международному общению!
В том числе этот официант, гарсон по-ихнему. Абсолютный непрофессионал. Не только не потрудился выучить одну членораздельную фразу «Добрый день, чего желаете?», но не удосужился даже улыбнуться. Да хоть бы углы рта раздвинул для приличия. Нет. Наоборот. Носит такое унылое лицо, будто на нем сосредоточились все печали мира. Протухшие глаза, свисающие усы, недовольные носогубные складки… Бледный, незагорелый, хотя постоянно в движении и на свежем воздухе. Работает в ресторане, а тощий как скелет. Мышцы под брюками не различаются, вроде – ходит не на ногах, а на костях.
Броуди один раз глянул на него, натолкнулся на вселенское безразличие и отвел взгляд. Энергия передается через глаза. От гарсона шла энергия несчастья. Почти слышался его монолог. Смертельно устал он обслуживать этих проклятых, жирующих туристов, которым конца и края не видно. Ни зимой, ни летом ни покоя, ни отпуска. Получает крохи, а всем надо услужить, каждого ублажить, чтобы, не дай Бог, не пожаловались. Вообще-то жаловаться бесполезно: туристы по-французски ни бум-бум, а по-английски хозяин ресторана не понимает.
В гробу видал он этих бездельников, разъезжающих по миру, глазеющих на редкости. Забот у них нет, зато денег полно. А у него наоборот: денег нет, а забот хоть отбавляй. Дома трое бездельниц лежат. Мать с раком легких – болеет, а все еще дымит, как паровоз, пароход и химзавод вместе взятые. Жена со вздутым животом: в тридцать девять зачем-то решила еще раз родить - опухла, потеряла зрение и зубы и уже возненавидела еще не родившееся дитя. Дочка с дурью в голове – только и думает как бы стащить из отцовского кошелька потом заработанные франки… то есть евры, чтобы спустить на наркотики. Все трое сидят… то есть лежат на его шее, приходится работать с утра до вечера, к любовнице сходить некогда…
Броуди до его забот как до Тибета, своих хватает. Бросил на его тощую, как у цапли, шею безразличный взгляд и сказал по-своему, по-американски:
- Красное вино. - Пусть понимает, как хочет. Но если не принесет заказанное, пусть пеняет на себя.
Официант не промолвил ни слова, даже не кивнул в знак того, что понял, удалился в чрево ресторана. Вскоре явился и поставил на столик пузатую, будто беременную, рюмку, наполненную на треть. Внутри покачивался черный с вишневым оттенком напиток, обещавший терпкий вкус и крепкий аромат. А-а, ведь понял усатый черт, хоть и виду не показал, злорадно подумал Броуди, нарочито долго рассчитываясь. На чай дал всего несколько центов, лишь для видимости. Рюмка вина на бойком месте стоит как бутылка – на окраине, чаевые уже включены в цену.
Тот получил деньги и даже не поблагодарил – ни словом, ни взглядом. Скрылся с глаз, да так профессионально, что Броуди его больше не видел. Даже когда заходил внутрь посетить туалет. В какой-то момент закралось подозрение: а был ли гарсон? Или всего лишь привидение в его облике?
Из рюмки Броуди пил не по-французски - короткими глотками, а по-ковбойски - длинными затяжками. Хотя ковбои вино не пьют, больше бурбон, но чисто из желания насолить этим… здешним… лягушатникам. Заодно соседним спагетникам. Которые тоже, кстати, языком международного общения не владеют. Бывал Броуди в Венеции. Где туристов больше, чем воды. И даже там с английским проблема. Пицца, папарацци, мамма миа… Словарный запас ниже плинтуса, зато дороговизна на высоте!
Дешевле на Луну слетать. Не зря Броуди итальяшек в Америке недолюбливал. Он и в Европе их не полюбил.
Кстати, вино не обмануло. Оказалось не дешевой, самодельной кислятиной, а качественным, выдержанным не менее трех лет напитком. Каберне Совиньон прованского разлива. «Изысканный и роскошный вкус, который вы запомните надолго и будете возвращаться к нему всю жизнь» – вспомнилось из рекламы. За время пребывания во Франции Броуди научился разбираться в винах. Скоро будет, как Джеймс Бонд - с одного глотка угадывать название и год урожая… Ха-ха…
Хотя не до смеха.
От одной рюмки пружина в груди не ослабла. Броуди с удовольствием заказал бы еще, да не хотелось вставать - искать угрюмого официанта. А сам он больше не появился. Как тень растворился под «маркизой», наплевав на обязанности. Наверное, обиделся за крошечные чаевые.
Да он и того не заработал. За его унылое лицо надо не доплачивать, а вычитать.
И вообще. Кого они из себя строят, эти французы? Великую европейскую нацию? Обладателей высоких культурных традиций? Соотечественников полководца-победителя Наполеона?
Да, были и теми, и другими, и третьими… когда-то давно. Однако продолжают цепляться за историю. Не желают замечать перемен. Звание великой нации у них давно отобрали англо-саксы. Культурную традицию посещать Лувр перебил американский Макдоналдс. Их Наполеона победил наш айфон: молодежь, увлеченная игрушками на телефонах, вряд ли вспомнит фамилию полководца, зато с легкостью назовет имена черепашек-ниндзя.
Черепашки стали важнее исторических личностей.
Да-а… Измельчал местный народишко. Но продолжает маниакально собою гордиться. А что они такого выдающегося создали за последние сто лет? На память ничего не приходит. Все достижения датируются позапрошлыми веками и сейчас выглядят непрезентабельно.
Статуи, колонны, памятники покрыты пылью времени и пометом голубей. Дворцы в стиле барокко и рококо на фоне современных зданий смотрятся как динозавры Юрского периода. Искусство превратилось в кич и наглый способ заработать деньги. Самые известные достопримечательности Парижа: Эйфелева башня, базилика Секре Кер, кабаре Мулен Руж, картина «Мона Лиза» растиражированы до неприличия: их печатают на сумках, тарелках, магнитиках, кепках, брелоках, а также на автобусах, остановках, витринах, плакатах… Они везде, куда ни кинешь взгляд. Они наводнили город, как зомби. Тошнит уже от этих примитивно-убогих копий, не хочется на оригиналы смотреть.
Слава нации угасает вместе с популярностью французского языка. Когда-то в Европе он считался модным, теперь только предмет интереса измельчавших числом полиглотов-любителей, умеющих картавить и говорить «в нос».
Да черт с ними, сказал себе Броуди и поискал глазами вокруг. Надо переключиться на что-нибудь другое – без политики, искусства и национальных особенностей. На что-нибудь корректно-толерантное...
Тьфу! От одного слова тошнит.
Или от того, что с утра не ел.
Потянулся рукой к стоявшему на столе меню в виде двух плотных створок, раздвинутых под углом девяносто градусов для устойчивости. Почитал список блюд, который, как ни странно, они потрудились представить в членораздельной транскрипции.
Французская кухня - на любителя. Многие блюда Броуди не стал бы заказывать, даже если бы во Франции закрылся последний Макдоналдс. Пробовал он их «деликатесы». «Улитки по-бургундски» слишком воняют чесноком, «петух в красном вине» потерял вкус и закислил, «лягушачьи лапки» напичканы приправами, но так и не лишись болотного вкуса, а знаменитая фуа-гра...
Броуди передернуло. Припомнились сцены из документального фильма, который недавно сняли защитники животных и показали по Дискавери. Фуа-гра – паштет из печени гусей. Чтобы та самая печень была жирной, нежной, «таяла во рту», каждого гуся персонально кормят «до отвала» специально тренированные мужики. Они залезают в длинную, грациозную шею гуся своей волосатой рукой, заталкивая пищу как можно глубже. Зрелище не для впечатлительных. Броуди видел всякое, в том числе пытки людей, но гусей-то за что?
Поморщился, тряхнул головой. Черт, с чего это вспомнились садистские картины? А, наверное, тот угрюмый официант настроение испортил. Что ж, сегодня он может спать спокойно: цель достиг, одного туриста здесь больше не увидит, мстительно подумал Броуди. Хоть и понимал: одним клиентом больше, одним меньше – ресторан не заметит. Поставил меню на место, влил последнее вино в рот, посмотрел перед собой незрячим взглядом.
Поразмышлял, чем бы сегодня заняться. Поначалу собирался вернуться домой, но вспомнил, что у соседей ремонт, а целый день слушать визжание сверла желания не имелось. К тому же вокруг дома постоянно шатаются подозрительные личности под видом рабочих. Конечно, может, Броуди преувеличивает опасность, но ремонт – отличное прикрытие для незнакомцев, желающих проникнуть в чужое жилье. А он должен проявлять осторожность по причине статуса беженца, который сам себе присвоил. В данном случае лучше переборщить с осторожностью, чем оказаться трупом. Значит, будет гулять по городу и вернется домой… нет, чтобы не сглазить, скажем как говорят пилоты в самолетах: расчётное время прибытия - девятнадцать часов.
Броуди поднялся, пролавировал между другими столиками и отправился по улице… Лепик, вроде. Названия местных улиц он категорически не запоминал – из-за различий написания и произношения. Сплошная путаница. Одни и те же буквы в разных сочетаниях произносятся по-разному. Чтобы изобразить звук «О» используют три или четыре знака. Некоторые написанные буквы произносить вообще не стоит – зачем тогда писать?
А еще надо картавить и гундосить…
Язык сумасшедших. Броуди и двух слов на нем бы не связал. Хорошо, что улицу, на которой жил, запомнил. Но там особенно напрягаться не пришлось. Улица Фош – коротко и ясно, как выстрел из пистолета с глушителем.
От ресторана улица не очень резко, но заметно спускалась вниз к театру-кабаре Мулен Руж, что означает Красная Мельница (прочитал в рекламном проспекте). Улица узкая, по обеим сторонам лавки с товарами, произведенными кустарно и на скорую руку: майки, бейсболки, сумки, открытки, фигурки, бусы, браслеты, кольца, шарфики, кошельки и прочая ерунда, которая продается в каждом крупном мировом городе. Раньше такой хлам просвещенные европейцы предлагали диким племенам. Теперь «дикие» предлагают его «просвещенным».
Торговля шла бойко, народ толпился возле товаров и мешал проходу. Еще больше мешанины добавляли шустрые темнокожие парни – братья по оружию… то есть по бизнесу тех, что стояли на лестнице у Секре Кер. Они переговаривались на своем, гортанном языке и с побрякушками в руках лавировали между людьми, как японские рыбки между водорослями.
Броуди почувствовал себя некомфортно. Он никогда не доверял людям с другим цветом кожи. В Америке их тоже хватает, но они хоть разговаривают понятно. А эти… и выглядят иначе, и разговаривают не так.
Слишком много иностранщины, или портмоне стырят, или перо в бок воткнут, подумал Броуди и вышел на середину улицы. Здесь было посвободней, он шагал, не толкаясь и не замедляясь. В какой-то момент ощутил напряжение в затылке, когда кажется, что кто-то настойчиво смотрит вслед. В тот же момент услышал поблизости шум мотора «фр-фр-фррр». «Харли-Дэвидсон»… Его звук он различит спросонья, с бодуна и даже с сотрясением мозга.
Невозможно.
Улица узкая – только для пешеходов, здесь ни машине, ни
