аппетит. И потом, как остроумно заметил Вольтер - голод не стоит убеждений. Но все же, все же, если вы достаточно убеждены, чтоб отказаться от сочного филе индейки не ешьте, раз не можете.
- Боюсь, если я съем этот соблазнительный кусок мяса, я выставлю себя в самом непривлекательном виде и очерню в ваших глазах всех вегетарианцев.
-О, боже! Мне известны их слабые стороны. Считайте ваше отречение извинительным.
-Раньше я ел мясо, но по зрелом размышлении решил воздерживаться, - сказал я, принимаясь за индейку. – Вот как я поступлю: я съем этот румяный кусок мяса, себя, не помня от удовольствия.
Непосредственность, с какой я говорил, по всей вероятности, расположила ко мне хозяйку дома. Она села за стол и с улыбкой сказала:
- Простите, что я напустилась на вас. Это все от того, что привыкла к своему одиночеству, для общения с людьми нет никакой возможности, да и необходимости. Я не боюсь быть одна, Локк сказал бы, что я провожу время в плохой компании. Как вам мясо? Не много ли перца?
- Очень вкусно. И правда, много перца, - согласился я. Впервые за многие годы я почувствовал, что такое насыщение.
— Это лучшая специя, к тому же перец способствует пищеварению.
- Иной раз в еде мы находим спасение.
- Знаете, мне отчего-то вспомнилась молитва святого Августина, в дни своей юности он молился и говорил; «Господи, сделай меня хорошим человеком, но не сейчас». Все говорит за то, что, оказываясь перед необходимостью выбора, человек ставит простые вещи выше своих убеждений. Глядя на вас легко объяснить почему.
- Чтобы выжить человек должен уметь приспосабливаться. В данном случае я нахожу, что муки голода не стоят никакой идеи. Вы согласны?
- Не подумайте, что я вдруг решила, что вы обнаружили слабость духа.
- Удивительно, что вы пришли к такому же заключению.
— Это еще почему?
- Мне, отчего-то кажется, что ваша душа и личность целиком принадлежат этому тихому и уединенному дому, а мир, в котором я живу, он вне вас самой и вне вашей среды. Вы самая замечательная и…странная женщина из всех.
- Вы еще скажите, что я явилась вам из потустороннего мира, - усмехнулась старуха.
- Скорее всего, я пришел к вам из своего, расположенного по ту сторону гор.
- Но если это так, то какие вопросы вы ставите перед собой относительно жизни?
- Вряд ли они поразят ваше воображение. Давайте подумаем, что, если все вопросы, которые мы задаем себе, остались неизменными с того момента, когда на земле тысячи столетий тому назад появился разумный человек. Такие вопросы не бессмысленны, на них нужно ответить. И тогда, и сейчас, наверное, мало кто не скажет, что жизнь – это путь от радости и надежд к отчаянию. Нетрудно провести где-то в жизни человека черту, за которой ему будет отказано в счастье. Теряя молодость, красоту, здоровье - мы теряем ум.
- Давайте не будем все превращать в систему. Хотя, вы правы в том, что, теряя счастье, мы теряем ум. Кажется, это не ваши слова?
- Не мои. Я и не думал выдавать их за свои. Сказать по правде, они принадлежат Шекспиру.
- Вы не пригласите меня выпить с вами вина.
- О, да. Прошу вас. Позвольте представиться – Дуайт Гарднер. Так вот, не откажетесь ли вы…
- Анна Редклиф.
- …выпить со мной.
- С удовольствием. Все к этому как будто располагает. Я вообще-то редко пью. Это я позволяю себе в ряде случаев. Сейчас как раз такой. Возвращаясь к вам, я хотела бы спросить, вопрос возник сам собой в виду столь позднего часа. Скажите, ваше исчезновение кого-нибудь встревожит? - спросила Редклиф.
- Я никого здесь не знаю.
Была тихая минута, когда я услышал:
- Тем лучше.
- Почему вы это сказали? - удивился я, охваченный необъяснимым волнением. Я начал понимать, что оказался в доме совсем непростой женщины. В своем ли она уме?
На это Редклиф ответила;
- Не обращайте внимание. Просто, к слову, пришлось.
Всматриваясь в меня, она поняла, что этого недостаточно и добавила к сказанному:
- Я о том, что никому не надо объяснять ваше отсутствие. Где вы сказали, остановились?
- В санатории, - тихо ответил я, поднял глаза и заметил. – Наверное, меня уже ищут.
— Вот что, - сказала старуха, - доешьте, а потом позвоните. Что с вами?
- Признаюсь, меня томит какое-то тягостное чувство – сказал я вполголоса и устремил на старуху взгляд, в который вложил весь свой страх.
Ее реплика «тем лучше» подействовала на меня самым неприятным образом.
- Что за плутовство! – усмехнулась Редклиф.
- Не могу отделаться от какого-то смутного и неприятного чувства. Я думаю, волнение во мне скоро утихнет.
Старая Редклиф опустила голову, и спутанные пряди седых волос закрыли лицо. Около минуты она сидела неподвижно, пока я продолжал есть. Затем она откинула назад волосы, обвела взглядом комнату и сказала в привычной для себя манере – прямо и бесстрастно:
- Не терплю недосказанность. Особенно по поводу самой себя. Вы должно быть обеспокоены тем, что попали в дом выжившей из ума старухи?
- Ну что вы! Я нахожу вас незаурядной женщиной, - возразил я.
- Со странностями, – добавила Редклиф.
Я отмолчался. Редклиф видя, что я что-то не договариваю, вдруг сказала:
- Отсюда следует легкий и естественный шаг к тому, чтобы назвать меня ненормальной.
- Но я так не думаю.
-Скажите прямо, в чем же вы видите странность?
- Ну, хорошо, разве лишь в том, что вы живете здесь, в горах, одна, далеко от людей. Трудно вообразить себе более унылое, уединенное место, - сказал я и запнулся, устремив сосредоточенный взгляд в самый дальний угол.
- В действительности места здесь унылые. Но вы полюбите их до своего отъезда в Америку. Скажу вам поэтому в виде вступления, что цветы, деревья, осы, крысы, птицы и все прочие твари живут в своей привычной среде. Конечно, она должна быть и для человека, будь он уродом, безбожником или сумасшедшим. Моя среда здесь. Я не собираюсь расставаться с ней до конца своей жизни. Вы меня поняли. Я прожила здесь много лет и до сих пор не жалуюсь на неудобства уединенной жизни. Полагаю, что у вас достаточно ума, чтоб проникнуться к ней интересом. У ворот дома вы, наверно, с любопытством созерцали царящее здесь запустение, дом показался вам пустым, и вы не надеялись, что вслед за вашими стуками явится к вам его хозяйка. Примите к сведению, что я не нуждаюсь в людях. Предпочитаю жить обособленно. Отнюдь не из-за презрения к ним, хотя, если знать их, как знаю я, а люди сделали для меня мало хорошего, мне не за что их любить. Вам ли говорить, что мы приобретаем недоверие к людям постепенно, и от него трудно избавиться. Ну и пусть! Я уже привыкла к своей однообразной, упорядоченной жизни, здесь я наслаждаюсь тихим уединением, и поверьте, ценю его превыше всего. Если бы вы только знали, до чего мне безразлично все остальное! Кого я удивлю, если скажу, что люди злы, жестоки, неблагодарны, завистливы. Видимо, только отгородившись от них горами и можно выносить их убогое существование. В этом замечательном доме я живу одна уже много лет. Настолько много, что этого времени оказалось достаточно, чтобы сокрушить ограду – вы видели, что от нее осталось - но не меня. Значит, вы решили, что я помешанная и эта мысль преследует вас.
- С чего вы это взяли? – не теряя самообладания, спросил я, думая, что мало людей умеют говорить так изящно.
- Вы сами сказали, что я подействовала на вас угнетающе. Вы угнетены, не правда ли? Если да, то признайтесь.
- Какое там угнетен! Нет. Неужели я сижу с таким видом? Я так думаю, что всякое взаимоотношение между двумя людьми предполагает, что один в силу личных качеств или обстоятельств подчиняет себе другого. Вы мне нравитесь – хотел бы вызвать у вас ответное чувство и надеюсь, сказанное несколько расположит вас ко мне. Я признателен вам, за ваше гостеприимство и буду рад, если сумею быть вам приятным.
- Я тоже о вас хорошего мнения. И все же. Вы ловко вышли из затруднения.
-О чем вы?
-Вы не признались в том, что я вас подавляю. Почему?
- По-моему, ваш вопрос сам несет в себе ответ.
- И что? - спросила Редклиф вполне спокойно и благодушно.
- Вот вопрос, а ответа нет.
- Решайте этот вопрос сами. Но, пока вы пытаетесь определить состояние моего ума, я, со своей стороны, должна сообщить вам, что чувствую себя превосходно и я не помешанная, какой вам кажусь. У вас, конечно же, есть основание думать, будто я брожу по дому, как призрак, заглядываю в пустые комнаты – нет ли кого там? - пою без аккомпанемента любимые мадригалы, пою часами – песню за песней, что я забавы ради вытаскиваю из сундука старые куклы, расчесываю им волосы и украшаю их лентами. Что из того, что я на редкость своеобразна? Вряд ли вы будите думать, что я женщина большого ума и моя жизнь отмечена печатью беспримерного постоянства. Но подумайте обо мне после обеда и может быть, моя индивидуальность покажется вам особенно интересной.
- Вы уже внушили мне такую мысль. Я пытаюсь быть одновременно и вежливым, и искренним: поверьте, не ради вашего спокойствия. Вы смогли сильно увлечь меня в самое короткое время. Но это еще не все. Есть все же небольшая проблема, - сказал я, бросив на нее короткий взгляд. - В вашем облике – скажу прямо, есть что-то необычное, сверхъестественное, чуть ли не … будь, что будет, скажу!.. не демоническое, простите, что не вуалирую эту подробность. Я уже жалею о своей откровенности. Не смею говорить грубее, лучше просто скажу, что вы особенная.
-Дайте мне объясниться. Я хочу рассеять то нелепое мнение, которое вы составили себе о моем характере.
-Не надо. Я уже взял на себя вашу защиту, - с улыбкой ответил я. - Осталось только узнать вас лучше.
-Но я не какая-нибудь заурядная женщина: предупреждаю вас об этом.
- Ваше своеобразие столь удивительно, что мне трудно представить себе вас где-то в ином месте, допустим в Нью-Йорке или Мадриде? Или просто потому, что в вашем лице есть что-то не от мира сего? Все говорит о том, что границы вашего естественного существования лежат здесь, в этом удивительном месте.
Пока я говорил, Редклиф сидела с серьезным лицом и молчала. Это было некрасивое лицо умной женщины, одухотворенной любовью к жизни. Она предложила переместиться к камину. Мы уселись в кресла, она сняла с плеч длинную вишневую шаль с бахромой, укрыла ею ноги и стала смотреть на меня. А я, избегая смотреть на нее, думал: чем выразить мне свою признательность? Внезапно я переменил тон и, улыбаясь, спросил:
-У вас в доме есть привидение?
-Вы скоро его увидите, - заверила она.
-Я прогоню его от себя.
-Делайте то, что вам заблагорассудится. Только это доброе приведение и вам будет с ним хорошо.
-Это приведение – женщина?
-Да, лицо у нее будет бледное, а глаза - потухшими. Она провела молодость в распутстве и явится вам старой потаскухой с папильотками в волосах.
-Я буду служить ей с таким же усердием, как и вам. Словом, позабочусь о ее благополучии.
Получив такое заверение Редклиф рассмеялась, а с ней и я тоже.
После этого она продолжила, снова став серьезной:
- Скажите, кто, обладая хотя бы малейшим чувством реальности, не думает, что он когда- то умрет: плоть слабеет с каждым днем. Смерть внушает невыразимый страх, человеку не избавиться от него. Мы следим за своим телом, умащаем его кремами, красим волосы, сидим на диетах, занимаемся йогой, предпочитаем питаться органическими продуктами, пытаемся выдать себя за молодого и воображаем, что друзья
