пробивались сквозь густую крону могучего дуба Ми-Вуа, на ветвях которого еще дрожали желтые сморщенные листья. В разгар лета, на ночь святого Жана, местные крестьяне устраивали здесь свои непотребные игрища, водили хороводы и собирали корни полыни. Зимой огромный дуб походил на сгорбленного колдуна, нависшего над дорогой, ведущей из нормандского Жослена, к бретонскому Плоэрмелю, все еще находившемуся во власти годонов ("годоны" - так презрительно называли французы англичан в эпоху Столетней войны; от английского выражения God damned - прим. автора).
По обеим сторонам припорошенного снегом поля, обсаженного кустами ракиты, выстроились благородные бойцы - англичане, предпочитавшие темные цвета, и французы в пестрых одеждах, надетых поверх лат. За ракитником были оборудованы коновязи, там стояли боевые скакуны рыцарей и многочисленная прислуга: пажи, конюшие, трубачи.
Молодой дез Армуаз, заснувший только на рассвете, стоял вторым в строю, справа от тучного маршала Рене де Бо-Мануара, коменданта Жослена. Маршал, облаченный поверх лат в малиновую ризу, стоял под своим багряного цвета стягом и истово молился. Мысли молодого человека, оруженосца маршала, путались, он тоже пытался молиться, но слова молитв не приходили на память. Вместо них вспомнилось напутствие его тетушки, ее улыбка на заплаканном лице.
Луи нетерпеливо теребил полу длинной сетчатой кольчуги – тетушкин подарок и предмет немого удивления его соратников, недоумевавших, откуда у простого оруженосца столь дорогая и редкая вещь. Кольчуга иноземной работы не стесняла движений и хорошо защищала от ударов мечей.(Когда племянник, восхищенный щедрым подарком, воскликнул: "Тетушка, но ведь это стоит огромных денег!", дама дез Армуаз сухо и небрежно ответила: "Не беспокойтес, труг мой, когта моя шкатулка пуста, ее наполняетт зам король.")
Время от времени юноша бросал беспокойный взгляд на своих товарищей, ни с одним из которых, кроме, разумеется, мессира маршала, он не был знаком. Еще один француз в пестрой цепи стоял под своим стягом – следовательно, это был дворянин как минимум графского достоинства, а у остальных, за исключением Луи, горели на зимнем солнце золотые шпоры.
Оглядев своих, взволнованный молодой человек переводил взгляд на цепь англичан, их предводителя, сэра Ришара де Бамборо, его черно-желтый стяг, и на высокорослого бойца в черных латах с небольшим прямоугольным щитом – своего будущего противника.
Но вот тревожно запели трубы. Луи вздрогнул и невольно сжал свой боевой молот.
На середину поля вышли два герольда в белых накидках. Один подошел к пестрым французам, другой – к темным англичанам. Герольды напомнили бойцам условия схватки: биться до звука трубы, которая возвестит, что солнце поднялось над дубом Ми-Вуа; после короткого отдыха, по новому гласу трубы, борьба возобновляется до решительного уничтожения или пленения одной из сторон. Победители вправе убить или пощадить побежденных.
Герольды поклонились бойцам и ушли с поля. Затем бойцы поклонились друг другу. Сердце Луи бешено забилось, он ощутил необычайный прилив сил и бешеный восторг. Запела труба.
- Французы! – хриплым голосом заорал маршал, - Оружие к бою! Клич!
- Сен-Дени и Монжуа! – выдохнули тридцать глоток, и, не дожидаясь команды «вперед!», пестрые бросились на темных, которые нестройно, как показалось Луи, завопили что-то на своем языке и побежали навстречу французам.
Кровь ударила Луи в голову и он понесся вперед, не чувствуя под собой ног. Однако, еще не добежав до своего противника, он ощутил необычайное спокойствие: ему стало вдруг понятным, куда он нанесет первый удар, что сделает, чтобы увернуться от длинного меча «Черного» - так он мысленно окрестил соперника – и каким образом окажется у того за спиной. Это спокойствие и невесть откуда бравшееся представление о завязке предстоящего поединка не раз помогали ему на турнирах, в которых он участвовал.
«Черный», однако, не разделял представлений Луи. Отбив его молот, он вытянул свой длинный меч и остановился. Тогда Луи стал делать обманные движения, вызывая противника на атаку. «Черный» неохотно крутил мечом, имитируя выпады. Луи рискнул и бросился на «Черного», но тот ловко отошел в сторону и, крякнув, рубанул мечом. Удар пришелся в щит, но Луи почувствовал, как заныло левое предплечье. Он резко развернулся и нанес удар сопернику в голову. «Черный» успел подставить меч, жалобно звякнувший при соприкосновении с молотом. Луи вновь вплотную подобрался к «Черному», пытаясь сбить того с ног ударом щита. Противник устоял, и Луи отскочил в сторону.
Оба поединщика тяжело дышали, они не слышали музыки боя: скрипа снега и мерзлой земли, воплей и ругани бойцов, мелодичного звона мечей и глухого стука топоров и молотов по щитам. Они не видели ничего, кроме оружия и движений друг друга.
После нового обмена ударами, Луи стало казаться, что он бьется со своим врагом уже целый день, и бою их не видно конца. Прежние его противники уступали гораздо раньше, «Черный» же стоял как скала и довольно умело наносил своим длинным мечом резкие рубящие удары, целя Луи в шею. Щит у Луи покрылся сетью трещин, левое плечо ныло все сильнее. Луи, тем не менее, продолжал неутомимо обрушивать свой молот на щит соперника. При этом он не забывал делать ложные замахи и не боялся бросаться в ближний бой.
Когда пот начал заливать ему глаза, Луи заметил, - даже не столько заметил, сколько почувствовал - что «Черный» «поплыл». Все учителя говорили ему об этом состоянии: движения противника становятся замедленными и нарочито плавными, как в менуэте, а удары неточными и недостаточно сильными.
«Главное – не торопиться», - пронеслось в голове у Луи. Таково было правило, которым следовало руководствоваться в таких случаях и которое вдалбливали в голову молодого дез Армуаза его многочисленные учителя. Однако Луи, сам не понимая, почему он так поступает, без должной подготовки нанес сильнейший удар в голову «поплывшего» врага. Молот просвистел мимо шлема - «Черный», хоть и неуклюже, но вовремя уклонился и, как обычно, крякнув, рубанул мечом по левому плечу Луи. Юноша застонал от боли, выронил щит, но при этом заученным до автоматизма приемом ударил в незащищенный бок «Черного».
Тот крякнул, осел на грязный снег, а затем как-то медленно и неохотно начал валиться на землю. Луи нагнулся над поверженным врагом, который тщетно попытался поднять меч, машинально занес и опустил молот на забрало круглого гладкого шлема «Черного». Послышался хруст раздробленного металла и короткий хрип. Молот, наколенники и длинные полы сетчатой кольчуги юноши окрасились алой кровью. «Черный» вздрогнул и замер.
Луи тяжело дышал. Некоторое время он тупо смотрел на раздробленное забрало павшего бойца. Потом бесстрастно выпрямился и огляделся.
Справа от него англичанин – это был сэр Ришар де Бамборо – избивал мечом маршала де Бо-Мануара. Тучный маршал, в своей искромсанной малиновой ризе и со сломанным мечом, выглядел довольно беспомощно: он раскачивался из стороны в сторону, тщетно пытаясь отбиться налокотником правой руки и щитом от неутомимого вражеского клинка, и – это было очевидно – «плыл». Луи дождался, когда сэр Бамборо в очередной раз занес свой меч над поникшей головой де Бо-Мануара, сделал два мягких, крадущихся шага в направлении сражавшихся вождей и ударил англичанина в висок. Сэр Бамборо, успевший от души приложиться мечом по маршальскому шлему, упал как подкошенный...
Запели трубы.
Маршал де Бо-Мануар, все еще раскачиваясь и тряся головой, опустился зачем-то на одно колено и поднял забрало. По лбу его текла кровь. Предводитель французов сбросил перчатку, собрал снег и начал пожирать его.
- Спасибо, дез Армуаз… Вы спасли мне жизнь.
Несколько успокоившись, маршал посмотрел на поднявшееся над дубом солнце, затем на то, как английские пажи потащили по земле окровавленные тела врагов. Он с трудом встал с колена, повернулся и пошел навстречу своим слугам. Луи поискал глазами оброненный щит, подошел и попытался поднять его. Левая рука с тетушкиным кольцом на мизинце не слушалась. Однако тут же один из конюших подобрал иссеченный щит и помог Луи присоединиться к товарищам, собиравшимся на отдых у коновязей.
Бойцы молчали. В лучах солнца было видно, как парили их разгоряченные, закованные в латы тела.
- Наши потери? – через некоторое время спросил де Бо-Мануар, ни на кого не глядя.
- Четверо, монсеньор, - глухим голосом заметил кто-то из слуг.
- Кто?
- Бертран, шевалье де Дьелуар; Жан, шевалье де Кут; Рауль, шевалье де Варенн; Анри, шевалье де Верней.
- А у них?
Усталые бойцы лишь пожали плечами.
- А у них, я спрашиваю! - взорвался маршал.
- Мы заметили двух павших, монсеньор, - отозвался кто-то из пажей.
Де Бо-Мануар огляделся.
- Дез Армуаз, где вы?
- Я здесь, - с тупым бесстрастием отозвался Луи.
- Это ваши… Браво.
Луи поклонился. Его левая рука онемела, он не мог пошевелить пальцами. Кто-то похлопал его по плечу.
- Отлично, молодой человек. Вы далеко пойдете, если сумеете выжить сегодня.
Раздался невеселый смех..
- Мы сумеем не только выжить, но и победить, если возьмем пример с дез Армуаза, - прохрипел маршал. Его слова прозвучали не слишком убедительно.
Вновь запели трубы.
- К оружию, господа, - прохрипел маршал и двинулся навстречу неторопливо выступавшим англичанам. Нестройная толпа французов последовала за ним. – Клич!
- Сен-Дени и Монжуа! – заорал Луи.
- Сен-Дени и Монжуа! - эхом отозвались двадцать шесть бойцов.
Слуга помог Луи надеть щит и согнуть левую руку. Однако рука не слушалась. Тогда на нее нацепили небольшой щиток, закрепили его на предплечье, и молодой человек поспешил присоединиться к товарищам.
Бой возобновился.
На этот раз Луи не ощутил ни душевного подъема, ни трепета, ни страха. Холодное безразличие овладело им.
На юного оруженосца напали сразу двое. Один с мечом, а другой с двуручным топором. Луи убегал от одного и нападал на другого, благо ноги все еще служили ему. Молодому дез Армуазу удалось, как ему показалось, нанести удачный удар по тому, что дрался топором. «Дровосек» сразу «поплыл», и Луи решил, что на него больше не стоит тратить времени. Своим излюбленным приемом он обманул «меченосца», оказался у того за спиной и, не медля, ударил врага в недостаточно защищенное место между лопатками. В тот же миг яркая вспышка ослепила Луи, острая боль пронзила все его тело, и почти тут же наступила черная тишина.
III
Голова пылает и словно раскалывается пополам. Перед глазами плывут радужные круги. Слух ловит обрывки голосов: "Слава Госпоту нашему...Анна, скорее йешо питья... Будем молиться, моя благородная дама... Отец Мартин, смотрите, пальци зашефелилисc!.."
В комнату проникает тусклый свет. Кажется, будто откуда-то сверху льют молоко из тысячи невидимых кувшинов. Постепенно сквозь молочную пелену проступают низкие беленые своды его комнаты в донжоне замка Жольни. Он хорошо помнит эти своды и это узкое окно, из которого видна голубовато-серая лента Мозеля. Ему всего семь лет, он болен, рядом стоит жаровня и дремлет у кровати старая служанка в застиранном до дыр чепце. Служанку зовут Анна и дразнят Ля-Русс (рыжая).
К изголовью
