Баба Яга

червяк, она уже не помнила подробностей, запомнив на всю жизнь как у неё клинило руль.
Самолёт наклонился влево, стал виден аэропорт, показалась полоса, совсем рядом, можно было до неё рукой достать. Самолёт как-то странно шел на посадку, кренясь влево. Перед самой полосой он дернулся, выровнялся и задрал нос вверх. Посадка была жёсткая, Варвару кинуло вперёд на опущенное кресло, она сильно ударила нос. Завизжали от страха пассажиры, а самолёт, не смог ухватиться за полосу и взлетел.
Второй удар, более страшный. Варвара не успела затянуть ремень туже и разбила нос о стоящее впереди кресло, у неё пошла кровь, зубы болели, ей показалось, что она выбила два передних резца, как-то странно они отогнулись внутрь. Она не смотрела, что происходит рядом, самолёт подкинуло вверх, секунды, может меньше, и он рухнул на полосу.
Варвара на несколько секунд потеряла сознание, ремень не спасал от удара об кресло.
Был и четвёртый удар, самый страшный, тогда самолёт уже развалился на части, по инерции прокатившись вперёд по полосе. Она открыла глаза, не в силах пошевелиться. Все кричали, громко, истошно. Нечем было дышать, лёгкие раздирало от дыма, голова кружилась, проваливаясь в короткое забытьё. Варвара повернулась к соседу, а его уже не было, это был не человек, а горящий труп, в который врезались куски фюзеляжа, осколки иллюминатора. Сверху текла горящая жидкость и капала горящая пластмасса, справа на полу кряхтела соседка, пытаясь ползти в сторону выхода.
Варвара ощутила жгучую невыносимую боль, всё её лицо горело, будто бы по нему хлестали огненной плетью. Она дотронулась до лица руками, пальцы были горячие, они горели, её руки горели, а она этого не чувствовала, не понимала! Мелкие осколки иллюминатора лопнувшего от удара, от взрыва, который она не слышала, провалившись в короткий обморок, куски горящей пластмассы Варвара выдергивала из своего лица, на секунду задержавшись взглядом на горящих кистях – пальцы были до кости прорваны осколками, на них горела пластмасса, перемешанная с топливом, липкой массой прожигая её насквозь. Варвара попыталась сбросить с себя эту горящую смолу и наконец заметила, что её левая нога горит, что она рассечена куском фюзеляжа, частями кресел, обнажая белую, невыносимо белую кость голени. В бедро были воткнуты крупные осколки, затыкая собой кровотечение, а липкая горящая масса обволакивала кость с остатками мышц и сухожилий, застывала, как магма на холодной земле. Варвара ничего не слышала, она кричала от боли, не могла отщелкнуть замок ремня, не в силах двигаться, чувствуя, что умирает.
Кто-то схватил её, потом срезал ремень и потащил по полу. Боль, страшная невыносимая боль, от которой уже не кричишь, нет сил, нет воли, боль овладевает тобой полностью, перекрывая все остальные сигналы. Её сбросили в эвакуационный трап, кто-то поймал внизу, она ещё горела, внезапно божественный холод накрыл Варвару. Она смогла открыть глаза, сделать глубокий вдох израненных лёгких, видя только белую пену, которой её обливали. Сильные руки бережно накрыли чуть-чуть успокоившееся тело шелестящим легким одеялом, оно тоже было холодное, не прикасалось сильно к телу, почти не доставляя боли. Она поняла, что её положили на носилки, уже куда-то везут в машине. Быстрый укол, три секунды, и она провалилась в глубокую черноту, где не было боли, не было этого ужаса, чёрное ничто поглотило её, съедая без остатка гаснущие искорки сознания.

3. Вспышка

Вспышка, ещё одна, ещё, и в глаза больно ударяет яркий слепящий белый свет. Нет, он не белый, он желтый, а теперь голубой, теперь опять желтый, красный. Вспышка, бьющая молотом в затылок, и чернота, глубокая вязкая чернота…
Варвара увидела себя в своей квартире. Обстановка была незнакома, какие-то дурацкие обои с крупными цветами, новая мебель, всё новое, пахнет клеем и штукатуркой, старый знакомый запах новизны. Но всё же это её квартира, она это чувствует, понимает по еле уловимым признакам, по маленьким картинкам в простых тонких матовых рамках, которые она привозила из Европы, на полке шкафа стоят глиняные колокольчики, их привез ей в подарок Дима, когда они с классом ездили на экскурсию в Ярославль. Она подошла к шкафу и попробовала открыть, дверца не поддавалась. Варвара приложила большее усилие, и дверца открылась, а на хромированной полосе дверной панели, которая страшно скрипнула, сдвинувшись вправо, остались куски её кожи. Она посмотрела на свои пальцы, из них капала кровь, ярко алая, чистая, но было не больно. Варвара долго рассматривала свои пальцы, вглядываясь в обнажившуюся косточку, затем взглянула на правую ладонь – она была полностью без кожи, чистое кровоточащее мясо. Странно, но она не испытала никаких чувств: ни ужаса, ни отвращения, Варвара всегда была терпима к виду крови, ещё с детства мечтая стать врачом. Это так и осталось детской мечтой, по-своему наивной, благородной, чужой жизнью.
Варвара взглянула в шкаф: нет ни одного платья, ни одного костюма, а вместо этого странная чужая одежда, какие-то черные балахоны, длинные белые рубашки в пол, кожаные штаны, а на полке снизу лежали куртка мотоциклиста и шлем. Она закрыла шкаф и посмотрела на себя в зеркало. На неё смотрела она, только двадцать лет назад, красивая, серьезная, неестественно бледная, скорее даже чуть голубоватая, словно её освещала луна, хотя в комнате горел яркий свет. Девушка в зеркале стояла в этой же комнате, но другой. Мебель, обои – всё было то же самое, но не было света, лишь ночной лунный свет, холодный.
Варвара дотронулась до зеркала, капельки крови втянулись в него, девушка напротив не сразу протянула к ней руку, забрав эти капельки. Девушка долго смотрела на них, потом неприятно улыбнулась и уставилась на Варвару блестящими иссиня-чёрными глазами. Это были её глаза, от своего взгляда Варваре стало дурно, тело сковала мелкая дрожь, ноги отяжелели, а голова не в силах была отвернуться, спрятаться от этого взгляда.
Девушка напротив стала кусочек за кусочком, лоскут за лоскутком снимать с себя кожу, легко, без эмоций, стягивая отвратительные куски, превращавшиеся в её руках в черные зловонные ошмётки. Варвара, не мигая, следила за её действиями, она слышала этот запах, её тошнило от этого запаха, а девушка в зеркале уже содрала кусок мяса с левой ноги, обнажив кость. Потом она принялась за лицо, с силой дергая кожу, пока не содрала всю, остались лишь горящие синей чернотой глаза и хрящи, вместо носа. И только сейчас Варвара поняла, что девушка в зеркале была голой, всё время на ней не было ничего, как и на самой Варваре. Из девушки струями хлестала кровь, она пронизывала Варвару взглядом, приказывая ей посмотреть на себя. Варвара взглянула и увидела, что всё её тело покрыто уродливыми шрамами, грубо прижившейся кожи, пальцы больше не кровоточили, они затянулись шрамами, будто бы неумелый сапожник решил сшить из остатков кожи перчатки. Варвара дотронулась до лица – его не было, шрамы, грубая кожа, туго обтягивающая челюсть, какой-то нарост вместо носа, глубокий шрам через весь лоб, который вдруг исчез. Она потрогала волосы, они грязными прядями остались в её руке.
Вспышка, вспышка! Яркий слепящий свет поглотил собой всё.  Страшная невыносимая боль пронизала всё тело, и Варвара проснулась. Она увидела над собой жгуты трубок и проводов, белый потолок, рядом кто-то стонал. Она повернула голову вправо, на соседней койке лежало тело, обмотанное бинтами, а где-то просто открытое, с полями гниющего мяса, обмазанного каким-то желтым раствором. Тело тяжело дышало, Варвара почувствовала нестерпимую вонь гниющей ткани. Ей показалось, что тело рядом, это была девушка, вроде девушка, в этом нагромождении боли вместо человека было трудно понять, оно кричало, кричало от боли, неистово, дико. Варвара смотрела и смотрела на неё, пока не поняла, что тело рядом молчит, почти не дышит, а кричит она, кричит от боли, не в силах её больше терпеть, не в силах принять, что это всё происходит с ней, здесь, сейчас!
Свет мерк в глазах, сменяясь красными кругами и яркими вспышками, отдававшимися долгим эхом в затылке. Над ней встала черная фигура, длинные руки. О, какие они огромные, большие и страшные. Эти руки что-то делали над ней, что-то втыкали в мешок, от которого к ней шла тонкая трубочка.
«Потерпите немного, сейчас пройдет, пройдет», – услышала она мужской  голос, живой, настоящий. Из глаз прыснули слёзы, они больно жгли израненное лицо, но это была другая боль, почему-то от неё становилось легче… И снова ничего, полная чернота, но это не обморок, она не потеряла сознание, она видит её, может пощупать эту черноту, потрогать её, будто бы она имеет форму. Она одна здесь, точно одна. Варвара сделала шаг вперед, на мгновение она провалилась вниз, полёт был недолгий, а может и очень долгий, время больше не существовало здесь, оно могло жить только там, в мире живых. Варвара приземлилась на твердую поверхность и огляделась… ничего, как и до этого, но она же ещё не умерла, это всего лишь плоды её больного воображении, её бред. Рассудок, он не покинул её, значит, она ещё жива.
Перед ней вырос большой многоквартирный дом. Он был красивый, новый, ей всегда такие нравились, с кирпичными фасадами, делившими дом на три разноцветных блока, но по правде сказать, она бы ни за что не променяла свою квартиру на Проспекте Мира даже на самый новый и хороший дом. Там была вся её жизнь, её детство с родителями, покинувшими её десять лет назад, как-то незаметно умершими с разницей в полгода друг за другом, они ничего не рассказывали ей о своих болезнях, не желая мешать её жизни, катившейся под откос. Варвара захотела вернуться к себе домой, но этот дом не уходил, больше ничего не было, сплошная чернота.
В доме горели все окна, она даже различала фигуры жильцов, снующих из комнаты в комнату. Кто-то курил на балконе, выставив указательный палец вперед, она поняла, что показывают на неё. Внезапно все жильцы бросились к окнам, она увидела их горящее глаза, бледные встревоженные лица. Жильцы что-то говорили друг другу, над домом летела лента чата, уходя ввысь пустыми словами и косноязычными выражениями. Дом стал раздвигаться, разделяться на блоки, а потом и на отдельные квартиры, всё дальше и дальше отъезжавшие от одной единственной, оставшейся стоять на длинных пилонах, как на сваях. Эта квартира, этот бетонный блок загорелся, загорелись бетонные сваи, окуренные едким черным дымом, с медленно ползучими вверх языками пламени. Всё это напомнило ей реконструкцию домовины, бревенчатого сруба, в котором древние славяне сжигали умерших. Варвара увидела, что это была именно она, домовина, её домовина. Она улыбнулась своей догадке, как странен мозг, как он ни к месту и к месту выуживает из просторов забытого знания жемчужины, давно брошенные в воду, закопанные в иле безысходности быта бессмысленности существования, часто и неверно принимаемого за жизнь.
Она подошла к горящему бетонному домику, дотронулась до пламени, оно охладило её, по телу прокатилась блаженная волна ледяного ветра, холод сковал тело, боль отступила. Горящий домик спустился к ней, и она вошла внутрь сквозь стену. Это снова была та же квартира, с той же мебелью, с тем же запахом, но в зеркале