Осквернитель

на моей вере в его всемогущество?»
  Размышления Лео (из полусонных ставшие вполне осмысленными и даже отчасти витиеватыми) продлились не более двух минут, но за это время рыдания из надоедливых превратились в надоедливо-истеричные, так что заснуть под них стало решительно невозможно и вариант действий, таким образом, остался всего один.
  «Ладно, паршивец, ты своего добился!»
  Лео решительно отбросил оделяло и встал, в темноте попав ступнями мимо тапочек, но в конце концов нащупал их и, шлёпая подошвами, побрёл по периметру комнаты, пытаясь отыскать источник раздражающих звуков.
  Обход периметра прервался на середине, ибо там источник и был найден.
  Рыдания доносились из-за двери во вторую комнату, которую Лео именовал мысленно то «потайной», то «спортзалом», не определившись пока окончательно с названием.
  Это открытие Лео озадачило и отчасти испугало.
  Он вспомнил, что во время инспекции трансформировавшегося номера, перед отходом ко сну, он совершенно забыл про вторую комнату, не осмотрел её, не заглянул и даже не приоткрыл дверь.
  Да что там: просто прошёл мимо закрытой двери, наиглупейшим образом не обратив на неё ни малейшего внимания.
  «А ведь там, в этой комнате, мог в моё отсутствие кто-то спрятаться...»
  Лео уже успел убедиться в вольных нравах отельной публики и получить некоторое представление о вольных её нравах, так что вполне мог допустить, что кто-нибудь из гостей...
  «Да нет» возразил внутренний голос. «У гостей нет ключа от твоей комнаты. Персонал вышколен как надо, знает тебя в лицо и постороннему ключ ни за что бы не дал».
  «А если это предусмотрено сценарием?» возразил Лео.
  Внутренний голос взял паузу для размышлений.
  «А если это кто-нибудь из персонала?» продолжал наседать Лео.
  «Это возможно» нехотя согласился внутренний. «У них наверняка нашёлся бы дубликат ключа».
  Относительно лёгкая победа над внутренним раздосадовала Лео.
  Сейчас он бы охотнее выслушал его аргументированные возражения и парочку увесистых доказательств того, что у него слуховые галлюцинации вследствие злоупотребления бодрящими веществами, в номере никого нет, а занудный плакса живёт лишь в больном воображении.
  «В воображении его нет!» отрезал внутренний. «Тогда бы я непременно его увидел. Но тут пусто и пыльно. А пыль, я тебе скажу...»
  «Замолчи!» вспылил Лео.
  «...источник заразы» закончил мысль внутренний. «Кстати, это может быть давешняя горничная. Девицы любят поплакать, скажу я тебе».
  Лео упрямо мотнул головой.
  «Глупость! Что ей здесь делать? Зачем я ей нужен?»
  «Любит малышей» предположил внутренний.
  «Заткнись уже, ради всех святых!» взмолился Лео.
  И решительно открыл дверь.
  В комнате, залитой белым, простым и холодным светом, на банкетке сидела, сгорбившись, и горько рыдала...
  Лео попятился и, теряя равновесие, опустился на пол, удержавшись от падения на копчик лишь потому, что в последний момент инстинктивно успел схватиться побелевшими пальцами на край дверного косяка.
  Вот так, сидя на полу, он успел прошептать...

МАМА.

  - Посмотри на свет…
  Доктор Бернард охватил длинными, холёными пальцами тонкий детский подбородок и начал крутить и вертеть голову ребёнка, заглядывая в матово отсвечивающие тёмные глаза, и мальчишке на миг показалось, что этот высокий, пахнущий дорогим парфюмом и лекарствами человек пытается оторвать этот держащийся на тоненьком стебельке и набитый разнообразнейшим хламом тонкий костяной шарик.
  Мальчишке стало страшно лишь на миг.
  Он был уже достаточно взрослый, чтобы понимать всю невыгодность умерщвления пациента в связи с неизбежными в таком случае проблемами и убытками для доктора Бернарда.
  Но одномоментного страха оказалось достаточно, чтобы слёзные железы заработали в привычном режиме и выпустили на щёку тоненькую солёную струйку.
  - Ну вот, - несколько смущённо забормотал доктор. – Господь свидетель, я ничего дурного не делаю. Тебе ведь не больно?
  Он разглядывал глаза с разного ракурса, словно пытался сквозь эти затенённые отверстия рассмотреть спрятавшуюся в глубине тела и испуганно сжавшуюся душу.
  Наконец доктор освободил голову от захвата и поднял вверх серебристый молоточек.
  - А теперь, юный мой друг, последи за молоточком. Я буду водить им из стороны в сторону, а ты сопровождай его взглядом. Помнишь, мы так делали в прошлом месяце, когда ты был у меня на приёме?
  Ребёнок кивнул в ответ и стал старательно водить головой из стороны в сторону.
  - Нет, нет, голова должна быть неподвижной. Только глазами, Лео! Только взглядом…
  Лео послушно завертел глазами, отслеживая и молоточек, и доктора, и укрывшуюся шалью, сгорбившуюся мать, устроившуюся на краешке кресла и похожую на печальную птицу, залетевшую в комнату сквозь открытое нараспашку дождевое окна, что переждать непогоду и немного погрустить под чужой крышей.
  - Да не нужно этих бешеных вращений! Лео, я же много раз объяснял, что нужно делать. Нужно просто следить за молоточком. Я веду влево…
  Лео смотрел на мать.
  Он надеялся, что почувствует его взгляд и ответит своим.
  Он знал, что её взгляд не будет ни сочувствующим, ни любящим, ни согревающим теплом.
  Он даже не будет равнодушным.
  В её взгляде будет ненависть.
  Ледяная, мёртвая, застывшая, вечная, безжалостная.
  Глухая к мольбам о пощаде.
  Враждебная и чуждая всякому, даже самому формальному сочувствию.
  Лео знал, что мать всегда смотрит на него именно так, когда уверена, что никто, кроме сына не может перехватить её взгляд.
  Лео нужен был сейчас её лёд, чтобы умерить дурноту: манипуляции доктора спровоцировали очередной приступ тошноты.
  - Лео, ты помнишь, что нужно делать? Следить, только взглядом…
  Но она сидела неподвижно, уперев взгляд в пустоту, не поворачивая головы в сторону нелюбимого отпрыска.
  - Или забыл?
  После очередного кивка пациента доктор со вздохом убрал молоточек.
  - Он со всем согласен: и помнит, и не помнит. Я не могу сказать, что коммуникации нарушены. Нет, наш парень просто уходит от них.
  Лео откашлялся и пустил слюну на воротник.
  Доктор достал из саквояжа упаковку стерильных салфеток и тщательно обтёр подбородок пациента.
  - Госпожа Кроссенбах!
  Мать продолжала сидеть в полной неподвижности, гипнотизируя старого слоноголового божка на комоде.
  - Госпожа Кроссенбах…
  Мать медленно повернула голову и посмотрела на доктора, продолжая игнорировать сына.
  - …я бы хотел поговорить с вами.
  Доктор решительно встал со стула, отодвинув его в сторону движением ноги, взял саквояж и, подойдя к вешалке, снял и тут же набросил на согнутую руку дорогое бело пальто с модными плечиками (предмет тайной зависти оборвыша Лео).
  - Простите, не здесь. Если можно, на кухне.
  Лео понял, что визит доктору в тягость и он явно не собирается задерживаться в их доме, и хочет поскорее уйти, высказав его матери напоследок что-то, должно быть, очень важное, но при этом – крайне неприятное.
  Что наверняка испортит ей настроение.
  И тогда она опять отыграется – на сыне.
  - Да, хорошо…
  Они ушли, закрыв за собой дверь.
  Лео устроился в кресле, нагретом материнским телом.
  Хоть какое-то тепло…
  Разговор был довольно громкий.
  Доктор, разумеется, из деликатности перенёс неприятную беседу в другое помещение, подальше от маленького пациента.
  Но маленькие размеры квартиры и дурная звукоизоляция нивелировали все ухищрения эскулапа, и большую часть фраз Лео слышал вполне отчётливо, хотя далеко не всё понял…
  Да и не хотелось ничего понимать.
  После приступа тошноты его охватила апатия, а потом и сморила дрёма.
  Начал доктор вполне спокойно и размеренно.
  Говорил о том, что ребёнку двенадцать лет, а выглядит он от силы на восемь.
  Бледность и худоба.
  Странный, нездоровый блеск в глазах.
  Периодически проявляющаяся неспособность сконцентрировать взгляд на определённых предметах…
  Да, как сейчас!
  Крайняя замкнутость, уход от социальных коммуникаций.
  Некоторые признаки аутизма.
  Лео не знал толком, что эти слова значат. Но слышал их много раз на приёме у доктора, а потому запомнил наизусть.
  …да, и ещё эти странные фантазии о каких-то сверхъестественных существах, которые живут в цветных картонных коробочках из-под конфет, которые ваш собирает на улице.
  Соседи утверждают, что он даже роется в мусорных контейнерах.
  «…я вызвала вас, доктор, не для того, чтобы вы порочили…»
  Вот, прорезался и материнский голос.
  Лео клюнул носом и потёр ладонью онемевший лоб.
  «Меня вызвали не вы, госпожа Кроссенбах, а ваши соседи. Да, я оставил им свою визитку, поскольку полагал, что лучше звонок мне, чем звонок в полицию. Собранная информация уже месяц назад позволила мне предположить, что ваш сын болен, и болезнь развивается в опасном направлении, делая его поведение не просто странным, а социально опасным».
  «Вы не смеете!..»
  Коробочка на шкафу зашевелилась и оттуда вылезла чья-то рука, погрозив Лео пальцем.
  «Сам дурак» ответил Лео и, сбросив тапочки, поджал ноги, стараясь согреться.
  «К сожалению, смею, госпожа Кроссенбах. Смею так говорить, поскольку не могу больше скрывать правду о печальном и опасном состоянии вашего сына. Мне позвонили соседи, потому что сегодня утром ваш сын облил керосином и сжёг заживо бродячую собаку. И произошло это прискорбное событие на пустыре, возле их дома. Пожилая супружеская пара, почтенные люди – они в шоке! Едва не потеряли сознание от ужаса. Сначала они подумали, что славный и тихий паренёк Лео просто греется у костра. А когда он, погревшись, преспокойно ушёл, госпожа Виттель подошла, чтобы водой из кувшина залить дымящееся кострище. На пустыре много сухой травы и госпожа Виттель опасалась за свой сад. А обнаружила она обгоревшую и подыхающую собаку, у которой проволокой были скручены лапы и челюсти. Бедный зверь отмучился у неё на руках. Госпожа Виттель использовала воду из кувшина, но помочь, разумеется, не смогла.
  Рядом с кострищем госпожа Виттель обнаружила бутылочку с керосином. Собственно, запах стоял и в воздухе, очень едкий.
  Но бутылочка… Почти пустая! Мальчик всё сделал тщательно: проволока, горючее.
  Госпожа Виттель едва дошла до дома, у неё подкашивались ноги.
  И у неё ещё хватили сил мне позвонить! Хорошо, что не в полицию, а то вашего сына уже везли бы в наручниках, на освидетельствование к полицейскому психиатру. Он несовершеннолетний, но двенадцать лет – достаточный возраст для привлечения к ограниченной ответственности и принятия решения о принудительной госпитализации…»
  И снова голос матери, теперь уже на взводе.
  «Вы не имеете права!»
  Сон подступал всё сильнее.
  Снова послышался голос доктора, теперь по накалу он не уступал голосу матери.
  «…нет, не поклёп! Прежде я сам сходил на этот проклятый пустырь… В своей врачебной практике я видел всякое, но такое…
  Если желаете, госпожа Кроссенбах, может хоть сейчас сходить вместе, полюбуетесь на дела его рук… труп ещё не похоронен, а кострище, возможно, ещё дымится…
  …конечно, это не он! Это госпожа Виттель спалила несчастную собаку и свалила вину на вашего сына… или это сделали потусторонние существа из конфетных коробок?.. конечно,