Когда, исполнив долг, вернулся к «нормальной» жизни.
Но. Нормальная жизнь не вернулась к Броуди. А превратилась в свою противоположность. Он прошел по программе «защита свидетеля»: получил новые документы, поменял исходные данные и все остальное, что можно поменять: адрес, банк, зубы и профиль, но в безопасности себя не ощущал. Ожидал нападения от каждого прохожего, из-за каждого угла.
Ожидание смерти хуже самой смерти. Это пытка, от которой теряешь покой и сон. И ощущение действительности.
Интуиция – чувствительная, как сетчатка глаза, подсказывала: беги.
Со слезами в сердце Броуди продал любимый мотоцикл – своим «фырчанием» слишком привлекал внимание. Приобрел за пятьсот баксов подержанный «Форд» у бывшего куклуксклановца - тот отошел от дел, купил ранчо и теперь вместо людей резал свиней. Был счастлив.
А Броуди нет. И не будет…
Со сладкой ностальгией вспоминал он годы, проведенные в «семье». И с горечью осознавал: никогда они не повторятся. Никогда не будет он заниматься армрестлингом с Джеком-Совратителем и сексом с Наоми. Никогда не будет участвовать в парадах на День Независимости. Никогда не услышит любимую мелодию мотора «фр-фр-фррр». Наоборот, если услышит – должен будет бежать куда подальше.
Он и бежал. Колесил по стране – от пустынь Техаса до лесов Монтаны. Жил как изгой. Без друзей, без детей, без «Харли», без подружки. Без самого себя.
Зато в компании со стрессом.
И страхом, который не отпускал ни днем, ни ночью. Броуди боялся проговориться в пьяном виде где-нибудь в баре или сказать лишнее слово собственному отражению. Повсюду ощущал слежку. Даже когда стоял на дне Гранд Каньона и кроме орлов над головой не видел ни одной живой души. Но у орлов были глаза «Ангелов ада», а крылья напоминали крылья черепа.
Броуди проклинал свою юношескую наивность, плакал внутри, стирая с памяти, как сопли со щек, романтический патриотизм и желание быть «хорошим парнем».
Потом решил вообще уехать из Америки. Обид не питал, ведь родина обошлась с ним вполне корректно. Он послужил ей, она предоставила всю возможную защиту. Чья вина, что этого оказалось недостаточно?
А почему он вообще такое предположил?
Может, преувеличил опасность, поддался шизофренической мании? Пора переходить на нейролептики?
Нет, на нелегальное положение.
Он чуял тайную слежку, как собака чует хорошо спрятанный кокаин, и кочевал по миру в поисках умиротворения.
Напрасно искал.
Покой в душе – роскошь, которая стала ему недоступна. Деньги есть, а счастья нет. Самый бедный рыбак на каком-нибудь Гуглом забытом тихо-океанском острове был богаче Броуди. После удачной рыбалки и вкусной ухи лежит он на теплом песке, раскинувшись в форме звезды, уставившись в бесконечность – моря или неба.
Так просто…
И так невозможно.
Для Броуди.
Что ждало его за границей?
Не покой, а еще больший стресс, от того, что теперь в чужой стране, среди незнакомых людей, говорящих на непонятном языке. В случае чего, обратиться за помощью не к кому, сосед может оказаться шпионом, а прибывшие по вызову полицейские – фанатами «Ангелов».
Броуди потерял ощущение реальности. Чувствовал себя загнанным дельфином. На которого охотятся японцы. Эти азиаты - только на вид улыбчивые, добродушно кивающие, узкоглазые человечки. Да, за короткий срок они прыгнули из древности в современность. Но внутри этих малорослых носителей высокоинтеллектуальных идей до сих пор живет дух древних самураев, жестоких и беспощадных. Броуди видел по телевизору, как они охотятся на дельфинов: с помощью новейших технологий находят семью в океане, окружают, загоняют на мель и убивают. Дельфины не понимают – за что. Бьются, плачут и кричат почти по-человечески…
Дельфины – люди моря.
Броуди – дельфин земли, на которого идет охота. Где бы ни находился, чувствовал себя под прицелом – или примитивного пистолета, или высоких технологий. Куда бы еще отправиться? Разве что на Луну с билетом в один конец. Вернее на Марс - кажется, туда набирают добровольцев…
Потому что на Земле больше нет для него места. Броуди знает. Броуди пробовал. Пытался затеряться - в саваннах Калахари, в джунглях Амазонки, даже во владениях Кинг Конга на острове Борнео. Жил среди африканских львов, амазонских питонов, индонезийских горилл. Но, не обладая навыками Робинзона Крузо, рано или поздно выходил к людям.
А люди – его главные враги.
Чтобы спрятаться, Броуди забирался в самую далекую планетарную глушь – на редконаселенные острова пролива Торреса близ Большого барьерного рифа. Но там каждый пришелец на виду, тем более белый среди аборигенов. Хоть и загорел он до медной красноты, все равно отличался от местных, как рыжая рыба-клоун отличается от черной рыбы-дракона.
Пытался затеряться в мегаполисах, что тоже не удалось: в толпе за тобой наблюдают тысячи глаз, как тысячи прицелов... Броуди начал пить, чтобы забыться, впадать в депрессию, чтобы отказаться об борьбы. В пьяном тумане подумывал о самоубийстве.
Но какой в этом смысл? Облегчить работу киллеру?
Нет, до такой бессмыслицы он еще не допился.
Францию Броуди выбрал в качестве последней остановки перед возвращением на родину. Да, если его и здесь не оставят в покое, то будь что будет. Вернется в Америку, но не поступит в Голливуд, как только что мечтал, а поселится подальше от сородичей, где-нибудь в лесах Северной Дакоты. Подобно гениальному маньяку Унабомберу будет вести дикий образ жизни - в убежище в виде холма, без отверстия для вентиляции и дырки для канализации. Подобно гениальному выживальщику Рэмбо наделает ловушек, купит оружие и будет обеспечивать себя сам. Броуди обойдется без остального мира. А мир пусть обходится без Броуди...
Как научились обходиться без него самые близкие – жена и сыновья. Он давно развелся с Гвен, не связывался с детьми, чтобы не подвергать их опасности, не дать себя шантажировать. Он отрезал их, как самый лакомый кусок рождественской индейки, и выбросил за дверь - на съедение жаждущим мяса псам, то есть жаждущим мести «Ангелам».
Да, вернется на родину с большим желанием начать сначала и маленькой надеждой, что удастся.
«Слышь, на тебя уповаю, – Броуди глянул на Спасителя, парившего под куполом. – Ты уж не подведи, дружище. А я тебя отблагодарю».
Чем он может отблагодарить Того Кого ничего материальное не интересует?
Ну… хоть свечку поставит. За упокой Его души… нет, он же вечно живой… тогда за упокой своей души… тьфу, нет, я же еще живой… тогда за здравие нас всех – людей на земле и ангелов на небе… тьфу, черт, ангелов не к месту вспомнил…
Тряхнул головой. Совсем запутался - за что свечку ставить. Решил не ставить. Вдруг и там, под куполом базилики… то есть, в Небесной канцелярии тоже ошибутся…
Отвечать за чужие ошибки Броуди не собирается, своих хватает. Вздохнул глубже обычного, отвел взгляд от амвона и по дуге глянул направо и назад. Очередь к двери рассосалась, можно выйти без задержки и толкучки. Броуди поднялся, надел рюкзак и, больше не проверяясь, направился к выходу. Перед тем, как выйти на свет Божий, ощутил свербение в затылке и все же оглянулся. Заметил знакомый лысый силуэт у каменной чаши со святой водой, куда верующие окунали пальцы и крестились. Это был тот самый служитель Секре Кер - хранитель традиций. Он следил не за порядком у чаши. Сложив руки под грудью, он как-то слишком напряженно смотрел вслед Броуди.
Билл хотел насторожиться, потом раздумал. Да черт с ним… Придурковатый служитель только и всего. Слишком незаметная фигура. Ни членом, ни фэном «Ангелов» быть не может – по причине возраста и тщедушной комплекции. Следит за Броуди? Чепуха! Просто стоит, наблюдает за туристами – чтобы снимали шляпы да не плевали в чаши. На большее не пригоден. Вышел на пенсию, не знает чем заняться. Хоть здесь почувствует себя нужным, а то дома со скуки бы умер, глядя на мир сквозь герань на окошке...
Со спокойным сердцем Броуди вышел на улицу и первое что услышал «фр-фр-фррр»...
Нет! Не может быть. Наверх невозможно подняться ни на мотоцикле, ни на другом виде транспорта. Только на своих двоих…
Шизофрения проснулась… нет, скорее снизу донеслось – успокоил себя Броуди, подошел к ограждению и оглядел панораму Парижа с вершины Монмартрского холма. Следовало бы умилиться и восхититься, но Броуди не спешил. Он уже видел все это с вершины самой знаменитой в мире башни, которую построил Эйфель. Конечно, по первости впечатляет, но Броуди на холмах не новичок. Базилику Секре Кер он посетил в третий раз и, вероятно, в последний…
В том смысле что надоело.
Все здесь надоело.
Скрываться, толкаться, восхищаться.
Восхищаться Парижем в ракурсе «сверху» сейчас недосуг, мысли заняты другими вещами. Как-то неуютно здесь... Будто не только ты на город смотришь, но и город – на тебя. И далеко не дружелюбно: прицелившись пиками антенн, сверкая оптическими прицелами окон.
Надо возвращаться домой, на авеню Фош, в квартиру, защищенную тройной сигнализацией и двойной дверью. Авеню просматривается с трех сторон, незаметно подойти или подъехать невозможно. Там Броуди чувствовал себя как за каменной стеной крепости-острова Мон-Сен-Мишель, куда доступ ограничен. А за каменной стеной Секре Кер, куда пускают даже без входной платы - чувствует себя как голый король. На него все смотрят, но незаметно. Политкорректно…
Броуди кинул на голову бейсболку, притянул к носу козырек, быстро глянул вправо-влево - выбирая лестницу, на которой поменьше народу. Обе были полны. По логике движения выбрал правую и встроился в толпу.
Толпа двигалась заторможенно, гуськом по одному, хотя лестницы удобны для спуска втроем, быстрым шагом: ступени широкие и невысокие, как в домах престарелых. Причиной замедленного течения людского потока были стоявшие по обеим сторонам торговцы сувенирами – сплошь мужчины африканской национальности. Они прибыли из бывших французских колоний, про две из которых Броуди когда-то слышал, потому что там и Америка наследила: Алжир и Мали, но географическое положение назвать затруднился бы.
Торговцы – молодые, высокие, разной степени смуглости парни, чувствовали себя в гостях, как дома. Они буквально оккупировали каждое свободное пространство на ступеньках и прилегающей траве. Низко-гортанными, не по-европейски грубыми голосами они предлагали свой незамысловатый до убожества товар – с рук или с пола. Это были всякого рода безделушки, произведенные дешево и продаваемые втридорога: брелоки с модельками известных автомобильных марок или мельницей всемирно известного кабаре Мулен Руж, магнитики с видами Парижа, кепки, кошельки, игральные карты…
Но первое место с большим отрывом занимали пластмассовые фигурки Эйфелевой башни – они валялись кучами повсюду, прямо на земле, порой даже без
