представляет его человек.
- Да, но так употребляли идею софисты, а не Платон. Он вкладывал в нее и другой, уже умопостигаемый смысл. Если вы сами подумаете, а не будете вспоминать неумелые аргументы ваших школьных учителей, то предположите, что идея, в отличие от представления, существуют не в голове, в сознании человека, как его представление, а, напротив, это сознание существует в идее, когда оно, точнее, вы думаете о чем-то. Правда, такое существование вас в качестве мыслящего субъекта в идее, отлично от существования его в виде тела, телесного существа. Было бы глупо полагать, что человек существует в мозге как одной из частей, пусть и главной, мыслящей, управляющей, своего тела, одновременно отсутствуя в других его частях. Ведь человеческое тело как живое едино и цело.
- Так я понял, куда вы клоните. Но именно здесь в соотношении идеи и материи, ума и тела и скрывается противоречие учения Платона о причастности вещей, тел идеям.
- Да, в этом если не учении, то размышлении, которое часто повторяется в его диалогах, есть некоторая неясность для современного читателя и толкователя его текстов. Но она вызвана тем, к кому обращается сам Платон. К кому же? К людям своего времени – времени мифа, сказки. Зачастую он не только мыслит идеями, но и представляет то, как мыслит, словами, это рассказывает. В результате у читателя и критика идеи и представления складываются в сказочный узор. Он ткет свою мысль, пользуясь подручными средствами своего времени, - словами, которыми греки думали и в которых жили. Недаром у них слово и мысль называются одним словом «логос». Они были людьми слова, сказки. В нашем же языке как языке позднего развития мы отличаем мысли от слов.
Но Платон имел в виду то, что имеет в виду всякий умный человек. Он имел в виду мысли как явления идей, которые есть то, чем он имел в виду мысли вещей, а не сами вещи. Скажем так: он видел мысли в уме, а не вещи, благодаря идеям как умозрительным видам (образам). Как нам понять Платона? Допустим, человек смотрит на вещь. Как он понимает, что это за вещь? Для этого уже должно быть понятие вещи, чтобы не просто гадать, что это такое, а знать. Такое знание складывается в понятие вещи, в котором она находится для его ума, если у него есть правильная установка на вещь. Эта установка задается самой жизнью человека, его реальным опытом овладения данным предметом.
Прежде я не зря сравнил твою реалистическую установку с материалистической. Для Аристотеля как критика своего учителя такой установкой была сама реальность мира. Для него все было реально. Для тебя же как человека, получившего советское образование, такая установка стала материалистической. Это особая, уже не идеалистическая, как у Платона, который исходит в мысли уже не из слов, как его первые читатели в качестве людей мифа (слова), а из идей, но идеологическая, исходящая из интереса власти, выдающей свое частное, партийное за всеобщее, народное. При этом ты сам, не ведая сущности той установки, из которой исходишь, полагаешь ее натуральной, естественной.
В этом установленном или установочном смысле материалистическая установка (пропозиция) является разновидностью естественной установки ученого на саму вещь мира. Когда же мы думаем о том, как мы думаем, мы уже устанавливаемся в мысли относительно не мира вещей, а мира мыслей, устраиваемся у себя в уме, в сознании, грубо (мифически) говоря, в голове. Это, как ты, я надеюсь, знаешь, уже феноменологическая установка сознания философа как не точного в измерении, а строгого в описании феноменов мысли или идей.
- В ваших словах я замечаю влияние как марбургских новых кантианцев, так и фрайбургских феноменологов.
- Да, в смысле, что они были неплохие ребята. Что говорит, что и они умели думать. Я вижу, ты все же еще и сам занимался историей чужой мысли. Только почему она не стала твоей собственной?
- Спасибо, конечно, за комплимент, но я останусь при своем мнении.
- Вот именно мнении. Да, ладно. Повзрослеешь, может быть, поймешь.
- Хорошо. Я еще раз подумаю над вашими словами, но уже про себя. Значит, высшие силы, видимо, по-вашему, это идеи. Кстати, как они соотносятся с понятиями в мыслях человека?
- Неужели не понятно? Понятия понятны полностью, потому что они есть результат мышления, а идеи как установки, как то, что наводит в мысли нас на понятия, понятны тем, что не понятны? Они бросают свет знания из темноты нашего незнания, находясь на границе между ними. Они узнаваемы в понятиях, но этими понятиями не являются. В этом смысле идеи существуют самостоятельно, объективно, независимо от нашего представления и понимания. Их существование нам трансцендентно. Они имманентны нам из сознания, а не из чувственного, телесного существования. Они – умопостигаемые, находящиеся на границе мира вещей. Идеи – причины, понятия – цели. Идея в понятии идеал. Понятия – это воплощения идей в мыслях. Образами идей являются мысли, а не вещи как факты, данности чувств. Это заданности ума.
- Значит, высшие силы есть в другом мире. Их явлением в этом мире выступают лучшие из туземцев, живущие в другом городе? Но не умножаем ли мы таким образом сущности без необходимости.
- Мы как пришельцы из другого, своего мира уже являемся фактами, свидетельствующими о том, что эти сущности реально умножаются.
- Интересно. Тогда не менее интересно, как ты сюда попал. Расскажи.
- Наверное, не менее интересно и то, как ты сам попал сюда.
- Про себя ничего сказать не могу, кроме того, что я потерял сознание, а когда очнулся, уже был в этом мире.
- Странно. Накануне моему путешествию в параллельный мир мне явились существа, в которых я узнал своих близких. Они сказали мне, что пришла пора покинуть мне этот грешный мир и переселится в другой, лучший.
- На каком языке они говорили с тобой?
- На моем родном. Или, может быть, они говорили со мной телепатически. Ведь это было видение.
- Видения являются телепатам? Ты телепат?
- Я реальный телепат. Иначе как может быть так, что мы телепортировали не только в мыслях, но в реальности тоже. Мы физически здесь существуем.
- Кто знает. Может быть, это и есть твое царство идей. Кстати, ты больше не видел своих близких?
- Где? Здесь? Нет, не видел. Никакое это не царство идей, если только это не царство идей идеолога равенства и справедливости.
- Хорошо. Я так понимаю, мы оказались в царстве средне арифметических чисел, где все равны друг перед другом. Но как же мы?
- Мы другое дело. Мы – пришельцы, исключение из правил. Это и есть предел мечтаний левых идеологов, которые молятся на «демократическую священную корову». Здесь царство демократии, то есть, царство «серой посредственности», которое еще Гегель назвал «животным царством гражданской жизни». Разумеется, для «посредственных людей» здесь рай.
- Я так понял, туземцы этого царства не могут покинуть город. Но мы можем? Ведь мы не туземцы.
- Какой ты интересный парень. Нас, вообще, здесь не может и не должно быть. Поэтому нам закон не писан. Но что практически это будет означать? Смерть. Нас просто убьют, если мы попытаемся покинуть город.
- Туземцам тоже запрещено пытаться покинуть город?
- Естественно. Но особо никто не сторожит город. Зачем сторожить рай? Кто из него захочет выйти? То, что это не рай, понятно только нам, пришельцам. Когда речь идет о жизни и смерти, то желанна любая жизнь, пусть даже «демократическая».
- Какая-какая? Дерьмократическая?
- Это как тебе понравится.
- Так почему же тебя не выбрали в город лучших? Почему ты живешь не в городе аристократов?
- Это до сих пор и для меня загадка. Значит, я происхождением или умом не вышел в лучшие.
- The best of the best. Видимо, высшие силы решили, что лучшие из пришельцев хуже туземцев и поэтому лучшие в нашем мире равны худшим в параллельном мире.
- Адам, вы передергиваете меня. Я никакой не лучший. Вообще, вся эта местная система мне не по нутру.
- Местные существа, как я увидел, это гуманоиды. Насколько они похожи на людей?
- На все сто. Есть такая игра: найди пять отличий. Не нашел ни одного. Может быть, только одно, - здесь слишком много тупых. Но это понятно: всех умных отбирают в два других города – райский и адский города, если так можно выразиться.
- И это все? Если все, то очень грустно. Как уже сказал классик нашей литературы: «Печально я гляжу на наше поколение! Его грядущее – или пусто, или темно. Меж тем, под бременем познанья и сомненья, в бездействии состарится оно». Уже понятно, кто виноват. Что делать?
- Все понятно. Хотите соображать на троих, вместе с Герценом и Чернышевским? В этом вы остаетесь безнадежно русским, так как это собственно русские вопросы, поставленные, кстати, не русскими по фамилии.
- Но они были действительно русскими. Хотя есть много людей с русскими фамилиями, которые русскими никак не являются ни по своему происхождению, ни, тем более, по своему духу.
- И то верно. Но мы ушли в сторону. Виновато наше поколение. Это очевидно. И поэтому кому не делать, - исправлять ошибки настоящего, извлекая уроки из прошлого, - как не нам? Вот что делать? Жить по старинке, как советовал Вась Вась Розанов? Вот по памяти его слова: «Как что делать: если это лето – чистить ягоды и варить варенье; если зима – пить с этим вареньем чай». Это он говорил в ответ на вопрос нетерпеливого петербургского юноши, вероятно, революционно настроенного чернышевца, вроде ВИЛ'а. То есть, жить да поживать сообразно годичному циклу, как жили предки и того нам желали. Все суета сует и нет ничего нового под солнцем.
- Это вы так подводите библейскую и классическую базу под собственное бездействие как представитель нашего печального поколения по слову Михаила Юрьевича?
- Было бы глупо пытаться организовать революцию среди горожан торжествующей демократии. Но что-то делать действительно нужно. Причем не горожанам, а нам. Ведь вы и, вероятно, и я, не довольны своим положением.
- Вопрос решается просто: достаточно нас выбрать и поместить в другое место: с умными или с хитрыми вместе.
- Не вместо ли? Ведь именно там, наверное, следует все поменять. Тогда и здесь изменится тоже.
- Видимо, это соображение мешает высшим силам выбрать нас. Здесь мы не представляем угрозу их порядку. Я думаю, они опасаются нас, следуя законному предостережению: что хорошего можно ждать от пришельцев? – умозаключил Каин.
- Вы думаете в прежней парадигме, навязанной вам библейским мифом: «Каин, где брат твой, Авель»? Опасаетесь своей судьбы?
- Я не номинальный детерминист и фаталист. И местные горожане не мой Авель, который, кстати, был деревенщиной.
- Во как!
- Да, так и никак иначе. Вы предлагаете нам покинуть этот город. Но как? Наверное, вы еще не знаете, что он не имеет границы.
- Это как?
- Вот так. Только ты выйдешь за городские ворота, так эти ворота обращаются входом в этот же город.
- Значит, у нас нет никакой надежды выйти из города дураков. Неужели вы хотите сказать,
