этой цифровой массы свою катану. Затем пошурудил в ней и вынес вслух на обсуждение следующую фразу. – Что-то совсем не похоже на то, что было изначально заявлено. – И здесь только едва зародилась причина задаться вопросом: «А не слишком цинична реальность Затойчи?», как Затойчи своим выдвижением дальше сбивает все эти возможные отвлечения от себя, заставляя всех вокруг людей холодком пробиться и потечь нервами от страшных предположений насчёт дальнейших его шагов, вот сейчас точно к тебе идущему, чтобы найти резонную причину для того, чтобы и тебе голову снести, как этой голограмме едока. И теперь-то только становится понятным, почему он (едок) так себя независимо и смело вёл. Ему нечего было за себя опасаться.
А вот всем остальным здесь присутствующим людям, не столь уверенным в себе хотя бы по той причине, что они уверены в том, что они самые настоящие люди, а не все эти цифровые проекции и технологии, которым эта разборка по частям и битам совершенно не страшна, их запросто могут перенастроить и заново впустить в оборот. А вот человека так легко не перезапустишь, как всем так уверенно знается.
Ну а почему всем присутствующим в ресторане зрителям так уверенно считается, что они в первую очередь люди, а уж затем есть своя вероятность и надежда на это, что они цифровые проекции чьего-то сознания, то всё очень просто – всегда нужно рассчитывать на худшее. Это так сказать, увеличивает шансы на выживаемость. И это так по-человечески в первую очередь, а уже только затем программно для искусственного интеллекта.
К тому же как это ещё можно в себе проверить, когда технологии стали такими прорывными и достигли такого прогресса, что человека от не человека вообще никак не отличишь. И тот же искусственный интеллект в виде андрогена или гипера, не только никак не отличишь от того, что когда-то называлось настоящим и натуральным, а они сами-то друг друга за друг друга никогда не признают на том же молекулярном и технологическом уровне. И как уж тут человеку разобраться, кто он есть таков, человек ли или тварь дрожащая, а может и того хуже или лучше в зависимости от настройки своих нравственных частот, разумное технолоджи. И тут тычь не тычь в себя вилкой, не узнаешь точно, кто ты на есть на самом деле. У природой созданного человека и природой человека созданного универсального устройства в виде человека одна и та же реакция на это или какое другое в себя тыканье предметов – немного крови(у всех людей сейчас наблюдается малокровие) и немало боли (все нынче экспрессивны, психически неуравновешенные, с малым болевым порогом, позволяющим им чётче чувствовать себя в этом мире).
И вот Затойчи, так уж это неожиданно случилось для этой парочки людей за столом, что они и понять сразу не поняли, как так это произошло, – они сидели друг против друга и рядом никого не было, а тут раз и такое дело со стоящим рядом Затойчи, – и это несмотря на то, что эта парочка людей с виду как вроде влюблённых друг в друга, и в то, что они в себе самореализуют (а это и есть ваша реальность и то, что вы называете собой), всё это время не сводила своих взглядов с Затойчи, раз и оказался в предельной близости от их стола.
Ну а этому Затойчи только этого и надо. И он тут же использует своё неожиданное появление для этих людей, чтобы перебить все их дела и настраивания друг на друга.
– Тётто о-тадзунэ ситэ мо ии дэс-ка? – так крепко проорал Затойчи чуть ли не в ухо этому мирному дансэю за столом, что тот чуть было не подавился глотком своего чаепития, с помощью которого он показывал своей спутнице Фудзико насколько он серьёзный и здравомыслящий микадо, умеющий сохранять бесстрастность и хладнокровие при любых жизненных ситуациях, поворотах и потрясениях. И микадо Такаши добился в этом деле существенного прогресса, Фудзико была потрясена тем, как Такаши даже в лице не поморщился и не изменился, когда сделал глоток из только что принесённой чашки, несущей в себе не только аромат чайной церемонии, но и кипяток спешки сумимасэна , что за падла такая, спутавшего заказ и чуть не спутавший все карты на сегодняшний вечер Такаши, закипевшего в лице и в своих мозгах.
Но надо отдать должное безудержному мужеству Такаши, сумевшему удержать себя в руках и этот глоток кипятка в своём рту, как теперь только один он понимает, на некоторое время выведшего его из строя по причине своего ошпаривания. И теперь он может только косноязычно изъясняться, не располагая больше прежней чувствительностью своего языка, онемевшего от такого перепада температур. И этим может быть и сейчас объясняется то, что Такаши никак не отреагировал на вопрос Затойчи. Такаши был просто уверен в том, что Затойчи не сможет его никак понять, да и Фудзико, как и все дзёсей , обязательно его неправильно захочет понять, чтобы в последствии при первой их ссоре или не сходстве взглядов на ту или иную вещь, например точно, на дальнейшие их планы на этот вечер, обвинить его не в той мужественности, на которую она весь вечер рассчитывала.
– Вы, Такаши-сан, меня крайне озадачили вашим невнятным поведением, стоило только возникнуть рядом с нашим столом Затойчи-сана, как по мне, то более видного и дальновидного сэнсея, чем вы. Он по крайней мере знает, что настоящей и красивой притом дзёсей нужно. – Вот так начнёт показывать свою истинную суть Фудзико. Как угоститься за счёт Такаши в ресторане, то она ничего против этого не имеет, а как ответить взаимностью ему за всё добро им сделанное, то у неё на это нет времени. Вот какая расчётливо-циничная эта Фудзико.
А у Такаши-сана ещё язык не вернулся к своим прежним размерам, он так распух во рту, что им пошевелиться не представляется никакой возможности, вот он и стоит, как оплёванный, а со стороны Фудзико кажется, что он дуб дубом, и со всеми её доводами соглашается. Тогда как это всё не так. Но Такаши и этого показать не может, демонстрируя в себе холодную беспристрастность и сатори, так свойственную зрелым микадо. А врезать Фудзико между глаз заслуженно кулаком, то это ситуацию не исправит, хоть Такаши и будет от этого несколько легче.
А Фудзико, как только краем руки почувствовала по своей чашке, как она крайне горяча и пылает жаром, то в момент застыла в ужасе при виде того, как микадо Такаши-сан, взявшись за чашку этого благороднейшего напитка, ведущего к сознанию сатори, с видом вот такого ощущения – даже не смей думать переживать за меня – это сознание приближения к своему и твоему я определению, начал подносить к своим слегка мясистыми губам чашку наполнения себя сознанием будущего потом, и сейчашнего сейчас.
Ну а Фудзико разве может сметь встать на пути этого погружения в себя Такаши-сана, нет, конечно. Вот и она, чувствуя на своей руке жар огня напитка, в ожидании неминуемого – ошпаривания языка, как минимум Такаши-сана, не сводит своего взгляда с лица и чашки в руках Такаши-сана.
А Такаши-сан, что за дурак такой, вообразивший как-то было о том, что Фудзико – это та самая дзёсей, кто ему судьбой предназначена и кто ему добра желает, поддался на эту уверенность и ответно на неё смотрит с вот таким своим заблуждением насчёт добра ему желающую Фудзико, кто его безмерно уважает и будет всегда его слушать и слушаться, если он даже будет пребывать в одном странном состоянии, когда своим языком повернуть не сможет.
И с этим воодушевлением в себе, позабыв о всякой осторожности, Такаши-сан, раз и делает крепкий глоток из чашки. И, находясь мыслями не здесь, а буквально рядом с Фудзико, конечно, не сразу чувствует в себе то, чем сейчас себя наполнил. Но физическое наполнение по тем же заверениям материалистов, всё же всегда определяет сознание, а так как Такаши-сан над этим вопросом не задумывался и не оспаривал, то и он оказался подчинён этому смыслообразованию. И не прошло и пару мгновений, как Такаши-сан во всё внутреннее я вне себя осознал, как коварен мир в лице вот таких милых и само добро, Фудзико-сан, той ещё падлюки. Которая с такой пристрастностью на него изучающе смотрит и само собой внутренне над ним ржёт.
– Так тебе и надо, Такаши-сан. – Что-то такое в себе воспроизводит Фудзико, надсмехаясь так пристально и открыто над Такаши. – А вот нечего было в себе демонстрировать эту свойственную мужскому потенциалу первопричинность и шовинизм по отношению к нам, самодостаточным и независимым гражданкам, японским девушкам. Вы даже не посчитали нужным предложить мне первой вкусить аромата жизни из этого чайного напитка, первым взявшись за чаепитие. Ну а раз так, то уж нечего пенять на свою спешку, наслаждайтесь теперь огнём своего недоразумения. Жизнь, как понимаете, и я теперь надеюсь, предсказуема только в одном случае – в нашем случае. Где вы всегда на нас обожжётесь, если не будете учитывать наши интересы.
На что Такаши-сан сказал бы этой падлюке Фудзико пару таких ласковых слов, каких бы она никогда не забыла по причине их злободневности в её сторону, но так как он внутри своего рта не чувствует, то эта падлюка Фудзико-сан, и этот его ответный ход предусмотрела. И у него не просто язык горит огнём, а он раздулся до невнятных размеров и это не даёт никакой возможности ему быть красноречивым разговорщиком. А вот смиренно и молча всё принимающим микадо, достигшего своего сатори, то, как бы он этого не хотел в себе демонстрировать, помогая себе вылезшими из орбит глазами, то от этого ему никуда не деться и приходиться всему этому соответствовать и давать всё больше поводов Фудзико для насмешки над собой.
И на этой, для кого минорной, а для кого мажорной ноте, Затойчи и оказался так неожиданно здесь рядом.
Сейчас же Такаши, так сбитый с толку Затойчи, а сперва той падлой официантом, только и смог сделать, как повернуть своё лицо с вытаращенными на нём глазами в сторону Затойчи и своим жестоким к реальности видом дать понять Затойчи, что он его слушает самую малость. Чего, пожалуй, будет в самый раз для Затойчи.
– Я вижу, – говорит Затойчи очень удивительно наблюдая за белыми белками глаз Затойчи, – что ваша связь крепится не на одном вашем присутствии здесь в месте со столь необыкновенной дзёсей. – А вот это к чему сказал Затойчи, и на что он тут так открыто намекает, очень нервно хочется знать Такаши и с не меньшим удовольствием хочется всё это признать за правоту Фудзико, никогда раньше в свой адрес не слышавшей таких интересных словосочетаний.
А вот всего этого от Такаши-сана, как ему не намекай своими сердечными вздохами, ничего и близко стоящего не добьёшься, способен он лишь на одно, на свою чрезмерную холодность. Мол, чем больше мы выказываем чувственной чёрствости в сторону нравящимся нам дзёсей, то тем больше им хочется нас согреть в своих объятиях. А как спрашивается, дзёсей их смогут согреть, если все эти микадо так неприступны на тоже объяснение того, чего им от нас надобно и хотца.
А Затойчи меж тем продолжает нагнетать интригу в своё присутствие за этим столом. И как начинает его понимать Такаши-сан, то он имеет какие-то свои виды на Фудзико-сан. И Такаши-сан, ещё бы пять минут назад, до того самого момента, когда им была раскрыта вероломная и крайне жестокая сущность падлюки Фудзико, той ещё ведьмы, пожелавшей ему сгореть в собственном
