бравой внешностью - с лихо закрученными усами и зычным голосом - вдалбливал царственным недорослям:
- Ваши Высочества, помните, если противник ударит всей силой своим левым флангом, будто колом в задницу, бейте всей силой противоположным ему правым флангом. Ваша диспозиция тогда будет следующая: свою ставку держите на том фланге, где больше ваших войск и меньше неприятельских. Если враг опрокинет ваш левый фланг, а вы ихний правый, то диспозиция повернется кру-у-го-о-м! Тогда Вы окажетесь там, где была ставка неприятельского короля, и можете сравнить убранство вашего шатра с заграничным…
Он знал, что советовать. Все равно искусству войны научить нельзя. Это как музыкальный слух: или он есть, или его нет. Человек «со слухом» подходил к нему после лекции и спрашивал примерно следующее: «Скажите, полковник, почему при Каннах пятый резервный легион не попытался расположиться в каре и отразить атаку конницы Ганнибала?» Остальные же старательно конспектировали диспозицию с шатром. Лишь на войне солдат может показать себя, а в мирное время он подобен рыбе на берегу, о которой трудно представить, как ловка и быстра она в водной стихии. А вот семинары по «Небоведению» проходили довольно странно для столь ортодоксального предмета. Лотис никак не мог разобраться в персоне вещающего магистра, который явно не производил впечатление догматом стукнутого человека, а потому о надземных сферах повествовал довольно вольнодумно. Суть известного конфликта он излагал так: «Вседержатель свои благостные повеления по творению Земли и населяющих ее тварей поручил осуществлять архангелу, по прозвищу Светоносный. Когда прочие ангелы осмелились спросить о причине такого доверия (тогда еще понятие «первый министр» не сложилось), Главный Архитектор ответил: «Уж больно он все проворно делает». И лишь когда будущий падший ангел в открытую надерзил Демиургу, обвинив его в организационном бессилии, - раскаялся в своем доверии. Что поделать, Небесный Творец – прежде всего поэт. Только поэтическая личность могла создать цветы и бабочек, изумительные ландшафты, родники и горные озера. А поэт, увы, по определению плохой администратор. Но это не причина в открытую критиковать его, как и монархов. Пришлось с сожалением расстаться с дерзителем. Обидившись, разжалованный Ангел запутал всю отчетность, смешал сущности вещей, исказил картину Истины, после чего гордо сбежал по ту сторону хрустальных сфер. Плоды того давнего сотрудничества мы наблюдаем по сей день в виде противоречивости нашего бытия, начиная с факта пожирания зверьми друг друга и кончая духовым каннибализмом среди людей. Это то, что древние называли дуализмом, то есть двойственной сутью земной юдоли. Исправить сие уже невозможно, ибо дело это настолько сложное и хлопотное, что никто из архангелов браться за починку не берется, а других организационных единиц под рукой Организующего не оказалось. С тех пор на Земле так и повелось: Падший Ангел курирует земные дела, а Высший Судия – небесные. Получилось, возможно, не очень складно, но очень интересно для мировой истории. Для Вас сей опыт поучителен тем, что здесь мы впервые сталкиваемся с основным монархическим принципом - принципом разделения ответственности. Он гласит: властитель правит, министры управляют, а народ несет всю полноту ответственности за содеянное, в силу чего монарх награждает своих подданных или карает. И нам есть на кого равняться. Ведь именно для этого был создан сам Человек. В конце концов, если есть могущество, то надо кому-то это могущество демонстрировать! Из происшедшего на Небе прискорбного случая также вытекает главный принцип отбора кадров: монарх не может возвысить подчиненного равного себе по уму и силе, а потому должен неустанно искать удобную по интеллекту и способностям фигуру, равно способную выполнять указания и не способную перечить.
Лотис с удивлением отметил, как все это заинтересовало Одариса. Он проснулся и внимательно выслушал речь мэтра. На предложение дать определение веры, Одарис вдруг поднял руку и ответствовал: «Вера есть признание за истину то, что провозглашают авторитеты». Магистр улыбнулся и сказал: «Похвально». Тут пришла очередь задуматься Лотису. Лишь к концу занятия он осознал, что его беспокоило, и он задал вопрос лектору: «Скажите, господин магистр, если вера сопрягается с авторитетами, то есть материей онтологически необъективной (тут Лотис блеснул знаниями из курса Мудрологии), значит, нам следует с неизбежностью задаться вопросом: что есть «истинное»? Мэтр опять улыбнулся и сказал: «Похвально». И заявил, что Бог познал истину, а познав, ему стало скучно, ибо не осталось во Вселенной ничего неизведанного и непонятного. И тогда Бог создал Человека, и Истина вновь растворилась в тумане. Теперь нам предстоит познавать ее грани.
- И как… дело пошло?
- И да, и нет, - ответил магистр. – Да - в смысле, пошло, и нет, в смысле сдвинулось.
- Так что же есть истина? – настаивал Лотис.
- Этот вопрос уже задавали одному авторитету пару тысяч лет назад. И если бы ответ был получен, история познания могла пойти иным путем. Но Он (мэтр развел руками) - промолчал. Впрочем, молчание тоже своеобразный ответ. Истина объективно в вас, молодой человек. Вам и ответ держать. Правда, для этого нужно некоторое количество времени. Примерно в жизнь…
Лотис тогда не понял магистра, зато Адмус удовлетворенно хмыкнул.
- Значит, я сам себе авторитет, - заявил он Лотису. – На то я и будущий Великий Князь, в конце концов!
- Но как найти путь к истине? – спросил Лотис у Адмуса и Одариса.
Одарис пожал плечами, Адмус же беспечно махнул рукой.
- Дело известное: по обстановке решать будем.
______
Беспечное замечание Адмуса имело под собой веское практическое основание. В дальнейшем принцев ждало некое одновременно любопытное и в чем-то ужасное испытание. В каждом большом деле должна быть интрига, без оной все равно, что поданый к столу суп без соли. А разве могут обойтись без интриг королевские дворы? Разумеется, нет. Потому все царственные особы проходили особый искус, в ходе которого им предстояло продемонстрировать свои потаенные качества.
Интрига назначалась на Тайном Ученом Совете. К ее разработке привлекались лучшие сочинительские умы всех королевств, царств и княжеств. Они разрабатывали для принцев сюжеты и загадки, а ученые мужи – Конечную Цель и Высокую Мораль, кои должны были достичь и обрести царственные студиозы. Какое из происходящих в их жизни событий являлось подлинным, а какое случайным, подстроенным, студиозы не знали. Хотя, конечно, немалое число испытуемых догадывалось, но большинство не могло прийти к определенному мнению, теряясь перед водопадом происшествий. Но ведь нечто подобное происходит и в царственной политике. О чем-то правители догадываются и принимают меры, а другие вещи и явления ставят их в тупик. И все равно они должны как-то действовать и от этого «как» зависит их царственное будущее и благоденствие подданных. Потому искушение интригой было важным элементом воспитания монархических особ.
Сами испытуемые грозящих трудностей не боялись. Придумки детективщиков были трафаретны: подозрение в преступлении поочередно падало на четырех человек, а преступником оказывался тот, кто им вообще-то быть не мог. Например, если происходило похищение бриллианта из государевой казны, то подозрение последовательно падало на кучера (он перевозил сундук с добром), лакея (он тащил его до дверей), дворецкого (он сундук принимал), фрейлину (она была женой дворецкого и имела в наперсниках сердца юного пажа), но похитителем оказывался, ну, например, министр. На деле, в жизни, похитителем является сам государь, которому нужны были неподотчетные средства для приобретения серег королеве ко дню золотого юбилея, ибо деньги, выделенные на эти цели в бюджете, ушли на… Думаете на молоденькую вертихвостку? Это у сказителей так: неправдоподобно, зато эффектно! А на практике все по-другому - на покупку астрономических приборов для наблюдения за приближающейся к Земле кометой! Ну любил венценосец астрономию! Она была его истинной страстью. Разве звезды не могут быть предметом безрассудного влечения, а только молоденькие глупые головки? То-то же… Хуже приходилось тем принцам, чьи задания писали театральные драмаделы. Тут уж держись. И не потому, что интрига получалась заковыристой, а оттого, что распутывание хитросплетений шло через «душу». Принцы должны были влюбляться в пастушек, а принцессы в простолюдинов героических профессий – кузнецов или моряков, после чего выяснялось, что пастушку хотят насильно выдать замуж либо за урода, либо, наоборот, за холодного красавца (варианты устанавливались Ученым Советом в зависимости от предрасположенности испытуемого к ревности). Страсти мезальянской любви усугублялись продуманным валом катастроф. Например, начиналась война, и объекты страсти в одночасье оказывались подданными враждебных королевств, и потому встречаться любимым становилось чрезвычайно сложно и опасно. Но на этом нагромождение трудностей не заканчивалось. Среди приближенных принца (или принцессы) оказывался платный предатель (вариант - неудачливый соперник), который доносил кому следует об обстоятельствах щекотливого дела. И вот тут принцам (принцессам) надлежало проявить смекалку и напористость, которую большинство из них и демонстрировало с родовым королевским размахом и к полному удовлетворению экзаменаторов. Происходили, порой, прелюбопытные истории, которые потом сказители, как лица, имеющие авторские права на фабулу, записывали в свои записные книжечки, после чего публиковали, выдавая за свое, и становились знаменитыми или, по крайнем мере, срывали хороший гонорар. Но подлинные герои, узнавая себя в книгах, на лавры не претендовали. Принцы возвращались во дворцы и женились на принцессах (а принцессы, соответственно, выходили замуж за принцев). Пастушки же обзаводились хорошенькими дитятями, из которых потом получались ученые, художники и узурпаторы. Что делалось с кузнецами и моряками? Они рассказывали в старости о своем приключении в молодости, да только им никто не верил. Лишь однажды произошел непредвиденный казус. Проезжала как-то почтенная царица, мать заслуженного царского семейства. Рассеянно созерцая из окна кареты проплывающие мимо пейзажи, она остановила свой взгляд на фигуре пожилого, но еще крепкого мужчины. Карета двигалась дальше. Лошади легко перебирали копытами по мощеному тракту, продолжало светить меж кустистых облаков солнышко, и лишь царица отчего-то побледнела до белизны кружев. Она, закрыв глаза, откинулась на спинку сиденья, и слезинка вдруг медленно-медленно вытекла из уголка глаза. Прошел день, наступил вечер и время ужина. Всю трапезу она молчала, а по окончании поцеловала уже взрослых сыновей, мужу дважды некстати сказала «прости» и ушла в свои покои. Утром она не вышла. День настал, а там и вечер наметился… Когда же, сломав запоры, вошли в ее опочивальню, то комнату нашли пустой. Лишь распахнутые створки окна постукивали о стены. Больше никто ее не видел. Впрочем, рассказывали позже, что один рыбак,
