Морской царь ЧАСТЬ 3 (1)

не только по жене и наложницам, но именно по всему Курятнику, накопив немало слов и признаний, которые он мог высказать только своим незаменимым «курицам».
К окончательному отъезду его подтолкнула, впрочем, по-настоящему третья причина: прибытие тайного посольства ромеев. Скрытно от хазар они переправились по льду через Итиль много выше Ирбеня, попали прямо в руки сагышцев и с приличной охраной были препровождены в Озерцо к Князьтархану. Среди сотни ромеев немало оказалось старых знакомых во главе с комитом Макариосом, участвовавшими прошлой осенью в осаде Хемода, дарникцы их встретили как боевых товарищей.
Посол Сабинос, обладатель самых выбритых щек, как за глаза охарактеризовал его Корней, рассказал, что в Таврике мор скосил почти все поголовье овец. А положенное количество сукна и пергамента для отправки в Константинополь с Херсонеской фемы никто не снимал, вот и вспомнили старый договор о присылке сукна и пергамента с Яика.
Но Рыбья Кровь рано радовался сему успеху своих княжеских мастерских. В тот же вечер, когда они остались с послом с глазу на глаз, посол заговорил иначе:
– Разве можно прилюдно говорить о военных союзах. У тебя каждый четвертый – это хазарин, да еще полно толмачей-иудеев. А в Хазарии полно арабских соглядатаев.
Оказалось, что слухи о биремах на Хазарском море уже достигли столицы Романии и вызвали там большой интерес. И у Сабиноса было два задания: нанять Князьтархана для простого пиратского набега на Персию, или чтобы он там захватил какой-либо город, дабы сковать на несколько месяцев десяти-двадцатитысячное магометанское войско. За первое задание полагалось сорок тысяч золотых солидов, за второе – аж сто тысяч. В пересчете на более привычные дирхемы это была вообще заоблачная сумма, которая позволила бы князю не только расплатиться со всеми своими войсковыми долгами, но и на год вперед о новых доходах не заботиться.
Полному счастью Дарника мешало лишь сомнение, как будет доставлено ему это золото, за простое обещание он воевать не собирался. Посол заверил, что сорок тысяч у него с собой, а еще шестьдесят припрятаны на берегу Итиль-реки и в три недели могут быть доставлены в Дарполь.
Через два дня часть посольских стратиотов в сопровождение двух конных сотен дарпольцев тронулись в обратный путь выкапывать спрятанное золото, а днем позже вместе с остальным посольством выехал в столицу и князь с оставшейся половиной своего войска.

2.
По дороге выяснились дополнительные условия будущего военного союза с Романией: на окончательном договоре вместе с печатью и подписью князя должны были стоять подписи его главных архонтов, на случай если с князем что-то случится. Дарника это дополнение порядком позабавило.
– Думаешь, без меня они смогут сделать как надо? – со смехом спросил он у Сабиноса.
– А на это у нас есть свой архонт, который сделает все как надо. И в нашем договоре будет записано, что в случае твоей смерти всем твоим войском и флотилией в течение года будет распоряжаться именно он.
– Ты считаешь, что без меня мои воеводы станут его слушаться?
– Если они не будут слушаться, их имена будут преданы огласке, и это покроет их таким бесчестием, что они дальше Яик-реки своего носа не покажут. Да и хазары с магометанами не упустят случая их как следует наказать.
– А хазары за что?
– Хазары считают Яицкое княжество своей неотъемлемой частью и то, что здесь позволено тебе, никогда не будет позволено и прощено другому князю.
О подобном раскладе событий после своей смерти Дарник как-то прежде не думал. Слегка удивляло, что Сабинос ни слова не сказал о нарушении договора самим князем, но позже он понял почему – Новолипов находился совсем рядом с Херсонской фемой, а там одиннадцатилетний княжич Смуга был вполне доступным заложником за своего отца. Такое неприкрытое управление его волей вызывало в нем сильнейший гнев, но приходилось терпеть и делать веселое лицо, ведь на кону стотысячный золотой куш.
В качестве замены князя ромеи прочили комита Макариоса, и это несколько сглаживало ситуацию. После гибели мирарха Леонидаса Макариос возглавил у стен Хемода ромейскую миру и показал себя толковым и исполнительным воеводой без всякой ромейской спесивости, а раз, зная словенские порядки, соглашается на такое свое архонство, значит, уверен, что у него это получится.
– А с мирой кутигур тоже справишься? – подначивал Дарник комита, а теперь уже полноправного мирарха.
– Наверно, не страшнее хазар будут, – с улыбкой отвечал Макариос.
Он действительно вел себя вполне по-свойски, со знающим видом расспрашивал не только о своих бывших комитах с илархами, но и о Калчу и других кутигурских тарханах. О войне Дарполя с макрийцами ромеи услышали уже на Левобережье Итиля и тоже хотели знать все в подробностях. Особенно изумило их, что двести пленных макрийцев захотели вступить в дарпольское войско.
– Это для вас, ромеев, война – прежде всего всплеск ненависти и ожесточения, – с легкой улыбкой объяснял им Рыбья Кровь. – Я же своих воинов приучаю относиться к войне, как к большому состязанию в молодечестве и доблести, чтобы после боя можно было запросто выпить и посмеяться с побежденным противником. Ну почему бы ко мне, такому великодушному и приятному не пойти на службу.
– А ну как выведают, князь, все твои военные секреты и сбегут к себе домой?
– Так я самый простодушный воевода на свете, – еще пуще веселился он, – готов хоть вам, хоть хазарам, хоть кому рассказать про все мои секреты. Вот только потом, раз, и придумаю, что-нибудь еще. А вы все останетесь с носом.
– Если ты такой приятный и великодушный, то почему пленным тудейцам отрубаешь руку? – не удержался от язвительного замечания Сабинос.
Но такие штуки ни на фельс не могли поколебать благодушного настроения князя.
– Только из шкурного интереса, чтобы тудэйцы больше тратились на их прокорм.
Расспрашивали послы и о походах Дарника в Хорезм и в хазарскую столицу. Особенно их заинтересовал ответный визит на Яик кятского визиря.
– Да обычное соглядатайство, – все так же беспечно отвечал князь. – Хотел посмотреть, что у нас тут и как. Напросился на мое сражение с макрийцами, много потом мне цветистых похвал говорил. Думаю, понял, что не десятью тысячами, ни пятнадцатью нас не захватить. А какой глупец захочет погнать через пятисотверстную пустыню двадцать тысяч конницы? Уверен, что с Кятом мы будем только торговать.
– А как насчет тюргешей? – пытливо вопрошал Сабинос. – Тем-то через степь, да зимой гнать двадцать тысяч конницы не в диковинку? 
– Из богатств у моего княжества пока только хорошее войско. Вряд ли тюргеши захотят нести большие потери. Скорее всего, попросят у меня клятву в верности и чтобы вместе идти на Хазарию.
– На Хазарию и Херсонес? – добавил главный посол.
– Полагаю, Херсонесу будет легко откупиться от меня с тюргешами. Обещаю много золота с вашей фемы не брать.
– Ты даже не скрываешь своей готовности на предательство своего главного союзника, – упрекнул не привычный к такого рода разговорам посол.
– Я лишь хорошо усваиваю уроки, которые мне дает Романия.
– Это какие же? – Послы озадаченно переглянулись между собой.
– Наверняка Романия десятки раз подписывала с магометанами мирные договоры, при этом втихаря нанимает меня или хазар напасть на них. Значит, польза в таких делах для вас важнее честного перемирия. И будет только справедливо, если и другие будут следовать вашему примеру. К тому же, я никогда не скрывал, что богатые страны всегда должны делиться с бедными. Макариос тебе может это подтвердить. Разве нет?
– Ты говорил, что своими закупками шерсти ты хочешь лишить степняков повода воевать, – вспомнил мирарх.
– Ну это и будет моя скрытая выплата им дани.
Ватажные ямы-вежи, в которых сменные лошади имелись уже для двух ватаг, привели ромеев в полный восторг: вот он секрет быстроты кутигурской, а теперь и дарпольской конницы. Обратили внимание и на непривычное разнообразие в яицком вооружение: кистени, клевцы, булавы, перначи, короткие мечи, копьеметалки, пращи-ложки, пращи на шесте, боевые цепы, кулачные скобы, самострелы, двуручные секиры, не говоря уже про камнеметные колесницы.
– И твои воины всем этим хорошо владеют? – не мог поверить Сабинос.
– Конечно, нет. Зато у воевод всегда есть повод сказать им, что они не достаточно обучены и должны обучаться еще и еще, – с оглядкой и шепотом, как самую свою большую тайну сообщил им Дарник.
На настойчивую просьбу главного посла показать камнеметные колесницы в действие, князь сначала ответил отказом, но потом, по подсказке Корнея, согласился в обмен на показ, где в посольском поезде хранится сорок тысяч солидов. Чуть помявшись Сабинос согласился.
На очередной стоянке установили мишени, выстроили в линию семь колесниц, достали песочные часы и трубач дал сигнал. Колесницы рванули вперед, промчались полста саженей, дружно развернулись, и камнеметчики сделали подряд три выстрела. На проезд, разворот и первый выстрел у них ушло по два переворота песочных часов, на два остальных выстрела по одному. Поехали смотреть мишени. «Яблоки» и «орехи» не оставили на них живого места.
– Наконец я понял, почему ты любишь только маленькое количество воинов и одерживаешь с ним победы, – сделал заключение Сабинос.
– Мы показали, теперь ты показывай, – нетерпеливо потребовал Корней.
Чтобы не вводить в грех рядовых дарпольцев, посольский отряд отъехал на версту в сторону и уже там открыл князю с воеводами свои тайники.
Золотые монеты извлекали буквально изо всего: из хлебных лепешек и бочонка с медом, из колбас и щитов стратиотов, из голенищ сапог и перьевых подушек.
– А каким образом вы добились, чтобы стратиоты сами не украли эти солиды, или не выдали эти тайники чужим людям? – удивлялся Дарник.
– Просто воины у нас не совсем простые. Это особые монахи, которым епископ Херсонеса назначил сие послушание. Им ради этого на время посольства разрешено не только носить, но и пользоваться оружием, – объяснил главный посол.
Немало занимало высоких гостей так же присутствие в войске мамок и юниц. Если с мамками было еще более-менее понятно – жены десятских и полусотских, то десяток юниц державшихся особняком вблизи князя вызывал острое любопытство.
– Каждой из них ты можешь приказать лечь к тебе в постель, и они лягут? – спросил, не выдержав, на третий день путешествия главный посол.
– Для этого их и держу, – с серьезным видом пошутил над ромеями Дарник.
– А бывает, что кто-нибудь из них изменит тебе с другими воеводами или воинами?
– Бывает. Тогда изменницу велю живьем закопать в землю, а воина повесить.
Афобий с Корнеем, едущие как обычно чуть позади, кисли от смеха, что не укрылось от чутких ушей Макариоса. И на следующее утро, расспросив Афобия, он упрекнул князя:
– А говорят, что ты вообще стараешься этих юниц, кроме Ырас стороной обходить?
– В моем гареме и так четыре женщины, и для меня самый большой праздник, когда удается хоть на одну ночь уклониться от исполнения мужских обязанностей. Увы, гораздо чаще приходится навещать их всех в течение одного дня. Только на войне и могу отдохнуть от этого кошмара. 
– А нам хоть на одну ночь ты