можешь предложить этот кошмар? – вроде бы шутя, но весьма определенно попросили послы.
– Юницам слишком зазорно подчиняться мужской воле, они сами выбирают, кого ночью согревать. Наберитесь терпения, скоро уже Дарполь. Там вас в веселых юртах и обогреют и приласкают. Скажите: за счет князя и даже платить не придется.
В таких беседах время бежало быстро и вот уже показался впечатляющий своими стенами, обитыми белым нержавеющим металлом Хемод, а час спустя куда менее представительный Дарполь с его земляным валом и гребнем из мешков с песком. На обширном торжище полно было торговцев и покупателей, а на ристалище проходили обычные состязания гарнизонных ратников в пехотных сшибках стенка на стенку. Посланный заранее Дарником вперед Корней предупредил наместника, чтобы все на западной стороне шло своим чередом – ведь первое впечатление самое важное, поэтому пусть послы увидят не праздничную встречу, а кусочек Дарполя повседневного, уже не военного лагеря, а полноценного города.
И лишь, когда княжеско-посольская кавалькада, оставив далеко позади передовую хоругвь, приблизился к ипподрому, на сторожевой вышке зазвучало било, и из Хазарских ворот навстречу гостям повалила с приветственными криками толпа разодетых горожан. Тут уже не надо было ничего заранее заказывать – кто же не любит победителя-князя, да еще с послами, наверняка привезшими богатую казну. При этом Корней умудрился выкинуть особую штуку, послав вперед навстречу Князьтархану всех беременных женщин столицы, а таких оказалось не меньше двух сотен. Двумя ручейками они шли и шли, обтекая коня князя с двух сторон, и каждая, проходя мимо, обязательно дотрагивалась до колена или бедра Дарника, якобы на счастье будущему ребенку, смысл же в итоге получился немного иной.
– Это все твои наложницы? – изумленно спросил у князя Сабинос.
– Конечно, только воины мне и в этом деле сильно помогают.
Этот вопрос и ответ немедленно разлетелись по всему городу, вызвав нескончаемый смех и удовольствие. И ничего не поделаешь – из легкой шутки Речного воеводы возник еще один непременный ритуал встречи князя из славных походов.
Правда имелась шестерка женщин, которая сему новшеству не слишком обрадовалась. Взирая на приближение Дарника сначала с надвратной башни, а потом прикладываясь губами к его плечу уже возле хором, «курицы» были сама приятность и улыбчивость, зато сполна отыгрались, когда князь чуть позже попал в их язвительные словесные когти.
– Твой любимый Корней тебя выставил не воином, а каким-то колдуном-знахарем, – досадливо заметила стратигесса.
– Я бы на месте их мужей и полумужей как следует отколотила бы их за такое к тебе поклонение, – высказала Евла, поглаживая себя по выпирающему животу.
– А потом тебя запросто заставят еще крестить их младенцев, – предрекла Эсфирь.
– Противный Корней все напутал, первой тебя должна была коснуться я, а не чужие девки, – укорила Милида, тоже с трудом передвигая свое отяжелевшее тело.
– Теперь тебе и в кочевьях придется также благословлять всех беременных, – пригрозила Калчу.
– Я не слышала, чтобы хоть в одном словенском селище был такой обычай, – согласна с ними была и Олова.
Впрочем, до их бурчания Рыбья Кровь добрался как водится лишь к вечеру. Сначала провел послов по городу и по крепостному валу с его камнеметами и Большими пращницами. Съездили и в Затон посмотреть на зимующие там «Хазарию» с «Романией» и строящуюся пятую бирему. Все камнеметы с судов были сняты, но даже без них боевые суда имели грозный вид. Не поленились послы заглянуть и на вытащеные на берег лодии. По недосмотру на одной из них остался камнемет с отвесными луками. Послы только что не обнюхали его, тщательно осматривая.
– Это все он придумал, – указал на Ратая Дарник.
Съездили и к мосту, который, правда, на зиму был разведен и как следует закреплен на берегу Петли.
– Это тоже придумка нашего Ратая, – сказал князь, объясняя, как течение само разворачивает мост в нужное положение.
После того, как несколько конников провалилось под лед, по реке конно ездить было запрещено, но пешие дарпольцы свободно переправлялись на противоположный берег, некоторые даже тащили за собой санки с грузами. Послы пеше ходить по льду не рискнули, и отправились на подготовленное для них Посольское дворище.
Князя же срочно поджидал Ближний Круг совмещенный с Тарханским советом, чтобы определиться с новым венчанием на каганство с учетом трех улусов «чернецов», желающих вступить в Яицкую Орду. К крайнему изумлению Дарника почти все советники и тарханы высказывались против этого дела, то есть, пять малордынских «верных» тарханств пускай съезжаются и сколько угодно приподносят своему Князьтархану подарки, а вот «чернецов» лучше не принимать – выгода небольшая, а предать могут весьма легко. Даже Калчу предпочла помалкивать, не говоря ни «за», ни «против». И Дарник уже был готов согласиться с воеводами и тарханами, когда вдруг прозвучали слова «эта нищета». Выяснилось, что союзничество с макрийцами и сбор средств на выкуп детей не прошли «чернецам» даром, они лишились почти всех своих стад и имущества: «В колчанах стрелы только с костяными наконечниками и по одной лошади на две семьи».
– Так вот почему вы их не хотите к себе! Ничего не желаю слушать, сам с ними разберусь, без вашей корысти! – не на шутку рассердился Рыбья Кровь.
Со сбором «верных» улусов попросил тоже повременить до весны, когда стрижка овец не приведет к уменьшениям отар – главному подношению кутигур своему кагану.
Агапий смягчил настроение князя сообщением, что из Вохны движется большой обоз с макрийским зерном, льном и медом, да и вообще торговые пошлины принесли существенную прибавку в войсковую и княжескую казну.
В свою очередь и советникам не терпелось узнать у Дарника про ромейское посольство, много ли те привезли казны, и за что? Князь, как мог, уклонился от ответа, не желая связывать себя опрометчивыми признаниями и обещаниями. Спрашивали и про тудэйцев. Тут, разумеется, особой прибыли Дарполю никто не ждал, просто любопытствовали, доволен ли он своим зимним походом.
– Доволен и даже очень, – отвечал Дарник. – Теперь у нас надолго есть место, где каждый дарполец может добыть себе воинскую славу. Завтра же будет объявлено, что любой желающий может отправиться туда и заслужить там двойное жалованье.
Наместник регулярно снабжал князя своими посланиями, поэтому Дарник был хорошо осведомлен о текущих делах столицы. И после общего заседания еще долго беседовал с тиунами с глазу на глаз, не столько вынося решения, сколько получая от служивых людей задания на эти решения.
До своих хором он добрался уже в темноте. Княжеские горницы сияли от множества восковых и сальных свечей. «Курицы» смотрели с напряженным ожиданием, кроме света хоромы преобразились и со своей обстановкой – добавились резные лари, сиденья с подушками, ковры, шелковые ткани, серебряные кубки и блюда, мечи и секиры с золотой и серебряной инкрустацией, всевозможные безделушки из дорогих поделочных камней, бронзы и кости. «Ну как??!» – был безмолвный вопрос шестиголового «исчадия добра», как он про себя стал недавно называть Курятник.
– Все очень красиво и замечательно, – уступчиво похвалил князь. – Вот только этим богачеством вы лишили мое войско скромности. Окружая себя самыми простыми вещами, я тем самым не давал богатеть и тщеславиться моим воеводам. Теперь же, глядя на мои хоромы, все они тоже захотят жить в роскоши. А дорогое оружие точно нужно убрать. Я верю, что все вещи имеют свою память. Поэтому любое трофейное оружие это оружие проигравшего, и я его никогда при себе держать не должен.
– Но ты же хотел, чтобы все в Дарполе старались быть богатыми? – первой опомнилась Эсфирь.
– Да, тиуны, землевладельцы, мастера и купцы. Про богатых воинов и себя богатого я никогда не говорил.
– А твое собственное мнение на этот счет никого не интересует, – сердито заговорила стратигесса. – Будешь богатеть вровень со всем городом и войском. Через два года станешь жить в мраморном дворце и есть на золоте. А для твоих заумных бредней мы выроем тебе рядом с дворцом землянку и будешь рассуждать об этом там.
Первой захохотала Олова, за ней навзрыд засмеялись остальные «курицы», да так что по лестнице загремели сапоги караульных и в дверь всунулись их испуганные головы.
Рыбья Кровь и сам не удержался от смеха:
– Все, все, сдаюсь! Ваша взяла! Имею право на свою полную глупость!
Дальше их посиделки в тот вечер продолжались в не менее веселом и увлекательном ключе. По завершению, когда стали расходиться, Милида шепнула мужу:
– Ты должен проводить Лидию, но потом обязательно, чтобы вернулся.
Самое замечательное, что и стратигесса ничуть не удивилась, что он проводил ее до дома, и вела себя в его объятиях без обычной холодности. Получалось, что в его отсутствие «курицы» не только украсили хоромы, но и перевели его из разряда подростка, бегающего околицей по своим полюбовницам, в разряд солидного многоженца, которым можно и нужно управлять, дабы обезоружить любые злые языки.
Засыпал он, бережно обнимая Милиду за ее огромный живот.
3.
На весь следующий месяц жизнь в Дарполе под влиянием херсонеского посольства приобрела ярко выраженный ромейский оттенок. Вся ромейская община, ученики детской и воеводской школ, толмачи-иудеи, сами воеводы, продавцы на торжище – все заговорили или пытались говорить на чистом ромейском языке. Жены и наложницы ромеев стали у остальных женщин пользоваться особым почетом, только из-за того, что могли научить двум десяткам новых ромейских слов. У посольских людей за бешеную цену раскупалось все, что было изготовлено в Херсонесе: одежда, обувь, любые вещицы. Даже прически и острижка бород стали один к одному, как у херсонесцев. А на ипподроме специально для гостей были проведены состязания по бегу, прыжкам и метанию вдаль копий и дисков.
Вершиной сего поветрия стала трагедия «Царь Эдип», которую перед князем с воеводами и высокими гостями показали подростки из школы стратигессы. В Воеводский дом в тот день набилось больше ста человек, для тех, кто не поместился, показ пришлось повторить еще на следующий день.
Эту трагедию Лидия обнаружила в сундуке, подаренном князю Ислахом. Каким образом связка древних свитков из Романии оказалась в Хорезме, понять было затруднительно, впрочем, как и то, как ромейские свитки с религиозными и военными трактатами очутились тридцать лет назад в дарникской Бежети. Вот уж поистине кто-то развозит по миру шелк и золото, а кто-то за неменьшую ценность считает сундуки с людскими сочинениями.
По настоянию стратигессы Рыбья Кровь дважды еще летом прочел эту трагедию, но совсем не обнаружил того высокого смысла, который Лидия находила во всем этом обмене высокопарными словами. Не ждал ничего хорошего и от зрительного показа трагедии, тем более от словенских мальчишек-сорванцов, которые правильно произнося заученные слова, мало понимая их смысл. Однако результат вышел неожиданным. Собравшиеся ромеи слушали тонкие мальчишечьи голоса, затаив дыхание. Что это было: воспоминание о прежней херсонеской жизни, гордость за знаменитый
