Осквернитель

ответ.
  - Очень любезно с вашей стороны…
  Она промолчала в ответ. Взгляд её был пуст и неподвижен.
  - Долго я был без сознания?
  - Недолго, - ровным, безжизненным голосом ответила горничная. – Совсем недолго. Сейчас половина одиннадцатого. Есть время спокойно поужинать. Вы успеете в ночной клуб. Основная программа начнётся в первом часу ночи…
  - Вы и о клубе знаете? – удивлённо-ироничным тоном воскликнул Лео, раскачиваясь из стороны в сторону на манер дервиша.
  - Тогда, может, и о программе расскажете? Надоела, знаете ли, эта неосведомлённость!
  - Но лучше прийти заранее, - спокойно продолжала девушка, совершенно проигнорировав его вопрос. – У вас будет время познакомиться с гостями. Столик не нужно выкатывать в коридор, мы всё уберём и подготовим номер к вашему возвращению. Бон аппетит!
  Она отошла от стены и, пройдя мимо качающегося Лео, вышла в прихожую.
  Через секунду щёлкнул замок.
  - А если я не хочу ни с кем знакомиться?! – крикнул ей вслед Лео.
  Она не ответила. Должно быть, она уже далеко прошла по коридору.
  Или растворилась в воздухе сразу, как только вышла за порог.
  «Хорошо» сказал сам себе Лео. «Пора бы уже что-нибудь и съесть…»
  Столик, должно быть, был с подогревом. Еда совсем не остыла. От неё даже шёл лёгкий пар, а чайничек важно клокотал, благоухая ароматами цветочного настоя.
  - Боже мой, опять ягнёнок! – воскликнул Лео, приподнимая крышку.
  Тушёное в тёмном соусе мясо издавало тонкий, но хорошо узнаваемый аромат хорошенько вымоченной в вине и томлёной в печи плоти молодого, очень молодого, едва ли не новорожденного барашка.
  - Любят же они ягнятину, - пробормотал Лео.
  «Лёгкое, диетическое мясо» недовольно забубнил внутренний голос. «А в первый раз ты сам рёбрышки выбрал…»
  - Замолчи, - равнодушно оборвал его Лео, приподнимая крышку над тарелкой с гарнирами.

НОЧНОЙ КЛУБ.


  Минут через сорок отужинавший и немного отдохнувший, почти не качающийся и ступающий твёрдой походкой Лео спускался по лестнице, держа путь в ночной клуб.
  Чувствовал он себя при  этом физически вполне сносно, но вот психологическое состояние можно было бы описать фразой: «потрясён до основания».
  Лео, конечно, уже догадался, что «Оберон» - безумен до последней степени (если у мирового безумства вообще есть такая степень) и местные нравы в принципе допускают всё, что угодно, включая и те вещи, о которых едва ли подумаешь и в параноидальном бреду.
  Но то, что творилось с ним сейчас, тем не менее, ошеломило его до крайности, ибо было уже не просто параноидальным, шизофреническим, маниакальным и чем хотите ещё, оно было – нелепым, запредельно абсурдным, будто криво слепленным из обрывков дурных и бесстыдных снов.
  Костюм из пакета № 4 оказался красной латексной конструкцией в обтяжку, с дырами, вырезанными на срамных местах (да, спереди и сзади), с надувшимися при распаковке красными же крылышками за спиной, с пышной горжеткой вокруг шеи.
  В комплекте к костюму шли сапоги всё того же вызывающего цвета (по счастью, не на высоких, а вполне среднего размера каблуках).
  Маска представляла собой розовую резиновую физиономию с длинным носом и хищным оскалом, пришедшуюся, однако, совершенно впору, будто её изготовили по заранее снятой мерке.
  В этом наряде Лео покинул номер, бережно неся ключ у груди и старательно отводя взгляд от постоянно попадающихся в коридоре зеркал.
  Но в лифте он почувствовал неожиданное и полное расслабление, подобно чужестранцу, который в неведомой стране вдруг очутился среди родных, друзей и единомышленников, ибо уже на четвёртом этаже в кабину ввалилась с весёлым разноязыким гомоном целая многоцветная толпа таких же расфранченых ночных гуляк как и он, в самых нелепых и фантастических латексных, плюшевых, шёлковых и ещё бог знает каких костюмах с множеством вырезов на интимных и прочих местах, и в масках с длинными носами и оскалами, и в масках клоунов с аляповато раскрашенными лицами, и в масках синих и чёрных повелителей ночи, и в обличие хищных зверей, и в обличие демонов, и в обличие сахарно-белых невинных ангелочков.
  От разноцветия и разнозвучия закружилась голова, и яркие пятна поплыли перед глазами…
  Кто знает, кто знает: быть может, и табачный морок ещё не выветрился из головы.
  К горлу подступил когда-то ежедневный и привычный, но с некоторых пор уже почти забытый приступ тошноты.
  И Лео подумал о том, успеет ли он снять маску, прежде чем окатить пёстрое сборище бледно-жёлтой желудочной струёй.
  На третьем этаже гуляк прибавилось и Лео стиснули в самом углу лифта, нещадно прижимаясь обнажёнными задницами к его спокойному члену.
  По счастью, ибо лифт явно шёл с перегрузом и более останавливаться не желал.
  Выбравшись наружу из переполненной коробки, Лео, согнувшись от приступа, медленно побрёл вдоль стены, на ходу стараясь отдышаться.
  Толпа сначала рассыпалась по огромному холлу, а потом исчезла так молниеносно, словно тот самый невидимый и загадочный Режиссёр одним властным движением руки убрал гомонливую публику, расчистив площадку для постановки следующего эпизода.
  Сейчас следовало бы пройти к стойке, но ноги оставались ватными, а горло – сдавленным, и Лео двинулся в тихий уголок-дендрарий рядом с холлом.
  Подсвеченные красно-фиолетовыми лампами пальмы грустно и сонно помахивали листьями в такт порывам вентиляторного ветра, и какой-то по пояс вросший в землю древний каменный божок грозно надувал губы в сторону Лео, будто предупреждая: «Вот только попробуй мне тут нагадить! Только попробуй!»
  Отдышавшись, Лео вернулся в тихий и теперь уже почти незаполненный холл (если не считать нескольких пар, мирно коротавших время за журнальными столиками в уютном уголке в самом дальнем конце помещения), важно и неспешно пересёк его и, подойдя к стойке рецепции, протянул ключ ночному портье.
  - Найдёте дорогу в клуб? – осведомился портье.
  Где-то вдали резкими начальным аккордами грохнула музыка, перемежаемая взрывами раскатистого смеха.
  - Естественно, - ответил Лео. – По звуку.
  И, почесав резиновый нос, добавил:
  - А ещё я буклет читал. Там масса полезной информации.
  - Чудесно, чудесно!
  Портье (не прежний, пухлый, и не пожилой, что был днём, а новый и незнакомый, с гладко выбритым серым лицом вытянуто-лошадиных пропорций) разулыбался так широко и лучисто, что Лео показалось на секунду, что он это делает искренне, а потом, став внезапно совершенно серьёзным и сдержанно-хмурым, произнёс торжественно:
  - Приятного отдыха, господин Кроссенбах.
  - Спасибо, - поблагодарил его Лео.
  И повернулся, задев при этом членом полированный край стойки и отметив, что испытанные им сейчас ощущения – новые и непривычные.
  И лишь отойдя метров на пять, остановился, с запоздавшим удивлением подумав:
  «Чёрт возьми, как же он меня в маске узнал?!»

  Грохот и гул нарастал и нарастал, так что иногда казалось, что длинный коридор, подобно просеке в джунглях, ведёт к яростному, первобытному водопаду, притаившемуся за густым, непроглядным пологом леса.
  А полог и в самом деле был, только не лесной, а нейлоновый по моде далёких семидесятых.
  После очередного плавного поворота проход стал заметно шире, потом его стены и вовсе далеко разошлись в стороны, наконец коридор превратился в большой полукруглый зал, арочный выход из которого завешен был полупрозрачной искусственной тканью, ярко расцвеченной мощными прожекторами, чьи мощные лучи били слепящими потоками откуда-то извне, из гигантского пространства, скрытого завесой.
  Оттуда же, из того же скрытого от взора места, катился гул, смех, крики, возгласы, обрывки разговоров, приветствия и удивлённые восклицания, междометия и нечленораздельная взволнованная речь, невероятная мешанина звуков, сплетённая с гулкими ритмами диско.
  Лео на полсекунды остановился в нерешительности, но тут кто-то мягко взял его под локоть.
  - Рады вас приветствовать, господин Кроссенбах!
  Лео повернул голову на звук.
  В ярком прожекторной свете качнулся синий помпон на белоснежной матросской шапочке.
  Стюард, играя обнажённым мускулистым торсом, перебирал ногами в такт музыке, и белые морские клёши ходили колоколами из стороны в сторону.
  - У меня где-то на голове написано, что я – именно Кроссенбах? – язвительно осведомился Лео, теперь уже до крайности озадаченный и обескураженный тем, как быстро и безошибочно узнаёт его отельный персонал в любом, даже маскарадном обличье.
  - Над головой, - поправил стюард.
  И, волчком крутнувшись на месте, хлопнул в ладоши.
  - Идёмте же, господин Кроссенбах! Сегодня у нас всех особенный вечер. Ретро программа, потрясающий перфоманс! Незабываемые впечатления...
  И, метнувшись к завесе, он приподнял её край, освобождая проход.
  - Не спешите на танцпол, господин Кроссенбах. Для вас заказан столик в вип-ложе, и кое-кто из наших гостей с нетерпением ждёт вас, потому что очень хочет с вами познакомиться. Он в восторге от ваших актёрских талантов! А этот гость представляет самую взыскательную часть нашей публики, заверяю вас. Мне ли не знать...
  Лео, зажмурившись, шагнул под завесу, и только здесь, по другую сторону отельного мира, открыл глаза.
  Вновь зажмурился на секунду от стробоскопных вспышек, и снова веки его раскрылись, пропуская поток невероятных, фантастических картинок.
  Гигантский зал ночного клуба разделён был на два уровня: верхний и нижний.
  Проход начинался на верхнем уровне, и прямо под ногами у Лео и сопровождавшего его стюарда разверзлась широкая котловина танцпола, на овальной равнине которого прыгала, раскачивалась и ходила волнами многоголовая, многомордая, многорукая и многолапая толпа, при взгляде сверху напоминавшая хтоническую гидру, по непрерывно трансформирующемуся туловищу которой прыгали и скакали разноцветные круги прожекторного света.
  Стюард снова мягко тронул его за локоть.
  - Идёмте, господин Кроссенбах. Нам – туда.
  И он показал на балкон вип-ложи.
  Стальная ажурная лента прохода шла вдоль стены, высоко над головами танцующих, и вела прямиком к месту для особо важных персон.
  В вип-ложе, в полукруге нескольких барных стоек, часть из которых были сделаны из фигурно изогнутого полупрозрачного стекла, а часть были выполнены в виде вертикально вытянутых аквариумов с мерно колышущимися зелёными лентами водорослей и струями воздушных пузырьков, находился небольшой зал, за круглыми столиками которого сидела всё та же маскарадная публика, всё в том же фальшивом многообличие масок, всё с теми же вырезами на всевозможных местах.
  И вели себя особо важные персоны совсем не важно: галдели и вопили под стать всей прочей, не столь важной публике, весьма активно обменивались телесными контактами, а то и принимались откровенно друг друга ласкать, не слишком обращая внимание на пол партнёра.
  Разумеется, после пережитого в «Обероне» подобное поведение гостей нисколько Лео не удивляло и не шокировало.
  Скорее, воспринималось как обыденность.
  Удивило бы его, пожалуй, только хоровое исполнение гостями воскресных псалмов, но пока этого не наблюдалось и отельные стандарты поведения соблюдались во всей своей широте и полноте.
  «Хотя может