мошенника из бывшей Югославии. Тот бросал кольцо под ноги прохожим и просил заплатить за него посильную сумму. Евро десять. Или хотя бы пять. Тогда счастливчик мог оставить себе кольцо, стоившее от силы пятьдесят центов. А если человек сомневался и не сразу доставал кошелек, парень строил огорченное лицо и начинал его вербально обрабатывать: заводил печальную песню о судьбе беженца, причем на очень хорошем английском.
Песни их известны и похожи, как братья-близнецы: у меня мама больная, жена беременная, дети бездомные, самому поесть-попить-надеть нечего и так далее. Судя по его откормленным щекам и округлившимся ягодицам многие проникались жалостью и раскошеливались.
Только не Броуди – сочувствия к этому прохвосту-югославу не испытывал.
Прошел мимо…
Мимо прошел маленький оркестр: барабанщик, трубач и тарелочник. Они играли что-то ритмическое, веселое, парадное. Все трое были одеты как клоуны и старались идти в ногу, высоко подкидывая колени. Клоунов Броуди с детства не любил за агрессивный макияж и фальшиво-радостный голос.
Проводил их недоверчивыми глазами, вышел из тени и прибавил шаг.
Впереди показалась луврская пирамида – точная копия луксорской, только из стекла. Броуди притормозил. Через центральный вход заходить в музей городские гиды не рекомендуют: слишком много людей, простоишь в толпе, на осмотр шедевров не останется времени. Лучше спуститься под землю и пройти через ближайшую станцию метро, один из коридоров которой услужливо доведет вас прямо до кассы.
Ближайшая станция называлась «Карусель» и находилась рядом, под античной аркой - точной, только уменьшенной копией Триумфальной, которая возвышается над Елисейскими Полями. Броуди целый день ходил и крутил педали, но не устал и легкость в ногах ощущал необыкновенную. Не сошел по ступенькам, а слетел. Почему-то с удовольствием вдохнул запах подземки, типичный для всех городов мира: теплая смесь пыли, резины, металла и еще чего-то неодушевленного. В чужом месте что-то знакомое…
Страх, державший грудь в тисках, ослаб. Не пропал, но притупился. Броуди исчез с лица земли и, вроде, скрылся от врагов. Точно так дети прикрываются ладошками и думают, что спрятались. Самообман, конечно, но работает.
В метро сквозило. Броуди нипочем тридцатиградусный мороз или жара, но сквозняков предпочитал избегать. Достал из рюкзака безрукавку со множеством карманов снаружи и внутри. Надел. Кепку снял - не стоит привлекать нездоровое внимание, демонстрировать ковбойский менталитет в хранилище культуры. Солнечные очки оставил – лампы так горят, что слепят. Ну и в очках легче незаметно обозревать окрестности.
Дорогу к хранилищу указывала табличка под потолком, стрелкой приглашавшая в длинный коридор. Броуди оказался не единственным хитрецом, кто воспользовался обходным путем. Опытные парижане тоже знали о его существовании. Желающих приобщиться к шедеврам мировой культуры был целый поток. Он состоял из французов, иностранцев и младенцев на руках. Броуди влился в поток, не заботясь, правильно ли идет. Когда идешь по течению, не заблудишься – куда-нибудь да вынесет. Любители искусства – культурные люди, в плохое место не заведут.
Броуди расслабился, задумался…
Из задумчивости грубо выдернул голос за спиной:
- Месье, месье! – и еще какой-то текст на не-английском.
В глубине Броуди полыхнуло раздражение – подобно костру, на который плеснули бензина. Он им не «месье», а «сэр», когда же они, наконец, это поймут и отстанут? Табличку, что ли, на себя повесить «По-французски не обращаться.»…
Оборачиваться принципиально не стал. Вдохнул-выдохнул по методике йогов, остыл немного, продолжил движение.
Кто-то настойчиво потянул за руку.
Это уже слишком. Нарушение прайвеси. Неполиткорректное поведение. Прямая угроза.
Костер вспыхнул с новой силой, ударил в голову. Броуди рассвирепел, как бык, которому всадили стрелу в загривок. Сжал кулаки, развернулся с намерением дать в глаз нахалу.
Глаза нахала смотрели на него со вселенским спокойствием.
Кулак сам собой разжался. Бить человека за то, что не сделал ничего плохого, только выразился непонятно и сделал что-то не то – не стоило.
А разглядеть стоило.
Странный тип, вроде негроидный, но не совсем. Лысый, но красивый. Кожа цвета не сажи, а шоколада с молоком. Глаза по-китайски раскосые, но не черные, а изумительного изумрудного оттенка – как у аборигенов Барбадоса. Нос не с расплющенными ноздрями, выдающий коренного африканца, а тонкий, изящный, как у женщины с японской миниатюры. Губы не похожи на раздутые автопокрышки, свойственные жителям черного континента, но имеют эстетические размеры и полноту, как у девушки-европейки, сексуально пьющей кофе в рекламе «Нескафе».
Такого смешения рас Броуди еще не видел.
Афро-азиатско-барбадосский француз?
Невозможно.
Инопланетянин?
Возможно, но неважно.
Враг – он в любом обличье враг.
Вместо кулака Броуди нацелил на него свой лоб двойной толщины, как у бизона. В лучшие времена он с легкостью ломал им неприятельские носы, причинял тяжкий вред здоровью.
- Какой я тебе «месье»! – проговорил строго, но вполголоса. Орать нельзя: коридор гулкий - разнесется эхо, привлечет внимание. – Что вы все ко мне пристаете! Не понимаю я вашего гундосого языка. Хоть убей, не понимаю. Знаю только «шерше ля фам» и «шанель номер пять», достаточно?
- Достаточно, сэр, - сказал «инопланетянин» на чистом английском. – Простите, не знал, что вас так раздражают местные звуки. А про «хоть убей» вы зря упомянули. Ненароком беду накликаете... – проговорил, встроился в поток и скрылся из виду так быстро, будто никогда и не существовал.
Нижняя челюсть Броуди самопроизвольно отделилась от верхней…
Что это было?
Задумался над ситуацией – так же напряженно, как Эйнштейн задумывался над теорией относительности. К чему отнести произошедшее?
К случайности?
К шутке?
К предупреждению?
И вообще. На что намекал этот неидентифицированный тип… внеземной пришелец… космический вселенец… галактический перец… то есть гражданин?
Броуди обвел глазами толпу. Люди двигались по-прежнему плотным потоком к Лувру и жидким ручейком обратно. На Броуди, вроде, не обращали внимания, но тем самым вызывали подозрение в неблагонадежности. Взглядами ни с кем перекреститься не удалось, значит, все - профессионалы высшего класса.
Надо отсюда выбираться...
Куда? Опять на поверхность?
Нельзя. Там он открыт всем ветрам и врагам. Киллер на крыше, замаскированный под черепицу, достанет одной пулей, сразу в лоб, чтобы контрольного выстрела не потребовалось. Или, спрятавшись за каштаном, выстрелит из пистолета с глушителем. На аллеях Тюильри постоянно шум и гам, легкого хлопка никто не заметит. Мертвого Броуди никто не заметит, подумают – клошар лежит, отдыхает в теньке…
Нет, надо оставаться под землей, идти туда, куда шел. Здесь он прикрыт каменными стенами тоннеля, там будет прикрыт каменными стенами музея.
Может, действительно, остаться в Лувре?
Хотя бы на пару дней. Все необходимое, в том числе зубная щетка, у него с собой в рюкзаке. Туалеты там имеются. Кровати тоже. Причем шикарные. На которых когда-то спал Людовик Какой-то-там-по-счету, пока ему голову не отрубили. Теперь будет спать Броуди, пока ему лоб не прострелили…
Тьфу, опять!
Не о смерти надо думать, а о том, как жизнь спасти.
Инстинкта самосохранения надо слушаться.
Инстинкт подсказывал: оставайся здесь. Растворись в сутолоке, слейся с толпой. Притворись парижанином, прояви французский шовинизм: останавливайся перед полотнами местных мастеров, не бери табличек с описанием картин на других языках. А если кому-то взбредет спросить у тебя дорогу - к выходу, в туалет или в буфет, знаками покажи, что глухонемой.
Да, так и поступим, подумал Броуди и направился к кассам.
Перед кассами стояли очереди – длинные, извилистые, как щупальца осьминога, но двигались на удивление быстро. Броуди встал в хвост ближайшей очереди, купил билет со скидкой, как иностранный студент – зачем переплачивать, если можно сэкономить. Отошел от кассы, остановился посреди зала. Здесь стояло… точнее висело продолжение верхней стеклянной пирамиды в убывающем порядке то есть в зеркальном отражении – острым концом вниз. Конец не доходил до пола примерно на метр. Под него подставляли палец туристы и делали фотографии на тему «Я держу пирамиду».
Броуди потер пальцем подбородок. Куда бы отправиться, чтобы затеряться…
А, да что голову ломать! Это же известно любому грудничку в Париже: самая плотная толпа – у всемирно-знаменитой Джоконды.
Лувр – большой лабиринт, но дорогу к его главному шедевру спрашивать нет необходимости. На каждом шагу плакаты с портретом Моны Лизы и стрелками, указывающими путь. Поймет любой инако-говорящий и инакомыслящий – куда следовало идти…
Идти следовало в отделение «Денон». Вход преграждали три охранника, два вертикальных блока-металлоискателя и один турникет как в метро. С объемной поклажей туда не пропустят, с гранатой в рюкзаке тем более. Надо избавляться. Ничего. Оставит рюкзак в камере хранения, в конце дня спрячется где-нибудь под пологом королевской опочивальни, переночует, завтра заберет.
Камера досталась под номером 166. Броуди суеверен. Лучше бы достался номер 177, но выбирать не приходилось. Броуди вытащил бутерброд в упаковке, бутылочку колы, рассовал по внутренним карманам безрукавки. Засунул рюкзак в ящик, набрал код – год своего рождения, захлопнул дверцу. И успокоился. Пройдет контроль, походит по музею, отдохнет, поест-попьет-поспит… На ближайшие сутки жизнь ему обеспечена.
Турникет работал без задержек, очередь к нему составляла постоянное число, равное двум. Броуди пристроился третьим… вдруг в голове засвербило желание оглянуться. Несколько секунд он боролся с желанием, но перед самым турникетом не выдержал, бросил взгляд через левое плечо.
И внутренне содрогнулся: буквально в паре метров стоял тот самый неизвестного происхождения барбадосский инопланетянин в позе «руки на груди, ноги на ширине плеч». Стоял неподвижно на фоне снующей толпы, как Луксорский обелиск на фоне хаотично перемещающейся автомобильной массы. Он не мигая смотрел на Броуди и улыбался - слегка, всего лишь уголками глаз.
Лоб Броуди покрылся холодными каплями, подмышки противно увлажнились. Спасай свою задницу – колокольным набатом звенело в голове.
Как спасать?
Он в западне: впереди турникет, сзади «инопланетянин». Слева-справа полицейские, переодетые гражданскими – недавно в Париже был совершен террористический акт, в людных местах полно стражей порядка.
Так, спокойно. Еще ничего не произошло.
И чтобы дальше ничего не
