Дорога на Редклиф

врагам
Не согнусь под ветром встречным
И в бою нигде не сдам.
Пусть волна ревет в пучине
Я легко над ней пройду.
Заблужусь ли я в пустыне,
Я родник в песках найду.
Будь хоть капля в нем живая –
Только капля бытия,
Эту каплю умирая,
Выпью друг мой, за тебя.
Я наполню горсть водою,
Как сейчас бокал вином,
И да будет мир с тобою, -
За твое здоровье, Том!

Пока Редклиф читала это стихотворение, склонившись к самому моему лицу, я испытывал исключительно приятное чувство, мне трудно выразить каким оно было, и с чем его можно было бы сравнить. Хотя до этого я изгибался, меня лихорадило, изо всех сил я старался встать, но не мог. Затем в комнату с мигающими огоньками, ворвался яркий свет, с неистовством закружился ветер и далеко отшвырнул меня, потом наступило безмолвие. Я погрузился в черную, бесконечную пустоту.
        Впоследствии длительные размышления помогли мне составить об этом определенное мнение. Общий смысл его был таков:
исходя из того, что всякое явление должно иметь свое начало – духовное или физическое, так как все в мире восходит к какому-то источнику, возьмусь сказать, что я приблизился в том состоянии к чему-то такому, что изливало мягкий свет, было первозданно чистым. Поразительное впечатление. Однако каким бы упоительным оно ни было, меня захватывало, с краткими промежутками, волнение, имевшее некую связь с опасностью, - но какой?  Я лишь испытывал ее угнетающее действие на себя и то, что я видел, пускай хаотично и бессвязно, заставляло меня думать, что я бодрствую, хотя я спал. В пространстве, которое было густым и вибрирующим, я тонул, проваливался и соскальзывал непрерывно. До сих пор не могу без волнения вспоминать об этом. Неужели, я очутился вне этого мира и узрел иной мир, который принято называть потусторонним. Но отмечу следующее обстоятельство: мне было не по себе оттого, что я видел и мой страх имел обычное следствие – мне хотелось обратиться в бегство, но я не мог. Все происходило так стремительно, а увиденное было столь ошеломляющим, что я был обессилен и чувствовал себя в потоке.
Одним словом, мне было плохо, вокруг меня сгущалась тьма и она, видимо, и поглотила меня.  Как бы там ни было, я уснул тяжелым сном. Сколько для этого понадобилось часов, я не знаю, но помню, и притом весьма отчетливо, как подействовало на меня утро. В первые минуты своего пробуждения, я испытывал легкое оцепенение и тепло. Было тихо. Бодрящий свежий воздух трогал кожу. Через приоткрытое окно в спальню вливался влажный воздух, он путался в складках занавесей и поднимал их от пола. Где-то в саду одиноко кричала птица. Я лежал неподвижно, медленно переводил взгляд с одного предмета на другой и старался вспомнить что-то важное. Совершенно забыл, что. Блаженные минуты мои были нарушены стуком в дверь. Я отозвался, и в комнату вошла старая Редклиф. С порога она устремила на меня оценивающий взгляд, быстро прошла на середину комнаты и, не отрывая от меня восхищенных глаз, воскликнула:
-  Бог сотворил человека: возлюбим его!
И эта фраза, вернув меня к реальности, помогла найти потерянную мысль. Пока я собирался с чувствами, она сняла со стены зеркало и вложила его в мои руки.
-  Ну, полюбуйтесь-ка на себя, молодой человек.
При последних словах Редклифф меня словно пронзило электрическим током, я содрогнулся.
Трудно сказать, что я чувствовал – до того я был потрясен. Я смотрел в овальное зеркало и не мог поверить, что вижу отражение собственного лица
Редклиф торжествовала.
-  Я горжусь своим успехом, - сказала она, сопровождая слова взмахом руки. – Вы молоды и к тому же недурны собой.
-  Я не могу поверить. Мне это снится, - не своим голосом отозвался я.
-  Отчего же, вы воплощены в реальности. Раньше ваш возраст был тяжким бременем, а сейчас исполнен прелести. Что тут говорить, дело сделано.
-  Я никак не могу прийти в себя.
Сдерживаться больше не было сил – я застонал.
Увидев это, Редклиф взмахнула рукой и сказала следующее:
- Вас переполняют радостные чувства, так дайте им выход. Можете здесь разбить что-нибудь или издать громогласный вопль от всей души. Вам от этого станет легче. Прошу вас, не стесняйтесь. Вы в замешательстве, вам надо немного времени, чтобы прийти в себя. Стало быть, я оставляю вас.  Уверяю вас, вы мое лучшее творение. Никогда я не создавала человеческое существо с такой легкостью, никогда не получала от этого большего удовольствия. Я вижу, ставя себе это в заслугу, что мой стиль изящен и свеж. Несмотря на то, что вы как бы новорожденный, в ваших глазах отражаются проблески какого-то ума. Не хватает, пожалуй, одушевленности, но это придет со временем. Отныне вы молоды! Теперь для вас даже скрип ржавых петель будет музыкой! Итак, жду вас внизу.
      Сказав это, Редклиф, - она понимала, что я стеснен ее присутствием, - удалилась. Едва за ней закрылась дверь, я спрыгнул на пол и, охваченный внутренним трепетом, принялся осматривать свое тело, хотя мне следовало бы сказать чужое тело – или все-таки мое? Грудь, бедра, ноги, руки, гладкая нежная кожа – принадлежат мне. «Боже, Боже», иступлено бормотал я, трогая свое лицо. Невыразимое изумление – вот что я испытывал в первую минуту. Но ведь не может же быть, чтобы за одну ночь так, ни с того ни с сего, я превратился в себя молодого. И снова я схватил зеркало и посмотрел на себя.  Я долго держал в руке зеркало. Отражение показывало молодое лицо с чистой кожей и лучистыми глазами и это сильно волновало меня.  Но мое ли это лицо? Оно принадлежало кому-то другому, и тот, кого я вижу, вовсе не я.  В прошлом теле я был старым человеком, и мое положение было отягчено болезнью, которая являлась главной моей заботой. В новом теле я был привлекательным, молодым и здоровым юношей, эти качества – в особенности два последних – наиболее важные. Потрясающее перевоплощение! В приятии    возрождения, мое сердце, кричащее от радости, затемнялось разрозненными мыслями, все они обращались к некой метафизической тайне, которая и могла, если вспомнить, что со мной случилось, объяснить, как это случилось. Тем не менее, я был упоен радостью, ведь мне удалось уклониться от встречи со смертью, и, хотя я не собирался отказываться от того, что получил, я был, все же подавлен в той мере, в какой был возбужден и понимал, что страдаю от невозможности объяснить необъяснимое. Все что мне оставалось, это поверить в некие сверхъестественные силы, ибо ничто еще не могло прояснить произошедшую перемену со мной. Стало быть, то, чем я являюсь, как раз и есть я, во всей своей новой индивидуальности. Мог ли я думать, мог ли представить себе хотя бы на минуту, что буду единственным человеком в мире, который вернет себе молодость в старости.
Моя прежняя жизнь, как на нее не смотри, была апологией разложения, бессмысленность моего положения была очевидной, ведь я был обречен на смерть. Ко всему меня сковывал возраст. Мог ли я, не будучи молодым и здоровым, адаптироваться в избранном обществе, которое признавало то, чего я был лишен самыми притягательными ценностями? Ко мне снисходительно относились, меня избегали, как будто старость была заразой.
Прошлой ночью я совершил, сам того не желая, путешествие в страну, названия которой нет ни на одной карте, оно обернулось событием столь выдающимся, что я оказался вырванным из той жизни, в которой все для меня было привычным. Я положительно не знал, что думать, если только событие это не было осуществлением небесного замысла.
Никогда еще я так не путался в своих мыслях, никогда не был столь растерян и ошеломлен. Я вспомнил старый фильм «Портрет Дориана Грея», где герой тянулся к тому, чего лишен, чтобы этим наполнится.
Прежняя  жизнь, какой бы успешной она не была  отныне казалась  унылой, а  свое старое тело я определил бы,  как «мешок с грязью»,  и все-таки я держался за свою  жизнь,  и воля к ее продолжению не ослабевала из-за того, что возраст определял меня и ограничивал во всем, - я любил жизнь,  пусть даже меня изматывали головные боли и общий упадок сил, часто непреодолимый.
Я был несчастен тем, что прожил свою жизнь.
Редклиф ждала меня за столом, когда я присоединился к ней, она, продолжая, вероятно, радоваться успеху полюбопытствовала:
-  Как вам спалось, юноша?
-  Не спрашивайте, я чуть было не расстался с жизнью.
-  А разве вы не желали расстаться с той жизнью, которая у вас была?
-  Дайте мне собраться с мыслями, все обдумать. Я должен в этом разобраться. Иначе, я сойду с ума.
-  Поверьте, вы точно помешаетесь, когда в этом разберетесь.
-  Меня это не остановит.
-  Ну оттого, что вы больше узнаете, правда не станет более приятной. Верьте мне, я сама через это прошла.
- И все-таки я убедительно прошу, расскажите.
- Тут и рассказывать то нечего. У меня свое восприятие жизни, у вас свое, но никакие знания не могут придать им полноту, исчерпывающее представление. Это справедливо в отношении всех многозначных вещей. Возьмем, хотя бы, такой. В психическом плане убийца, которого казнили на ваших глазах, внушает не меньше жалости, чем его жертва. Болезненное чувство, которое мы испытываем, наблюдая за казнью, и когда думаем о той несчастной, которую он задушил, основывается на одном и том же – осознании своей смертности. Наряду со знаниями мы постигаем мир через чувства. Внесу уточнение; глубина есть только у чувства, которое человек выстрадал. Что до красоты, то тут дело сводится к индивидуальной восприимчивости. Не буду развивать эту тему подробно, к сути дела она не относится. Скажу только, что все двойственно, есть вещи взаимоисключающие и взаимодополняющие, из этих последних, как правило, состоит порядок, который сам по себе является частью другого порядка. Я это к тому говорю, что суть даже простых вещей, кажется обманчиво ясной. Мы отделяем Добро от Зла, а между тем они не могут существовать обособленно друг от друга, их объединяет непримиримость. Так, отправляясь на поиски Добра, мы находим Зло. Сравнения можно продолжить. Стоит ли во всем этом разбираться.
-  Я настаиваю на объяснении.
- А что вы сами об этом думаете?
- Я не имею ни малейшего представления о том, что случилось.
- А что, собственно, вы помните?
-  Почти ничего, я думаю. Впрочем, кое-что я видел, и знаете, увиденное потрясло меня!
- Опишите, что вас потрясло.
- Я не могу. Осталось общее впечатление. Были какие-то люди, они изливали тусклый свет, помню, что на их головах был мерцающий ореол. И это, кажется, все.
- Возможно, вы видели свои прежние воплощения.
-  И даже больше. Я предполагаю, что передо мной, представьте себе, была вселенная. Я непрестанно двигался, как если бы меня нес стремительный поток. Да, было что-то напоминающее поток, который сливался в бездну. Пытался что-то взять, дотянуться до какого-то предмета, но не мог. Все пространство было заполнено подвижными массами, чем-то вроде облаков. Виды были фантастические, все такое огромное, беспредельное, но это неважно. Самым сильным ощущением был, пожалуй, страх. Я многажды терял себя, но это вряд ли связано с помрачением рассудка. Я куда-то проваливался, падал, и это внушало мне ужас, я имею в виду падение. Было от чего. Потом, я начинал расширяться, то есть увеличивался в размере, как резиновый шар, в который закачивают воздух. Ну, вы понимаете, о чем я?  Так или иначе, все сводилось к тому,