так красочно обрисовал, с массой прецедентов, что я даже озлился на него, мол, какой ты хрен, психолог — растравил мою душу. Впрочем, все ерунда...
Второй раз я приметил физию того малого на районной доске почета — он, видишь ли, ударник труда в своем совхозе...
А у меня в кармане уже лежали билеты на скорый поезд «Алма-Ата – Москва».
Глава третья
Случалось ли вам испытать одиночество в зыбком купе пассажирского поезда? Как томителен, как удручающе тягостен ход времени. Глаза застилает матовый глянец низкого потолка, ветер заунывно свербит в бесполезных дырочках вентиляции, спертая с запахом пересушенных простыней духота удавкой стягивает легкие. Всякие житейские заботы и телесные потребности перебарывает одно неотвязное желание — отринуть наросшую на душе коросту, заменить рефлектирующие мысли апатичным покоем, лишенным позывов плоти, уносящим надолго в безвременье. Хочется до хруста в суставах вытянуть ноги, прикрыв отяжелевшие веки, обратить внутренний взор на черную пустоту перед собой, напрочь ускользнуть от мирской юдоли. И ехал бы, и ехал бы так всю оставшуюся жизнь, обособленным от чьего-то участия и опеки, зашоренным субъектом, предоставленным только самому себе.
Впрочем, каждый знает, как эфемерно это призрачно-расслабленное состояние. Плоть пересиливает. Ноет затекшая от обездвижения спина, щемит согнутая не под тем углом шея, давит переполненный мочевой пузырь. Да, видать, нельзя уйти от бренности тела, отринуть его даже на миг, не то что забыть о нем, оно так и норовит уязвить горделивого спесивца банальной очевидностью простых физиологических нужд, а уж игнорировать плоть вовсе нельзя — непременно жестоко отомстит.
И вот, спеленатый жгутом зудящих мышц, начинаешь ворочаться, удобней укладываться и вдруг, взглянув в широкое окно, без задней мысли утихомиришься, ублаженный, убаюканный пейзажем за окном. Там, за помутневшим стеклом, хлябь осенняя или скользящий ночной сумрак, белый степной саван или нескончаемая зелень лесопосадок. Однако со временем монотонная картина начинает тяготить взор, ищет места преткновения, воображаемого пункта остановки. И тогда опять приходят воспоминания. Их уже не гонишь, они всякие, они обо всем — ну хотя бы как однажды ты ехал с товарищем из Хабаровска во Владивосток...
Возможно, история покажется банальной и непричесанной, не достойной упоминания, но, во всяком случае, она имела место быть, значит, и своя мораль у нее имеется...
Мы с Петькой Челпановым отправились во Владик кутнуть «как полагается», напоследок попьянствовать, проститься, видимо, навсегда с Дальним Востоком. В купе с нами соседствовал невзрачного вида, посконный и скучный мужичок. Он, отвернувшись напрочь к стенке, то ли делал вид, что спит усталым беспробудным сном, то ли просто из-за свойств характера не хотел общения с нами. Его широкая спина в грубой байковой рубахе вовсе не способствовала нашему кутежному настроению, подавлялось желание сполна отдаться щедрой энергии, завинченной в прохладной бутыли сорокаградусной. Конечно, мы с Петькой не были жлобами, разумеется, пригласили дядьку разделить нашу «скромную трапезу». Но мужичок, сославшись на язвенную болезнь, отказался. Бог ему судия... Мы особенно не настаивали. Хозяину видней — пить с чужими ребятами или воздержаться. Всякое бывает в дороге. Может статься, что мужик-увалень везет с «богом и людьми забытого» прииска черте знает какие деньги. Возможно (проза жизни) он завзятый спекулянт, сбагрил машину чеснока, а теперь выкобенивается, корчит из себя святую невинность. Вот и пролеживает бока на лежанке без матраца и белья, не на
