мы пытаемся воспроизвести то, что происходит с нами во сне.
Но выходит ли то же самое наяву, что происходит во сне? Конечно, нет. То, что случается во сне, как правило, является либо бессознательным, либо сознательным, но без осознания в качестве явления сознания, без самого различения на явление знания и явление реальности. Почему? Потому что сновидение есть явление сознания и только в этом качестве оно есть в реальности.
В случае же воспоминания сновидения уже наяву мы способны иметь его в виду как уже отложившееся в памяти явление сознания отдельно от самих себя. Вот эта свобода в мысли наяву отсутствует во сне. Она появляется только в толковании смысла сновидения в меру субъективной произвольности интерпретации.
Есть ли свобода в мысли мистика в самом акте видения (о маге здесь нет и речи, ибо сама магическая практика (и даже ее теория) не нуждается в медитации прямо и только в исключительных случаях использует ее чисто инструментально в прагматических целях внушения)? Нет, если не считать, не учитывать момента настройки ума на возможное восприятие откровения не обычного, бытового, имманентного мира, но мира трансцендентного, чудесного, необычного, или, если не мира, то потустороннего измерения того же самого мира. Но что такое потустороннее измерение посюстороннего мира? Это измерение неизмеримого, исчисление неисчислимого, исчерпание неисчерпаемого, определение неопределимого.
Как же тогда выразить религиозный и мистический опыт? Только символически словом молитвы и прагматически действием служения высшей инстанции поклона, поста и передачи милости от Бога людям.
Какое же выражение находит мистика в своей литературе? Можно ли говорить о том, что есть специальная мистическая литература, то есть, литература для самих мистиков, и есть популярная мистическая литература, то есть, такого рода литература «для народа», не для специалистов, не для мистиков. Но зачем мистическая литература для мистиков? У каждого мистика есть свой архив мистики собственного изготовления, точнее, галерея видений. Он не нуждается в чужих видениях, когда есть свои. В чужих видениях нуждаются толкователи – это их хлеб, да читатели, если узнают об этих видениях из книг самих мистиков или из книг комментаторов-толкователей. Некоторые толкователи видений мистиков сочиняют из них «мудрецов» или «святых», или самих «небожителей», визитеров, пришельцев, а их путанным видениям или безумным фантазиям приписывают глубокий и сокровенный смысл. Порой они излагают фантасмагорические идеи мистиков, пересказывают их в доступной форме широкой публике.
Со мной самим случилась совсем недавно такого рода история – мистическая встреча с классиком русской литературы, который умер еще сто лет назад. Действительно ли я встретился с самим писателем, пришедшим ко мне на встречу с того света или мне явился его образ в результате игры воображения? Или, может быть, кто-то понарошку представился им, попросту подшутил надо мной? Или это был городской сумасшедший, возомнивший себя великим писателем? Какая разница? Никакой, если речь идет о пользе для ума и для смысла. Встреча оказалась полезной с философской точки зрения, потому что помогла мне понять смысл моего настоящего отношения к творчеству как упомянутого писателя, так и его оппонентов, да и, вообще, очевидным образом прояснила некоторые моменты собственного понимания важных фундаментальных проблем мышления, познания и литературного мастерства. Какая мне разница в том, что моим собеседником был настоящий писатель или мнимый, я-то был настоящий!
Другое дело, интерес научный. С научной точки зрения было бы интересно установить факт мистической встречи с духом умершего. Действительно ли существуют духи писателей прошлого? Либо умер не Лев Николаевич Толстой, а его двойник, доппельгангер, он же сам благополучно прожил инкогнито около двухсот лет, что, впрочем, маловероятно.
Есть еще собственно и конкретно спиритический, магический или мистический интерес относительно меня самого, - способен ли я сам вызывать духов или откликаться на их «говорящее присутствие»? Если это так, то я могу быть магом, медиумом, спиритом, контактером с духами. А, что, неплохая работа, а главное, денежная.
И, наконец, чисто теоретический интерес в демонологическом, теологическом аспекте: есть ли на самом деле возможность возвращения из «мира мертвых», есть ли, вообще, вечная жизнь и, в частности, для человека?
Для Бога вечная жизнь есть. С метафизической, собственно философской, а тем более с теологической точки зрения это несомненно, ибо в этом есть свой смысл. А для человека он есть? Спорно, но в это можно верить.
Сложнее согласиться с тем, что ты оказался свидетелем явления чуда, спиритического феномена или факта переселения душ. Проще все, что намедни произошло со мной, объяснить тем, что у меня разыгралось воображение, что это моя причуда, минутное помешательство или событие встречи с психически ненормальным человеком.
Конечно, можно отделаться от факта близкой встречи с неопознанным объектом третьей степени тем, что это просто недоразумение или случай, который не имеет никакого объяснения, и просто забыть о нем. И все же, неужели мне явился пришелец, внеземной разум в удобном для меня виде, чтобы установить разумный контакт? Тогда это будет уже уфологический интерес.
«Все это одни глупости», - скажет иной, сомневающийся читатель. И у него есть на то свои законные основания. Но для меня эта история имеет глубокий личный, персональный смысл встречи с литературой в лице, пусть и мертвого, но для меня живого классика.
Можно сказать, что явившееся мне лицо было «теневым явлением», с «обратной стороны» жизни. Как все же удивительна жизнь, что она предоставляет нам такие чудесные встречи. Эта жизнь есть самое ценное, что есть в ней. Бывает, иные люди, попусту говорят, что важнее жизни является доброе имя и т.п. Это так, но это, как говорят, уже другая история, для других, еще живых, а не для тебя, уже мертвого. Скажите то, что важнее жизни доброе имя, мертвым. Поймут ли они вас? Вряд ли. Да, и, вообще, понимают ли что-то мертвые?
Важна сама жизнь. Это в ней, уже потом, важно все остальное. Поэтому, как говорят, «лучше быть живой собакой, чем мертвым львом». В этом есть свой смысл. Об этом стоит помнить всяким фанатиком, сочиняющим сказки про героизм для «пушечного мяса». Конечно, можно пожертвовать собственной жизнью ради жизни других. И в этом есть смысл. Только смысл менее важный для тебя. Потому что жизни неравнозначны. Твоя жизнь для тебя важнее любой другой. Это аксиома, факт, не требующий доказательства. Другое дело, твоя свобода, что ты самопроизвольно, своевольно, а не из-под палки не смеющих требовать от тебя такое, предпочел чужую жизнь своей. Все остальное – пустая болтовня моралистов. Это я знаю точно.
Следом хочу оговорить еще один момент моего расхождения с моралистами. Вот они часто упоминают всуе слово «совесть» в смысле личной ответственности. Они придумали такую иерархию: есть внешняя инстанция ответственности в форме права государства в виде правовой обязанности гражданина, есть внутренняя инстанция уже не правовой, но личной ответственности в сознании человека в виде совести, и, наконец, есть средняя инстанция моральной ответственности между и перед людьми в обществе в виде долга.
Правом занимается инстанция правового закона государства. Ты обязан быть законопослушным гражданином. При этом ты можешь быть подлецом, исполняющим закон из страха быть наказанным.
На следующей линии фронта борьбы с твоим своеволие стоит, не лежит долг, который находится в ведении морали. Ты должен всем людям, возможно и другим живым существам в экологической этике, ибо мораль – это не частная лавочка, а общее правило жизни – жизни по правилам уже не государства, власти, начальства, а общества, народа, жизни с умом, с пониманием, с понятием.
И, наконец, последний редут борьбы всех против тебя. Он находится внутри тебя, чтобы ты сам боролся с собой. За кого? За всех против тебя, но в твоих же собственных интересах жизни с другими. Странная логика. Этим редутом моралисты объявляют совесть. Речь идет уже не о правилах, а о понятиях, точнее, понятии, но не долга, как в морали. По правилам права люди живут как вещи. По понятиям морали люди живут уже как люди, но еще не как человек. Это по совести, по своему нраву человек живет как человек. Так труднее всего жить. Почему? Потому что надо думать и решать самому, не другим позволять «ломать» себя, а самого себя заставлять предпочитать себе других. Конечно, для выработки такого умения требуется больше всего силы, личных усилий скрутить себя в «бараний рог» на пользу обществу и государству, ради народа и начальников.
Если право с правилами для человека есть «Оно» (Id), коллективное бессознательное государства, начальства, то мораль с общими понятиями есть «Сверх-Я» или коллективное сознательное общества, народа, людей. Совесть же нравственности есть твое «Я», твое самосознание, твой нрав как агент внешних инстанций господ власти и народа-суверена внутри твоего сознания. Совесть есть вестник этих инстанций, который представляется твоим голосом внутри тебя. Этот демон, который подставляет тебя, прикидывается тобой, служит не тебе, но общим инстанциям, выдавая общее за твое, частное. В праве и морали дело обстоит напротив так, что твоего нет, есть только общее. В нравственности как в том, что касается твоего нрава, твоего личного, а не морального характера, твое учитывается только в качестве части общего, а не другого общего.
Именно такое толкование совести моралистами, которые, вообще то занимались лучше своей моралью, Фридрих Ницше подвергает критике, называя совесть «химерой». Что он имеет в виду? Человеческое лицемерие, подкладкой которого является цинизм. Люди цинично обманывают друг друга, призывая к совести. Естественно, нельзя с ним не согласиться, если понимать совесть в чисто моральном духе. Но возможно и философское, умное толкование этой совести, которое предполагает уже не глупое, необдуманное согласие против себя или хитрое «разведение» наивных людей в собственных, корыстных целях, но внятное понимание. Да, совесть есть весть, но кого? Бога? Зачем Ему это надо? Зачем Ему одергивать людей? Для этого Он дал им разум. Может быть, демона, духа? Тем более зачем? Им что есть время заниматься теми, кто иной природы, чем они? Глупо тратить время зря. К тому же они не живут временем, не тратят его. Кто остается? Люди? Но для этого есть право и мораль.
Не забыли ли мы кого-нибудь еще? Разумеется, мы забыли самого человека, каждого из нас. Совесть есть весть, с которой человек обращается к самому себе. Она есть знак его экзистенции, его отношения к самому себе наедине, на пороге смерти. Поэтому он обращается к самому себе, потому что в одиночестве больше не к кому обращаться. Вот именно тогда, в экзистенции человек становится ближе к Богу как к трансценденции, когда никого нет рядом. Вот тогда Бог незримо
