Баба Яга

напоминание о бывшем муже, имевшем две семьи и дочь от другой женщины, расстроили её. Варвара подумала, почему ей до сих пор важна его жизнь? Почему она не может забыть, что эта Соня родилась в тот же год, что и их дочь, Лиза. – Ладно, приеду, заберу, не переживай.
– Спасибо, мамочка! Ты самая лучшая! – обрадовалась дочь. ¬ Ты только позвони мне, как будешь подъезжать, хорошо?
– Хорошо, –¬ ответила Варвара и убрала телефон. А раньше, когда они ещё жили все вместе, Лиза просила её звонить каждый раз, как она прилетала, как самолет только-только касался шасси полосы.
Телефон зазвонил опять. Это был Дима, старший сын.
– Мама, привет, –¬ голос был охрипшим и усталым.
¬– Здравствуй, Димочка. У тебя всё хорошо?
– Всё нормально, так, Маринка буянит, мозг выносит, а так ничего, терпимо. У тебя как, ты решила лететь?
– Да, я сегодня прилетаю. Не надо меня встречать, я уже заказала такси.
– Да нет, давай встречу, –¬ сказал Дима. – Отмени такси, я приеду, давно не виделись же, ты всё время в командировках. Павлик всё спрашивает, где баба, где баба. Короче, я за тобой приеду, договорились?
– А Маринка не будет против? Ей тяжело одной, пойми. Как у неё дела, она ходила к врачу?
– Да, ходила. Она же вроде тебе всё написала? – удивился Дима.
¬– Да, я читала, просто спросила, – вздохнула Варвара.
– Ладно, мам, тогда до встречи. Там что-то у меня раскричались все, – сказал Дима, на заднем плане кричал ребенок, а на него кричала мама, объясняя, почему ему нельзя это брать.
– А дай мне с Маринкой поговорить? – попросила Варвара, в трубке зашелестело, и она услышала грозный, но в тоже время тонкий красивый голос жены сына.
– Добрый вечер, Варвара, – поздоровалась Марина, было слышно, что она ушла в другую комнату, заперев дверь.
¬– Здравствуй, Мариночка. Как ты себя чувствуешь?
– Терпимо. Живот растет, – ответила Марина. – Вы когда к нам зайдете? А то Павлик уже извел меня, а вы его приструните, он после общения с вами такой послушный.
– В субботу, раньше не смогу, у нас завтра разговор в налоговой, – ответила Варвара. – Я могу забрать его на все выходные, погуляем, в кино сходим, а вы отдохнете.
– Круто, можете хоть на неделю забрать, а то я его убью! И Димку тоже!
– Тогда точно заберу! – засмеялась Варвара.
Они долго болтали, Варваре было легко и интересно разговаривать с Мариной, а ей с ней. Они сразу быстро нашли общий язык. Марина была совсем непохожа на её дочь, хотя внешне они были похожи, обе высокие и худенькие брюнетки, только Марина никогда не накачивала губки, как подружки Лизы, не пропадала днями по салонам, покоряя естественной красотой, да и в голове у неё было гораздо больше, чем у Лизы.
В самолете было душно, непрерывно кричали дети разных возрастов, передавая вахту по крику друг другу, а на них кричали родители, уже не стараясь скрыть от всех своё истинное лицо. Варвара сидела между мужчиной у окна и толстой женщиной у прохода и думала, что погода бывает нелётной не только для самолётов, большинство из тех, кто суетливо входил на борт воздушного судна, с удовольствием остались бы на земле переждать непогоду, но бессмысленная суета жизни влекла их в даль, заставляя бросить всё и нестись куда-то. Варвара смотрела на этих неотдохнувших отпускников, попавших в мерзкий сезон вместо хороших склонов и солнца, на этих уставших и от этого злых людей, застрявших на месте в поисках виноватого, на детей, не желавших возвращаться домой, ещё совсем маленьких, хотевших есть и спать, а вместо этого их пихают в душный ящик с крыльями, волшебство полёта уже не было таким заманчивым. Она вспомнила, как она вместе с мужем, маленьким Димой и едва родившейся Лизой, повинуясь общему психозу отдыхать не реже квартала, по четыре раза в году, измучила себя и детей, особенно крошку Лизу, так и не поспавшую нормально за все шесть часов полёта. И теперь в этих замученных матерях она видела себя, ей хотелось помочь им, успокоить детей, но Варвара душила в себе эти порывы, прекрасно понимая, что любая помощь будет принята в штыки, а совет обернётся потоком брани. Значит, так и должно быть: каждый должен пройти этот путь сам, кто-то поймёт, но многие забудут, повесив всю вину на другого, усилят воспитание детей, превращая отдых в новый этап образовательной колонии поселения, но с видом на море или белоснежными склонами, поощрение, так сказать, за хорошую работу или авансом.
Варвара углубилась в обдумывание социального государства и жизни семьи в нём, сравнивая порядки колоний поселения, колоний строгого режима с принятыми правилами контроля за жизнью человека, за его расходами, доходами, часто не совпадающими, скопленными крохами на депозитах или вложенные в облигации, спрятанные на инвестиционных счетах, жалкие гроши, на которые государство положило свою жирную ладонь, предав все прошлые обещания, втоптав в грязь призывы к населению вкладываться в экономику, не держать накопления под матрацами, помочь стране, стать внутренними инвесторами в развитие общего будущего. Всё было свежо, она совсем недавно готовила отчет для клиентов их агентства о правилах жизни в колониях. Варвара не знала, почему это так заинтересовало клиентов, но вскоре последовали аресты некоторых иностранных инвесторов, владельцев инвестфондов, и тогда пазл сложился. Никто из них пока не получил реального срока, отсидев много месяцев в СИЗО, эти люди не ждали ничего хорошего, не понимая сути обвинения, которое ещё не было готово, посадили так, для надежности, чтобы были посговорчивее. Шутки ради, а может по велению сердца, Варвара написала статью о том, что общего в современной жизни честных людей, ну или тех, кого ещё не осудили, на кого не завели дела, с колониями поселения и колониями строгого режима. Разложив всё по полочкам, педантично и методично, как называл это Вадим, её начальник, получалась неутешительная картина. Вадим сам отправил эту статью в бизнес издания, реклама их консалтинговому агентству не помешает. Варвара достала телефон и просмотрела сайт газеты, которая первой напечатала её статью. Варвару читали, ей это нравилось, она понимала, что это тщеславие, пусть так, она не была религиозным человеком, по праву считая, что без тщеславия человек подобен тряпке, которую можно намочить, ей можно вытереть, её можно бросить, наступить на неё, лишённой гордости, не знающей наслаждения тщеславия, на веки вечные обречённой быть тряпкой.
– Ну, сейчас взлетим! –  торжественно сказал мужчина у окна, он посмотрел на крыло самолёта, серебряной стрелой уходящей в чернеющее небо, словно ничего рядом не было: ни взлетной полосы, ни здания аэропорта, оставшегося где-то слева, невидимого, исчезнувшего. – Я всегда стараюсь сидеть у окна, с самого детства мечтал об этом, дал себе обещание, летать только у окна. Особенно интересно смотреть, как работают подкрылки, как там всё открывается и закрывается, уезжает куда-то внутрь! Простите, я вас утомил своей болтовней.
– Вовсе нет, – улыбнулась ему Варвара, мужчина был немного смешной, толстенький, с копной чуть вьющихся каштановых волос, торчавших в разные стороны, большой нос, большие губы, большое лицо – он располагал к себе, открываясь перед всеми добрым, и отзывчивым человеком. На вид ему было не больше лет, чем Варваре. – Вы инженер?
– О, нет, что вы! – с чувством воскликнул он. – Я учитель математики, но в технике я понимаю очень мало. Не сочтите это за нахальство или харассмент, но у вас очень красивые глаза. Мне даже вспомнилась одна строчка одного поэта, я забыл, как его звали: «И в глубине прозрачных синих вод погиб отважный флот». Наверное, я что-то забыл, я же говорю, что я очень болтливый. У меня есть семья, вот, посмотрите, я поздно женился, вот мои дети и любимая жена.
Он открыл на телефоне фотографии, протянув его Варваре. Она взяла телефон и стала листать фотографии. На неё смотрели двое мальчиков дошкольного возраста, точные копии отца, а рядом с ними смущенно улыбалась миниатюрная женщина с большими карими глазами. Она смотрела с любовью то на детей, то в камеру, на фотографа. Фотографии были простые, без попытки выстроить композицию, угадать правильное положение освещения, и от этого виделись естественнее. Варвара отдала ему телефон и открыла папку с фотографиями на своем, передав аппарат соседу.
¬– А это мои. Старшему уже двадцать пять, я отстрелялась почти сразу после школы, родила на третьем курсе института, а дочке сейчас двадцать два года. А это мой внук, – объясняла она, сосед подолгу рассматривал фотографии, посматривая на неё.
– У вас прекрасная семья, очень красивые дети, дочка очень похожа на вас, ¬ сказал он.
– А внук ну просто копия вашего сына! Такой сорванец, наверное.
– О, да! Ещё какой. Заберу его на выходные, я уже планов настроила, куда мы с ним пойдем, – ответила Варвара.
Женщина справа недовольно фыркнула, демонстративно отвернувшись и выставив локоть на территорию Варвары. Сосед отдал ей телефон, самолёт тронулся, выруливая на взлётную полосу. Варвара послушно выключила телефон, крепко пристегнув себя.
Взлёт показался ей слишком долгим. Самолёт как-то странно оторвался от земли, весь задрожав, но взлетая всё выше, стал успокаиваться. Сосед пояснил, что внизу слишком много туч, потрясёт немного, пока не выйдут на эшелон. И правда, самолёт трясло ещё минут двадцать, он то проваливался в ямы, то вновь прыгал вверх. Пассажиры примолкли, вжавшись в кресла, даже дети притихли.
Полёт продлился недолго, Варвара быстро уснула, не смотря на неудобную позу, сосед слева пытался освободить для неё подлокотник, но обширность фигуры не позволяла, ему было неудобно, и он ерзал весь полёт.
– Какая гроза! – услышала Варвара голос соседа, самолёт начал снижение, нервно звенел сигнал оповещения, предупреждая о турбулентности.
– Да, страшная гроза, – согласилась Варвара, взглянув в иллюминатор, за бортом бушевала настоящая буря, молнии били высоко и близко, ослепляя, пугая до смерти.
Варвара побледнела, от очередной вспышки молнии у неё встало перед глазами жуткое видение: на взлётном поле лежал горящий самолёт, разломанный на три части, его хвост лежал далеко от основного фюзеляжа. Видение было секундным, но достаточным, чтобы всё внутри неё сжалось.
– Ничего. Самолёт хороший, крепкий, – решил успокоить её сосед, как вдруг молния ударила прямо в самолёт.
Всё в одно мгновение погасло. В этой темноте, без звона предупреждения, без свиста кондиционера, становилось жутко. Пассажиры дышали громко, тяжело, наращивая в себе панику, готовую вот-вот вырваться наружу. Включили свет, тусклый, жалкий, все выдохнули, всё в порядке, главное сесть. Варвара заметила, как на соседнем ряду молодой парень снимает посадку на телефон, снова закричали дети, которых перекрыл уставший голос командира экипажа. Передав вкратце то, что в самолёт ударила молния, но жизнедеятельности самолёта ничего не угрожает, что штатно отработали все системы резервного питания, командир быстро ушёл из эфира.
Самолёт долго снижался, дергаясь, заваливаясь на левое крыло, потом выравниваясь, резко, как после неумелой команды или подклинивающего механизма, Варвара вспомнила, что так поворачивала её машина, когда стёрлась от старости рулевая рейка или раздолбило