– хмурится Альзар. – Я его уже убил. Добить осталось, он уж не проснется. Видишь, как эта тварь на него смотрит? Они смерть чуют. Ждет, когда эта падаль дух испустит, чтобы сожрать. Добей. Или ты уже воевать за живоземье передумал?
Мальчишка не понимает, как убийство сделает его воином, но эти слова говорит все-таки не простой человек, а тот, кто сам бился с чудищами.
Впрочем, полуухий и сам догадывается, что сейчас на уме Исэндара, а потому отвечает, не получив вопроса.
– Всякое бывает. И люди опаснее этих тварей попадаются, да и еще гаже. Потом сам поймешь, если еще не передумал однажды воевать. Давай, аккуратно воткнешь, медленно отойдешь и все. Тварь не тронет, живые пажам не интересны.
Мальчик все равно не торопится. Он бы и с места не двинулся, но Альзар подталкивает в спину. А затем, под давлением сделав два шага, Исэндар замирает, увидев, что тварь обратила к нему взор.
– Не бойся. Не стану же я такую гадость Сокуру делать, – приободряет из-за спины воин. – Он труп уже, добей. У воина сердце должно быть холодным, чтобы рука не дрогнула.
– А отец…
– Отец твой меня заставил в свое время разбойника ногами забивать, – недовольным голосом перебивает мужчина. – Жалко, оттого бьешь слабее, а он только мучается больше. Отец твой мне такой урок дал, я же тебе урок получше даю. А теперь хватит сопли жевать, докончи мразь эту. Я за ним последил, так он не зря из города сюда побежал. Сюда никто жить в здравом уме не перебирается. А эта мразь человечинкой полакомиться любила. В городе он у бродяг отрезал ноги или руки, а затем попался, да его просто выгнали, чтобы не возиться. Убей, говорю.
В висках стучит, но теперь, получив такое успокоительное объяснение, Исэндар все же подступает еще на шаг, хоть и застывает потом на несколько мгновений. Будто бы разрешение есть, а уже и не кажется, что так уж плохо исполнить указание Альзара. Еще страшновато, но мысли не унимаются, все толкутся в голове, повторяя о том, что все равно уже лопоухий не жилец, а так хотя бы мучиться не будет.
Даже про тварь на миг можно забыть, но лишь на самое короткое мгновение. Сделав шаг, мальчик заставляет пажа напрячься и изогнуться. Чудище снова начинает походить на кошку, будто к броску готовится, и Исэндар замирает.
– Медленнее, – помогает сзади воин. – Не бойся, просто делай все очень медленно.
От каждого удара сердца мальчик вздрагивает. И так долго все это тянется, но затем он наконец-то подходит к лопоухому. Поставив кинжал на грудь, точно нащупав ямочку между ребер, мальчишка не сразу решается закончить, напрягается, долго собирается с мыслями, а затем прислушивается к дыханию чудовища, пугается и надавливает на рукоять.
Лезвие неторопливо проскальзывает между ребер. Жутко становится оттого, как легко это получается. После чего мальчик сразу вынимает кинжал из груди, едва удерживается, ощутив, как наплывают ожившие так внезапно чувства, и назад он уже отползает, словно просто забыл подняться на ноги.
Тварь сразу оживает. Еще раз оглянувшись на людей, паж медленно обступает труп, принюхиваясь и снова походя странными повадками на кошку. Он будто выбирает самый лакомый кусочек, обходит еще раз, останавливается у головы, а затем медленно разевает пасть, от вида которой Исэндар немеет.
Раздувшийся, огромный рот легко проглатывает голову лопоухого, а после тщательно, медленно ее жует. Затем, оттяпав такой огромный кусок, тварь отгрызает руку, после вторую, а потом с трудом, но заталкивает в раскрывшуюся пасть все тело, откусывает по пояс, и лишь тогда Альзар, увидев, что мальчик застыл и глядит обезумевшим взглядом, уводит Исэндара из рощи. Осторожно и неторопливо, чтобы не отвлекать пажа от трапезы.
Воин отнимает кинжал обратно, хлестко бьет воздух, сбрасывая немного крови, а остатки вытирает о сапог.
Шаг он не замедляет, пусть пажа уже не видно. Хотя, быстрее не смог бы идти сам мальчик, пошатывающийся и еще не успевший отойти от произошедшего. Он даже и не вполне понимает, что именно произошло, как бывает часто с новобранцами, впервые оказавшимися в битве на границе живоземья. Не раз Альзар видел их лица, отчего вспоминал, как сам он, недоумевая, глядел по сторонам, выйдя драться с чудищами первый раз. Поэтому и с мальчиком он обращается уже спокойнее.
– Хорош, щенок. В отца. Крепкий, – хлопает мужчина по плечу. Он вкладывает оружие в ножны, а затем снимает ремень с кинжалом, останавливается, встает рядом с мальчиком на колено, и протягивает Исэндару этот небольшой клинок. – Держи, заслужил. Может пригодиться.
Мальчик все еще ничего не понимает, но Альзар по себе знает, что все случившееся ему станет ясно позже. Он рывком подтягивает мальца, закрепляет ремень у того на поясе, дергает, чтобы проверить, крепко ли держится редкое оружие.
– Смотри, не потеряй, – велит полуухий. – Это твоего отца подарок. Вырастешь, отдашь назад. Понял? Да смотри, не забудь.
Слова об отце немедленно оживляют застывший взгляд Исэндара, но воин не дает подумать, берет за плечо и неторопливым шагом ведет дальше по лесу.
– Странно, – заговаривает он. – Тварь эту здесь увидеть, так далеко… хм. Странно очень. Видно, меняется все. И не в лучшую сторону, раз паж здесь оказался. Хотя, может, его случайно забросило. Бывает, раскидывает их. Вот если увидишь троих или четверых разом, тогда душ сто поляжет, не меньше. Смерть эти гады чуют, как будто вонь из подмышек.
Мальчик вроде слушает, но поглядывает на кинжал, и Альзар вздыхает, додумывая, что Исэндар наверняка вспоминает старика.
– Смотри на меня, – вновь становится воин на колено. – В глаза смотри. За отца не горюй, понял? Он про тебя знал больше, чем ты сам. Все, что ты хотел сказать, он и так понимал. Ясно? Думай лучше о том, как бы жизнь так прожить, чтобы отец не мог разочароваться, если вдруг души ваши однажды еще встретятся.
Мальчик сразу поднимает глаза, шмыгает легонько, отчего Альзар, морщась, отворачивает голову.
– А разве… души могут встретиться?
– Да кто его знает? – поднимается мужчина. – Но куда-то же душа девается, так? Может, с тобой он рядом, только ты не видишь. Вот о том и подумай: по-твоему, он смеялся, потому что рад был умереть? Ему просто на сопливые рожи, вроде твоей, смотреть не хотелось. Так что вытри нос, а то на девку похож.
Полуухий даже не скрывает неприязни. Впрочем, мальчик уже начинает приходить в себя, а когда вдруг представляет, что отец может за ним наблюдать, то и сам уже пытается собраться, привести себя в порядок и выглядеть достойно. Жалко только становится, что раньше этого никто не сказал, чтобы можно было с отцом проститься, как следует, а не сидеть рядом и молчать.
– Хорош сопли жевать! – Альзар шлепает по спине ладонью, да так, что Исэндар отскакивает вперед на два шага, просто чтобы не упасть. – Не знаю я, так оно, или нет, пусть этими сказками тебя другие кормят. Хотя, говорят, будто лучших из воинов к себе прибирают сами боги… Ну, те, кто старых богов почитает, так говорят, кто новым поклоняется, говорит, будто нет никаких старых богов и все оно не так… болваны, что одни, что другие. Боги если и есть, то плевать они хотели на то, принес ли ты свои курения на правильный алтарь и не забыл ли перед сном помолиться. А! Собаки паршивые! Все! Достало…
Наблюдая за тем, как воину удается самому себя рассердить, мальчишка даже отвлекается от прежних мыслей, хотя всего миг назад они были сокровенной тайной, вновь пробудившей в жизни хоть какую-то радость.
А Альзар оказывается не только жутким и довольно жестоким человеком, но и, к удивлению Исэндара, воин может быть очень даже забавным. Хотя, это впечатление надолго не задерживается.
– Я тебе вот что скажу, малец, хорошо запомни, – говорит полуухий. Он берет за плечи, хмурится и холодным взглядом обжигает, будто самым суровым морозом, вынуждая застыть мгновенно. – Не вздумай, – я тебе серьезно говорю, – не вздумай стать такой же падалью, как эта тварь, которую паж сожрал. Я тебе сказал, что шею сверну, и сверну, так и знай. Отец твой был одним из лучших, кого мне знать приходилось. Не позволю, чтобы кровь его текла в венах паршивой собаки. Ты меня понял, щенок?
Мальчишка вновь холодеет, кивает, опускает глаза, хмурится, и Альзар впервые замечает на лице Исэндара такое серьезное, тяжелое выражение. Есть в нем что-то удивительно знакомое, будто снова увидел на миг старого товарища… но это чувство быстро тает, не оставляя следов, кроме памяти.
– Хорошо. Теперь идем, – продолжает воин, развернув мальчика от себя и подталкивая его вперед. – Что-то, видно, меняется, так что будь готов. Мир всегда такой, сегодня он тебе улыбается, а завтра уже отгрызает ноги. Вчера отец о тебе заботился, а сегодня уже ты должен его роль взвалить на свои плечи.
Исэндар и не замечает, как оказывается недалеко от дома. Видно родные, бревенчатые стены, а там мать ждет. Наверное, уже беспокоится. Да и слова Альзара теперь не дают сердиться и капризничать, а принимаются даже серьезнее, чем можно было ожидать. Теперь в доме нет защитника, кроме мальчишки, а значит, пора вырастать, пора становиться по-настоящему сильным, прежде чем мечтать уйти на войну. Лишь теперь, встретив настоящих воинов, узнав немного о судьбе отца, мальчик это, наконец, понимает.
– Ну, бывай, щенок, – снова врезает Альзар по спине ладонью.
Больно так, словно плетью хлестнули. Даже у матери так сильно не получается, а воин чуть дух не выбивает, хотя ударяет по-дружески. Правда, Исэндар сдерживается, только шипит немного от боли, но и то старается быстрее успокоиться, чтобы старый товарищ отца не понял, насколько эти удары неприятны.
Нахмурившись, чтобы не показаться слабаком, ноющим от пары шлепков, мальчик оборачивается и видит добродушную улыбку. Даже изумление берет, насколько обезоруживает это малознакомое выражение на лице мужчины.
– Встретимся еще. Запомни меня, Альзара из Полесья. И окрепни прежде, чем на войну рваться, – говорит он мальчишке. – А как оружие себе выберешь подходящее, тогда кинжал вернешь. Ну, бывай, щенок.
Прощается он легко и быстро, кивает, отворачивается и уходит. А Исэндар, растерявшийся на несколько мгновений, еще стоит, глядит воину в спину, непрестанно щупает пальцами отданный Альзаром кинжал, и только когда мужчина скрывается из виду, мальчик отправляется домой, хмурясь, и раздумывая о том, какими словами рассказать свои мысли уставшей матери.
Ужин проходит в тишине и молчании. Рядом с матерью особенно тяжело, слова трудно подобрать, хотя перед тем, как войти в дом казалось, будто они уже готовы сорваться с губ. И потому Обит заговаривает первой.
– Ну, не горюй, родненький мой, – успокаивает она, разжалобленная до непривычности. – Ничего. У тебя еще вся жизнь впереди. Вот через пару годиков найдешь себе жену хорошую, заведешь хозяйство, деток нарожаете…
– Не заведу, – обрывает мальчик внезапно. – Не надо мне жены.
Мать хмурится, но печаль и сочувствие из ее выражения ни на миг не исчезают.
– Да ты чего такое говоришь? Как же это не нужна-то? Вот сам…
– Мам, – снова перебивает Исэндар. – Ты послушай, ладно? Молчи только… дай я скажу…
Женщина с удивлением замолкает. Мальчик сидит перед ней хмурый и серьезный, уткнулся взглядом в пустую тарелку, суровый, как никогда. Совсем такой, каким
