что-нибудь вроде: «Русские не сдаются!». И теперь, уже во второй половине жизни, она не стыдилась этого детского наивного восприятия войны, и может быть, благодаря этому, она оказывалась в запредельных ситуациях своего теперешнего существования. Может быть, она и подозревала, что где-то история подкорректирована тогдашними идеологами, но она лично знала людей, переживших войну, она помнила их рассказы, которые были рассказами об их обыденной жизни, и им совсем ни к чему было врать в разговорах между собой. Ведь все знали правду жестокую и тяжелую, но и героическую и победную. И вот теперь, когда по телевизору, и в учебниках пытаются извратить историю, она с еще большим жаром продолжала верить в подвиг своего народа, и ей казалось, что если бы она утратила эту веру, душа ее стала бы жалкой и уязвимой. «И потом, попробовал бы кто-нибудь не пойти,- продолжал рассуждать Паша,- люди бы презирать стали». Ольга подумала о своем прадеде Дмитрии Кирилловиче. Когда началась война, ему было около сорока, наверное, он не рвался в бой, дома было трое сыновей и дочка. Но как бы он стал смотреть в глаза своим детям и оставшимся в селе бабам, чьи мужья ушли на фронт? И он ушел вместе со всеми, и погиб, защищая Ленинград, умер от ран в 455 медсанбате в деревне Кузино Чудовского района. Ольга теперь хорошо знала, что это такое. А бабушкин брат Алешенька, красавец и изобретатель, любимец всей деревни, был призван на срочную службу в мае 1941 и погиб уже в июле где-то под Славинском, который теперь другая страна… Дед с бабушкой так и не нашли его могилы, хотя искали много лет. «Теперь такой войны уже не будет, - сказал Паша. – Ведь если бы случилась новая Великая Отечественная, многие люди выбрались бы из зоны комфорта, в которую нас усиленно погружают, чтобы мы не думали, не принимали решений, не работали, в конце концов. А это для сильных мира сего опасно, гораздо опасней самой войны. Ведь стадом, которое всего боится легко управлять. Ты посмотри на наших детей, они собак боятся, сквозняков боятся, да проще сказать чего они не боятся, гаджетов, наверное. Вот теперь нам болячки всякие изобретают, от их пропаганды даже взрослые умные люди в панику впадают. Мне, кажется, мы бы Ленинград на второй день сдали, с таким самосознанием, ведь блокада – это так не комфортно и опасно». «Трудно сказать, - откликнулась Ольга,- ты помнишь парад на 9 мая в пятнадцатом году?»
Они вспомнили, как решили участвовать в шествии Бессмертного полка. Накануне было тепло, а встав утром, они увидели, что на улице идет снег с дождем, как в таких условиях будет проходить парад, было непонятно. Но не идти было нельзя, как-то стыдно перед теми, чьи портреты они собирались нести, и перед всеми другими, пережившими войну, и честно выполнившими свой долг. И они пошли на городскую площадь. Программа праздника была обширна, все-таки праздновали юбилейную дату. Дети в легких костюмчиках танцевали, читали стихи. Матери стояли рядом, держа наготове теплую одежду и термосы с горячим чаем. И когда чья-то заполошная мамаша запричитала на предмет того, что же это делается, и что бедные деточки теперь все заболеют, другие женщины сурово одернули ее. Это было первое потрясение, испытанное Ольгой и Павлом в тот день. А потом начался парад. Под дождем лихо промаршировала дивизия, а потом шли отряды старшеклассников. Одеты были кто в чем, строй держали кое-как. Понятно, погодные условия не располагали к торжественным маршам. И вдруг из гущи очередного, готовящегося к выходу на площадь отряда прозвучал резкий мальчишеский голос: «Мужики, как договорились!». Парни сбросили свои куртежки, и, оставшись в белоснежных рубашках, пошли, четко печатая шаг. У всех присутствующих подкатил комок к горлу от гордости и восхищения. Оркестр оборвал бравурный марш и заиграл «Прощание Славянки», военные в толпе отдавали мальчишкам честь, и самые красивые девочки школы бежали за ними, неся в руках их одежду. «Пока есть такие ребята, Россия будет жить», - подумала тогда Ольга. Но что-то безумно трагическое привиделось ей в этих тонких белых силуэтах, уходящих вдаль, за струи студеного ливня. Потом пошел Бессмертный полк, народу было много, все несли портреты своих родных. Над городом поплыл поминальный звон церковного колокола, по телу побежали мурашки. Было полное ощущение единения всех, кто шел в этом строю и живых, и мертвых. Когда миновали Вечный огонь, напряжение спало, кто-то пустил по рядам фляжку с водкой, и это не было аморально. Сделав глоток, люди расслаблялись. Молодой человек в очках, шедший рядом с Павлом затянул «Катюшу», не попадая в ноты, и путая слова. Ольга подхватила, вскоре над колонной уже мощно звучала знакомая с детства, до боли родная песня. Настроение было такое, что если бы на пути колонны стоял мэр и раздавал всем лопаты, то люди могли бы построить если не Днепрогэс, то, во всяком случае, отремонтировать какую-нибудь дорогу. Но мэр не стоял, вся энергия, как всегда, ушла в ничего не значащие слова на митинге. Со временем эмоции улеглись, на следующий год, шествие превратилось в казенное мероприятие, возглавляемое местными чиновниками, и Ольга с Павлом перестали выходить на улицу 9 Мая. Они нашли памятник Сталину в затерянном в Уральских горах поселке, и стали ездить туда с друзьями. Они не поклонялись Вождю, они поклонялись тем, кто шел в бой с его именем на устах, потому что другого имени не было. Они поклонялись тем, кто погиб под Сталинградом, ибо город переименовать можно, но Битву нельзя. Они поклонялись логике послевоенного восстановления и созидания, и это хоть как-то удерживало их от отчаяния и безысходности последних лет.
«Паш, а ты понимаешь, для чего мы на войну попали?» - задала Ольга мучавший ее вопрос. «Все другие наши «прыжки» показывали нам нашу неправоту в каких- то важных моментах. А сейчас что? Что мы должны осознать? Отказаться от своих идеалистических представлений о Войне, перестать отмечать День Победы? Сказать, что наши предки погибли зря? Да не будет этого. Никогда». «Может быть, нас так готовят к нашей предстоящей Битве, мы же не знаем, что там будет. А вдруг струсим. Может, проверяют…» . Так они проговорили всю ночь, пока на рассвете поезд не привез их в родной город.
Глава 8
Несмотря на постоянное ожидание каких-то потрясений, жизнь Ольги и Павла шла в обычном ритме. Иногда им, казалось, что все необычное, что более или менее регулярно происходит с ними – это сны. Они уже перестали бояться, так бывает, когда в семье кто-то смертельно болен, и все знают, что роковой момент близко, но все продолжают жить, ходить на работу, воспитывать детей, иногда даже развлекаться. Они выработали для себя закон: «Прыжки прыжками, а жизнь жизнью». Неделя в Казани, конечно, потрясла их, но не заставила отказаться от привычного быта. Отпуск продолжался. Они много ездили в горы, иногда попадали в совсем глухие места, но в этот день они решили прогуляться, не уходя далеко от дома. Вооружившись корзинками, и свистнув Беню, они направились в ближайший лес, где даже Ольга, страдающая топографическим кретинизмом в сильной степени, не могла заблудиться. Под ногами шуршала листва, тихо опадающая с берез, в свете восходящего солнца сияли утренним инеем багровые кусты шиповника, воздух остро пах землей и грибами. Собака радостно нарезала круги вокруг Павла, а Ольга слегка отстав, обняла свою любимую березу. Она всегда здоровалась с этим деревом, как с живым существом, ей казалось, что здесь живут добрые духи, которые никогда не допустят, чтобы в этом лесу с нею случилось что-нибудь плохое. Дойдя до небольшого болотца, заросшего крапивой и папоротником, грибники остановились, а собака резво ринулась вперед. Вдруг в метре от нее вскочили две косули и бросились бежать. Беня остолбенела от неожиданности, но вовремя вспомнив, что в ней течет и охотничья кровь, бросилась в погоню. Хозяева невольно залюбовались прекрасными животными, но собака в пылу азарта удалялась все дальше, не реагируя на их команды и окрики. Паша бросился за ней, и вскоре все исчезли за небольшим холмом. Ольга побрела за ними, надеясь, что вскоре они вернутся, но обойдя пригорок, никого не обнаружила, и лес уже не казался таким знакомым. Она вернулась на то место, с которого, как ей казалось, она ушла, и двинулась по знакомой ей дороге, но что-то в пространстве было не так. Ольга покричала, позвала Пашу и Беню, но никто не откликнулся. Было понятно, что она опять « вляпалась в историю». Страха не было, женщина медленно брела, узнавая места, которые по ее подсчетам должны были находиться километрах в десяти от их дачи.
И действительно, минут через двадцать она вышла к озеру, где часто бывала в детстве с дедушкой и бабушкой. Обычно они приезжали на выходные, ставили палатку, дед на резиновой лодке уплывал рыбачить, а они с братом и бабушкой загорали, купались, собирали грибы и ягоды. В те годы место это было малоизвестно, да и счастливые обладатели машин берегли их, и не стремились разъезжать по лесному бездорожью, поэтому отдых проходил всегда спокойно, пока не случилось приключение, заставившее их на несколько лет забыть дорогу сюда. На рассвете дед, как всегда, уплыл на середину озера, а бабушка разожгла костер и стала готовить завтрак. Оля с братом проснулись поздно, вылезли из палатки, надо было идти умываться, но идти не хотелось, утренняя сырость неприятно пробиралась сквозь влажноватую одежду, кеды промокли от росы. Дети уселись возле костра, в надежде, что сначала позавтракают, а уж потом, перейдут к водным процедурам. Но бабушка выдала им мыло и зубные щетки, они поднялись, чтобы идти, и тут Ленька сказал с придыханием: «Смотрите, какая кошка!». Оля и Галина Петровна оглянулись и увидели возле камышей довольно большую кошку, песочного цвета с кисточками на ушах. Дети, было, ринулись к озеру, чтобы поймать ее, но бабушка твердо сказала: «Это дикая камышовая кошечка, не пугайте ее, лучше полезайте в машину и смотрите оттуда». Она редко разговаривала с ними таким тоном, поэтому они послушно прилипли к окнам машины, пытаясь разглядеть зверька, который и не думал уходить. Бабушка отошла подальше от него, и что было мочи, крикнула мужу: «Леня!» Кричать в лесу в их семье считалось моветоном. Дед всегда говорил, что в лесу они - гости и не надо понапрасну тревожить хозяев, поэтому минут через пять он уже был на берегу. В это время Галина Петровна умудрилась запихать в багажник палатку вместе с колышками и спальниками, затушила костер из канистры, рачительно спасла кашу, которую варила, установив котелок на заднее сидение. Дед выскочил на берег, кошка метнулась в камыши, он не успел ее разглядеть, и тут из-за кустов, где еще недавно стояла их палатка, вышла взрослая рысь. Леонид Дмитривич пихнул лодку в заросли крапивы, завел машину, и они быстро эвакуировались. Потом они всю неделю обсуждали это происшествие, дети возмущались, что бабушка заперла их в машине, как несознательных, но дед действия супруги одобрял. На неделе он, взяв ружье, съездил на то место, привез лодку и остатки хозяйственного скарба, зверей он там не увидел, но отдыхать на этом озере перестали, от греха подальше. И только через несколько лет
