древний миф, или, в самом деле, увлеченность самим показом-пересказом? А как в конце все они восторженно хлопали и кричали одобрительное.
– Вот уж никогда бы не подумал, что попаду у вас здесь в театр! – с чувством произнес, выходя из Воеводского дома, Сабинос.
Позже в узком кругу с воеводами, послами и «курицами» все насели на князя, чтобы он тоже высказался по увиденному. Он и высказался:
– Думаю, эта трагедия написана скорее женщиной, чем мужчиной. Только женщина может так въедливо обращаться к давно прошедшим событиям. Мужчина, что винит себя и кается за прежние дела, на мой взгляд, вообще не мужчина. Ему положено идти только вперед, не слишком оглядываясь на свои просчеты. А уж выкалывать самому себе глаза!.. Наверно это все-таки была комедия, а не обещанная трагедия?
Сабинос с Макариосом помалкивали в силу своего посольского положения, Корней с Ратаем никак не могли подобрать подходящих шуток, поэтому Лидии самой пришлось вступиться за великое сочинение.
– А тебе не кажется, что ты не можешь понять всего, что увидел и услышал просто в силу недостаточного развития собственного образования?!
– Ну для меня оно вполне достаточное, просто, наверно, уложено в моей голове немного иначе, чем в твоей, – с улыбкой признал Дарник. – Да и в чем вообще вина этого Эдипа, ведь все это ему предсказано, так что он сам, можно сказать, и ни в чем не виноват. Знаете, какое место в вашем Священном Писании мне нравится больше всего? О том, что в Иудее были отдельные города, где мог укрыться от наказания самый страшный преступник. Разве для всех людей и стран это не был бы самый лучший выход?
– Значит, ты считаешь, что человек не должен сам раскаиваться за свои преступления? – продолжала допытываться стратигесса.
– Ну да, стряхнуть чужую кровь со своих рук и двигаться по жизни дальше.
Все присутствующие словене весело рассмеялись – так им понравился ответ князя. Остальным пришлось, как всегда смириться с их дикостью и бесцеремонностью.
Главный же посол, оказавшийся заядлым театралом, выразил ко всему этому свое отношение иначе. Узнав, что у Лидии больше нет под рукой никаких трагедий и комедий, он сам основательно засел в Посольском доме за воссоздание по памяти трагедии про дочь царя Эдипа Антигону. И две недели спустя на суд просвещенной дарпольской публики была представлена новая трагедия в исполнении учеников детской школы.
На этот раз мнение Дарника в кругу «театралов» резко поменялось:
– Вот это совсем другое дело! Молодец девчонка! Делай что должно – и будь что будет! Это по-нашему.
Развлекая с «курицами» и воеводами заморских гостей, князь не забывал и о делах, главным среди которых были «чернецы». Их положение оказалось еще хуже, чем следовало из слов тарханов «верных» улусов. Под конец зимы там начался настоящий голод и мор. Но не брать же на прокормление десять тысяч чужих ртов. И на встрече с тарханами «чернецов» Рыбья Кровь определил условия их мирного соседства с Дарполем: по сто безлошадных юнцов с улуса в яицкое войско и по сто девиц, можно без приданного, в жены дарпольцам. За каждого из этих юнцов и девиц родичи могли набрать в княжеских лавках любых товаров на двадцать дирхемов.
– А что потом? – угрюмо спрашивали тарханы и старейшины «чернецов».
– Через три года служба юнцов закончится, и они вернутся домой. А девицы будут радовать родителей своей приятной и сытой замужней жизнью в нашем княжестве.
– К нам всегда будут относиться с пренебрежением?
– Если ваши улусы согласятся перенести свои кочевья на Левобережье Яика, никто не посмеет относиться к вам с пренебрежением.
На Левобережье хоть уже и стояли Кятский и Хемодский посады, но для кутигур переселиться туда по-прежнему означало подставляться под набеги тюргешей. Однако восстановление чести и достоинства вынудило их все же согласиться на этот переезд.
Больше всего недовольны решением Дарника были «верные» кутигуры:
– Спасая их, ты, князь, допускаешь следующее повторение их предательства.
Ворчали и воеводы:
– Это выглядит, как скрытая выплата «чернецам» дани.
Но Рыбья Кровь не желал никого слушать. Более того, с первого же месяца стал выплачивать прибывшим юнцам небольшое жалованье: «На сладости». Так как заниматься одними пешими боевыми учениями скучно, решено было приставить юнцов на полдня к какому-либо делу. Но какую найти работу вольным степнякам, чтобы они не чувствовали себя униженными? Выход нашел Ратай:
– Пускай возьмутся за изготовление оружия. Ведь это не обязательно ковка мечей и секир. Могут выстругивать щиты, делать повозки, даже возводить каменную крепость.
Сказано – сделано. Скоро на Левобережье вовсю закипела работа новоявленных плотников вдогонку за боевыми учениями. Безлошадное положение лишало юнцов претензий на конную службу, но уже через месяц они уже молодцевато вышагивали в тяжелых доспехах по 5-10 верст, а пращами пользовались, как исконным своим оружием.
Со свадьбами на девицах получилось менее слаженно. Женихам приходилось самим как-то добывать отдельную юрту, «корзину» или камору в Длинном доме, что было совсем не просто. Многим из них Дарник тоже вынужден был в долг выдавать необходимое количество войлока, сукна, ковров, одеял и подушек.
Это вообще стало для него настоящим ужасом: беспрерывно давать разрешения на выдачу всевозможных хозяйских мелочей, включая даже съестные припасы, и знать, что по всему городу ходят слухи, как здорово князь со своими тиунами на всем этом наживается. Успокаивал себя лишь мыслями и подготовкой к новому летнему походу.
С Итиля, тем временем, с некоторой задержкой прибыл «золотой обоз», как его назвал Корней, еще один торговый обоз пришел из Макрии, привезя к общему удивлению, кроме нужных товаров и обещанные двадцать три тысячи дирхемов. И Рыбья Кровь дал отмашку для нового большого дела: чеканки собственных денег. Давно уже были заготовлены нужные клейма, собрано весовое золото, серебро и медь, а самое главное в княжеской казне часть ромейских солидов обменено у хемодцев и иудейских менял на пятьдесят тысяч серебряных дирхемов – все хорошо понимали, что успешно чеканить монеты можно лишь в том случае, если в казне достаточно других разновидностей денег, чтобы не давать новым монетам быстро дешеветь.
Теперь казна была полна как никогда, и очередное жалованье дарпольцы получали уже в сребриках и медных векшах. Всего монет чеканили шести видов: простой и двойной златник, простой и двойной сребрик, медные векша и полувекша. Княжеский боковой лик имелся лишь на златниках, сребрики или просто сребки ограничились изображением рыбы, а на векшах и вовсе одна буква «Д». С обратной стороны на всех монетах отчеканены были перекрещенные мечи – знак воинственности Яицкого княжества.
Многие дарпольцы, правда, получив в хоругвях горсть серебра и меди, тут же направлялись к княжескому казначею, дабы обменять их на привычные дирхемы и фельсы и, о чудо! – сполна получали равную сумму. По совету хемодцев и менял с количеством новых монет и с полной выплатой долгов по войсковому жалованью не спешили, давали возможность ратникам привыкнуть к обращению с живыми, не «записанными» деньгами и чтобы они научились не слишком быстро тратили полученное.
В честь этого события стараниями стритагессы был устроен праздничный пир в Воеводском доме, на котором священник Георгос, прибывший с посольством, освятил новые монеты. Впрочем, как вскоре выяснилось, это было не только освящение денег. Когда Дарник, стоя с воеводами, скучающее выслушивал монотонное богослужение длиннобородого священника с черными мерцающими глазами, вдруг один словенин-полусотский кинулся на земляной пол и стал судорожно корчиться, издавая собачий лай. Следом за ним упал один из сотских-луров, издавая шипение и тонкий свист. Обоих вытащили из большой трапезной немного охолониться на морозном воздухе и преспокойно приступили к самому пиршеству.
Лишь на следующий день в постели с Лидией Дарник узнал, что заодно с освящением злата-серебра, Георгос прочел молитва по изгнанию бесов.
– А что эти бесы могли сделать с этими воеводами?
– Да все что угодно.
– Ведь они даже не хорунжие и не тиуны. Разве что зарезать меня или отравить? – недоумевал князь.
– Вообще-то это изгнание бесов было направлено специально на тебя, – призналась стратигесса, пристально глядя на него.
– На меня?! – Дарник не мог сдержать смеха. – Изгнать из меня бесов?! Да зачем же изгонять? Я бы с удовольствием их еще себе прикупил!
– Не богохульствуй! Не богохульствуй! – Лидия принялась кулаками колотить ему в грудь, князю с трудом удалось ее утихомирить.
– Ну почему ты такой противный! Почему ни во что верить не желаешь!! – бессильно продолжала взывать высокородная наложница.
– Как же так: сначала вы даете мне деньги на войну, а только потом интересуетесь, есть во мне бесы или нет? – продолжал удивляться Дарник.
– В Дарполе нет ни одного человека, который бы сомневался в том, что ты настоящий колдун.
Как ни старались ромеи скрыть тайну этого богослужения, слух о его истинном назначении все же распространился по городу, сыграв князю только на руку: раз бесов в нем нет, стало быть, все с ним правильно и верно.
Посольство уезжало восвояси в первый весенний день, увозя с собой на тридцати повозках изрядное количество сукна и пергамента – надо же было как-то перед хазарами прикрыть главную цель посольства. Сабонис собирался даже торговую пошлину платить не монетами, а тем же сукном и пергаментом. Два десятка стратиотов выразили желание остаться в Дарполе, а к «золотому обозу» присоединилось около сотни дарпольцев, захотевших съездить в родные места на побывку. Князь отпускал их с легким сердцем: во-первых, выплатил им лишь половину положенного жалованья (которое за год службы было и так заоблачно), во-вторых, не сомневался, что сам их вид и рассказы о Яицкой Орде подвигнут на приезд в Дарполь не только ополченцев, но и ремесленников со смердами, а в-третьих, полтора десятка «отпускников» везли с собой нужные послания княжичам и должны были стать дарпольскими глазами и ушами, как в Хазарии, так и в Словенском каганате.
Перед отъездом Сабонис попытался переманить на херсонесскую службу Ратая, обещая ему пятьсот серебряных милиарисиев за переезд и по пятьдесят милиарисиев жалованья в месяц. Когда Второй После Князя отказался: «У вас там скучно», главный посол обратился к Дарнику, посулив тысячу милиарисиев, чтобы он на год направил Ратая в Херсонес «узнать о новых изобретениях». Дабы немного угомонить оружейника, который принялся везде хвастать, как высоко его ценят заморские гости, князь «немного пошутил», приказав Ратая с его женой-хемодкой связать и поместить на повозку в посольском поезде. И лишь через пять верст их развязали и вернули в столицу к общему веселью всех дарпольцев, исключая лишь самих виновников веселья.
Вместо же чудо-мастера Сабонис повез с собой вторую часть «Жизнеописания словенского князя», которую передала ему Лидия в надежде, что ее продолжение будет иметь не меньший успех, чем первая часть «Жизнеописания» Отца Паисия. Перед отправкой связки свитков она попыталась дать их прочесть Дарнику,
