благодаря одной из уцелевших лент, что привязана к одной из ножек. В комнате полнейший разгром. Мать лежит на полу, лицом вниз. Прислушался — дышит...
Спит невинно, прикрывшись одним из отцовских пальто. По радио играет прекрасная, спокойная и умиротворяющая музыка, что-то, наверное, из позднего западноевропейского средневековья. И — Солнце...
Добрался с трудом до окна, открыл полностью форточку, отодвинул штору. Вся комната наполнилась весенним Солнцем. Не смотря на давным-давно немытые окна. Пасха...
Не хотелось будить мать — так мирно и невинно она спала. Но она услышала мой голос. И тут же, радостно, хотя и спросонья, отреагировала: «Христос Воскрес!». Я ответил как положено: "Воистину Воскрес!". Она заговорила про сосиски, про чай, про какую-то фантастическую еду, какой у нас никогда не было, но какую она как бы где-то приобрела... Что она находится на полу — это до неё совершенно не доходило. И объяснять ей это было бесполезно. И как-то увещевать по этому поводу — тем более...
Принялся, как мог, наводить порядок у неё на постели и в комнате. Лежала она относительно удобно, головой к кровати. Расстелил рядом с ней её одеяло. Но уговорить её лечь на него — было невозможно. Собственно, все остальные возможные приготовления уже были сделаны. Пошёл за родственниками. Но они уже успели куда-то уйти, наверное, в магазин. Мать лежала очень спокойно, мирно дремала. Я лишний раз попросил её не трогать стол и лежать спокойно, смысл чего до неё вряд ли дошёл. И пошёл мыться...
Вернулся — она крепко и мирно спала, пригревшись на Солнышке. Потихоньку стал её будить. Стала что-то отвечать. Попытался ещё раз уговорить лечь её на одеяло. Бесполезно, конечно. Она вся была в своих снах...
Позвал родственников. Уже вполне привычным образом положили её на одеяло и затащили её втроём на кровать, головой на подушки. Дальше уже, как обычно, я действовал один. Вытащил из-под неё одеяло и укрыл её им. И занялся столом и всем остальным...
Она и раньше кричала и дралась во время этой процедуры с ней. Но потом, как правило, быстро успокаивалась на постели. До неё как-то, всё-таки, доходило, что всё с ней было сделано правильно. Но в этот раз она устроила такую долгую и душераздирающую истерику, какой у неё ещё не было никогда раньше. Она обзывала меня самыми последними словами, и непрерывно кричала, надрывно рыдая: «Как ты смел, как ты смел так с мамой! Как ты смел бить маму!.. Мамочка родненькая! Мамочка родная моя! Как он смел!..»...
Обошлись с ней, как и всегда, достаточно аккуратно, насколько это вообще было возможно. Никакой явной физической боли причинить не могли. Вели себя все тихо, действовали слаженно, спокойно и корректно. Можно сказать: по-человечески. Хотя бы непосредственно в самом этом действе. Но вот взяла себе в голову: Я ЕЁ БИЛ! И уже что-то долго у неё это из головы не выходит...
Спала, просыпалась, и всё продолжала мусолить, в полусне-полубреду, эту тему, обзывая меня по-всякому, подлецом и негодяем, и обещая, что я «умоюсь кровавыми соплями»... Она меня и раньше называла в своём бреду и фашистом, и эсэсовцем, и кем угодно; но ещё никогда это не доходило до такой степени патологии и агрессии, до такой свирепой и непримиримой ненависти...
Мне реально страшно — что у неё это может не пройти...
Боже мой! Но ведь не зря же, не зря же это всё! Ведь само её «Христос Воскрес!»: ведь — не издевательство же это Небес!..
Здесь не юродство человека — здесь юродство Самого Бога! Я должен понять! Понять — чему — и почему — меня учат... Мучат — значит учат...
«Страшно впасть в руки Бога Живого»...
Юра Андреев, покойный, как-то, уже давным-давно, вспоминал это библейское... Помяни, Господи, Юру!.. И воскреси нас всех!..
+ + +
Мать проснулась — и как будто ничего не помнит. Позвала меня нормально, по-человечески... Всё как обычно все эти последние дни. Поела, попила чаю. Легла спокойно, отдыхает... Слава Тебе, Господи!..
Но как я всё это сам выдержал — и как дальше выдержу — Бог Весть... Спас мой Текст, мой Дневник. Мой Кай. Я «выписал» проблему. На что и надеялся в душе. Как в молитве, покаянии, исповеди. В шаманском «перепросмотре». В магическом зеркале, где, изменяя отражение, можно изменить оригинал. Изменяя следствие — можно изменить причину. Как и наоборот. Изменяя настоящее — можно изменить прошедшее.
Прошлое изменяется постоянно. И в прямой зависимости от того — как мы ведём себя в настоящем. И все споры о подлинности тех или иных исторических событий здесь — потрясающе наивны. Что было на самом деле? Да было Всё. Абсолютно Всё. И Абсолютно Всё — будет. И Абсолютно Всё Есть. Где Всё = Ничто. Где и спорить абсолютно не о чем.
20.04.14
И ещё о революции 1968 года и о наступлении эпохи постмодерна. В 1968 году была опубликована первая книга Карлоса Кастанеды «Учение дона Хуана: Путь Знания индейцев яки», которая тут же стала мировым бестселлером, взрывающим сознание, как и все его последующие книги. И в научной среде, и среди широкой публики пробудился колоссальный интерес к шаманизму и к самым истокам Мировой Культуры. Равно и пробудились пророчества и прогнозы о её апокалиптическом конце или о её трансформации в некое сверх-качество...
Большой Разрыв (как противоположный полюс Большого Взрыва, как самоуничтожение Вселенной) — это «огонь изнутри» Кастанеды. Это прорыв Человека/Вселенной — Миро-Человека — в Сверх-Бытие, и в Сверх-Бесконечность...
+ + +
О Боге нельзя сказать: «Он». Бог — не объект. Равно — и не субъект. То есть — Никто. Посмотри-ка: не сидит ли этот Никто как раз в тебе, или где-то рядом?..
Бог всегда — Сейчас и Здесь: это Тот, Кто тебя всегда видит, слышит, чувствует, знает и понимает абсолютно. И именно потому, что Он — Никто. И если этот Никто законно исчезает, то остаётся — Кто?..
Сейчас и Здесь — это и есть Бог. Бог живёт в Сейчас и Здесь — и Бог умирает в Сейчас и Здесь. В нём присутствует — и в нём отсутствует. И в нём опять умирает — и в нём опять воскресает. И — опять становится им: Сейчас и Здесь...
И не в тебе ли это? Или где-то рядом?..
+ + +
«Дневные звёзды» Ольги Берггольц, изумительной женщины и потрясающего поэта, без которой невозможно понять коммунизма!
Ленинград в блокаде. Голод и холод... Бомбёжки и артобстрелы...
Ольга Берггольц описывает, как она прощается с умирающей бабушкой:
«Бабушка повернула ко мне голову, долго молча глядела на меня с неизъяснимой нежностью и любовью.
— Лялечка… внученька моя первая… Безбожница ты… комсомолка… Ну всё-таки я тебя благословлю. Не рассердишься?
— Нет, бабушка, — ответила я.
И вновь сильный взрыв шатнул наш старый дом, пока она узловатой, почти чугунной на вид, но легчайшей своей рукой медленно благословила меня. Я прижалась губами к ее руке, уже прохладной…
— Москву-то… тоже бомбят?
— Тоже, бабушка…
— А где она, Москва? Ну, в какой стороне?
Не совсем поняв ее вопрос, я наугад указала на стену, возле которой она лежала.
— Вот в этой стороне, бабушка.
Она чуть-чуть повернулась к стене и вновь подняла свою огромную натруженную руку и небольшим крестом — на большой-то у нее уже не было сил — благословила ее, прошелестев:
— Спаси, Господи, рабу твою Марию и красную твою столицу Москву…
И вдруг неведомое доселе чувство, похожее на разгорающееся зарево, начало подниматься во мне.
«Вот как она умирает: не спеша, торжественно… Вот прощается, благословляет… Это всё, чем может она принять участие в войне… Это ее последний труд в жизни. Не смерть — последнее деяние. По-русски умирает, верней, отходит — истово, всё понимая… Разве трудиться, любить, без конца любить, так, чтоб в последний час свой помнить о родных, о Родине, — это не чистейшие вершины духа?..»
+ + +
Вот женщина стоит с доской в объятьях,
Угрюмо сомкнуты её уста.
Доска в гвоздях — как будто часть Распятья,
Большой обломок Русского Креста.
(Ольга Берггольц. «Ленинградская осень». Октябрь 1942).
+ + +
Моя мать с бабкой ещё в начале блокады смогли раздобыть досок от полусгоревшего сарая и ими топили плиту на кухне всю ту страшную зиму. На той кухне у плиты и жили. Ели столярный клей и пили чёрный горько-сладкий кипяток из пропитанной жжёным сахаром земли с Бадаевских складов...
Я помню эту кухню, на 1-ом этаже, на улице Смолячкова... И эту плиту, которой уже давно не пользовались, потому что уже был газ...
+ + +
Символ и Дьявол
Сим-вол — соединяет, советует, информирует. Логос. Параклет. София.
Диа-вол — разъединяет, лжёт, клевещет, дезинформирует.
Идея (эйдос) — истинный (первичный) образ, прообраз, метафора, трансформа, голограмма.
Идол (эйдолон) — ложный (вторичный) образ, тень, призрак, симулякр.
+ + +
Крещение («баптизма» по-гречески) — означает не только «погружение», но и «крашение». Крещёный — значит не только погружённый в воду и омытый, но и — крашенный, окрашенный, украшенный, ставший красивым (красным).
Креститься можно — только в Красоте. В Красной Силе. Ольга Берггольц это почувствовала — в предсмертном благословении своей бабки...
25.04.14
Постмодерн. Смерть автора/писателя — подразумевает и смерть читателя.
Нет субъекта без объекта — как и наоборот. Нет двойственности. Нет разделения и отчуждения. Есть парадоксальная диалектика единого Бытия/Сознания... Единого Слова...
+ + +
«Голос эмиссара» в сновидениях у Кастанеды. Он утверждает, что все настоящие сновидящие слышат голос «эмиссара»...
Вспомнил про свой Голос во время моего 1-го побега, в ночном ноябрьском лесу (праздник Самайн). Читал он нечто похожее на Калевалу или на Песнь о Гайавате...
Да, это были удивительные, могучие стихи... Которые произносил и я — и не я... О себе — и не о себе...
26.04.14
Проза — это социализм, а поэзия — это коммунизм. Более высокий уровень когеренции, синергии.
01.05.14
"Величайшая польза, которую можно извлечь из жизни — потратить жизнь на дело, которое переживет нас". (Уильям Джеймс).
К вопросу о Смысле Жизни.
08.05.14
Как путь к Бессмертию — лежит через смерть, как путь в Рай — лежит через Ад, так путь в Коммунизм — лежит через ГУЛАГ.
Ольга Берггольц это пережила и поняла... Только настоящий поэт — и может это понять!..
Добро должно быть наказуемо в нашем мире — иначе это не будет добро...
Это — путь Солнца: Пострадать — Умереть — Воскреснуть...
14.05.14
Невыносимо тяжело. Невыносимо.
Боюсь сломаться.
Боюсь сломаться не только физически. Хотя и физически — тоже. Почти полная потеря работоспособности — это страшно и физически, и... Метафизически, да?.. Плохо соображаю. Работоспособности и так — котам под хвост...
Матери чуть-чуть получше обычного. Но это тоже всё время — на самой грани физической выносимости. Физической — и... Вот никуда от метафизики — да?..
+ + +
15 мая. Подумал: чем мне памятен этот день?.. А ведь кажется — это годовщина моего 2-го побега из дома. В 1966 году. И погода была похожая...
Расцвела сирень под окном нашей кухни. Только-только, первый или второй день, ещё и лепесточки у цветочков не распустились. Каждый год, каждую весну меня трогает эта сирень, берёт своей нежной и хрупкой красотой за самое сердце. А сейчас, вот, кажется, сильно, как никогда. Такая хрупкость — у такой нежной красоты!.. Как хрупка жизнь!..
+ + +
Такие исторические события происходят! Вслед за
