достопочтенный Мерхаб, за свою долгую жизнь и лишней нитки не вытянул и пусть его покарают боги, если он когда-нибудь обманет.
Как происходит примерка «костюма» описать не могу. Если просто, получается так: вот я сам в себе и минуту спустя – в другом теле. Спонтанно.
Клянусь третьим законом полкового устава, это произошло и в лавке. Стоял рядом с покупателем. И вот в теле Мерхаба.
«Клянёшься мною?» - мысленно спрашиваю хозяина лавки. Он озирается: «Ты кто?» Мерхаб не понимает, кто с ним говорит. – «Ты только что мною клялся, - говорю ему, - или уже забыл?» - «Кто клялся?» - глазки так и бегают по лавке. – «Ты», - настаиваю я. – «Я не мог никем клясться, клянусь… - Мерхаб осекается на полуслове, - вспомнил! Я клялся богами!» - «Я – твой бог», - с металлом в голосе произношу я. – «Мой? – не верит хозяин. – Как так мой бог?» - «Твой! – смеюсь, - а то чей же ещё! Или ты сомневаешься?» Хозяин глазками не верит и ищет говорящего. – «Чем докажешь?» Чувствуется, к нему возвращается прежнее нахальство и уверенность, он догадывается, что его разыгрывают. – «Докажи своё божественное величие!»
Это он зря. Его низкорослого, с отвисшим животом, сразу же сбивает с ног боль в ступнях, через плотную ткань тапочек из тонкой кожи горного козлёнка вылезают кривые пальцы с нестрижеными ногтями. Бедра и голени затрещали, удлиняясь. Тело начало расти в ширину и высоту. Мерхаб взвыл: «Мне очень больно!» - «Негодяй, - рокочу в его голове, - ты продолжаешь сомневаться?» - «Нет, - вопит он, - верни мне моё тело и повелевай! Исполню твой любой приказ, мой повелитель!» Не я произношу эти слова, Мерхаб, не без моей помощи, конечно. – «Видишь двух пожилых женщин в ветхих одеждах, - поворачиваю ему его голову налево. – Зови их в лавку». – «О, мой бог! – мямлит Мерхаб. – они бедны, они не купят ни локтя ткани, они для них очень дороги». – «Зови немедленно, - и начинаю шевелить его плечами, хрящи трещат. – Выйди к ним, возьми их за руки и приведи к себе. Предложи весь товар, что на полках, и тот, что в кладовых. Живо!»
Камнем, пущенным из пращи, вылетает Мерхаб из лавки под жаркое вечернее солнце. Хватает за руки женщин. Тащит за собой. Естественно, они пугаются. Упираются. Не хотят идти. «Уважаемые старицы, - лепечет Мерхаб, - прошу ко мне. У меня вы найдёте самый лучший товар во всём Арканде! Только у меня самый богатый выбор прекрасных, нежных и воздушных тканей!»
В нерешительности останавливаются женщины на пороге лавки. Никогда в своей жизни они не видели такого великолепия. Я же рад стараться: руками хозяина лавки расстилаю на прилавке тончайший переливающийся атлас, легчайший прохладный шёлк, ткани из хлопка и льна. Женщины шушукаются. Недоверчиво смотрят на хозяина. Смотрят друг на друга, не решаясь что-либо сказать. – «Нравится? – разворачиваю рулон шёлка. – Сколько локтей тебе нужно для нового халата? Столько? – отрезаю на глаз приличный отрез, сворачиваю и укладываю в корзину. – А тебе, - обращаюсь ко второй, - сколько?» Одна из них говорит: «Нам нечем заплатить за это, господин». – «А зачем вам платить?» - спрашиваю я. – «Как зачем, - бунтует Мерхаб, - за товар дают деньги!» - «Вам платить не надо, - объясняю им. – Это вам подарок от Мерхаба! Мерхаб – это я! Берите, уважаемые, и идите с миром!»
Мерхаб с тоской смотрит вслед женщинам. Но тут я выталкиваю его на улицу и кричу его ртом: «Слушайте жители нашего прекрасного города Арканда! Этой жемчужины мира! Это говорю я – Мерхаб! Сгодня я раздаю свои лучшие ткани, привезённые со всего света, бесплатно всем нищим и бедным! Спешите ко мне, все, кто слышал! Кто слышал, расскажите другим! Это говорю я – хозяин лавки тканей, уважаемый Мерхаб!»
Ох, повеселился же я, наблюдая за посеревшим лицом Мерхаба, когда он дрожащими руками отмерял и отрезал куски лучшей ткани и отдавал в руки бедняков и нищих.
Перед тем, как вернуться назад, предупредил Мерхаба: «Не вздумай изменить решение твоего бога. Или нынче же вечером не сможешь совладать с наложницей. Завтра обессилишь в постели с женой. Послезавтра тебя будут обучать любовным наукам в мужском гареме султана».
***
Это было вчера. А сегодня…
Если бы я не был свидетелем происходящего на моих глазах, то я был бы обязан это выдумать!
***
Как великолепно, трогательно звучит Его голос. Он не нежен и плаксив, не сюсюкающий. Он говорил на доступном языке со взрослыми людьми.
Он – голос – когда надо звенел натянутыми струнами лиры и разносился пением птиц. В определённые моменты он опускался до очень тихих звучаний и, чтобы Его слышать, толпа замирала и, затаив дыхание, ловила каждое слово.
Своим голосом Он управлял стихиями – за короткое время беседы уничтожающий зной сменяла освежающая прохлада, брызгал мелкий дождь и снова сверкало небесной чистотой синее азиатское небо.
В определённые минуты Он нагнетал трагизма в своём голосе или придавал металлические нотки, когда приходилось урезонить кое-кого из разбушевавшихся в неистовстве в рядах слушателей и, редко изменяя тембр, вводил каждого в своеобразный гипнотический транс. Я не был исключением. В некий момент я даже ощутил полёт. Вознёсся выше облаков и оказался на огромной зелёной поляне, она простиралась насколько хватало глаз, сидящим на деревянной скамеечке. Рядом, - протяни руку и дотронешься, - сидел Он и смотрел на меня миролюбиво и говорил. Его слова вызывали во мне живительные вибрации и вдруг снова ощутил в сердце забытое чувство уюта и душевного тепла. Проникаясь Его голосом, Его словами, Его речами, понимал растущее во мне желание слушать эти дивные, волшебные звуки постоянно.
Что значат Его слова: пусть будет в делах ваших да – да, а нет – нет, остальное всё от…
И этот его медитативный голос… Совсем не похожий на резкие крики отдаваемых команд и приказаний, что слушал я большую часть своей жизни. Хотя, сколько этой своей жизни прожил самостоятельно? Всё время под чьим-то контролем, чьею-то слежкой, негласным надзором. Право на глоток свежего воздуха непременно обязан заслужить, исполняя истерические приказы начальства.
Здесь же – воздуха столько, что им не надышишься. Не нужно ни у кого испрашивать разрешения подышать. И никто тобой не командует. И не дышит тяжело в затылок.
***
А ещё здесь есть Он…
Обвожу толпу взглядом. Народ сродни морским волнам, то прибывает, то убавляется. В определённое время наблюдаю множество стариков и женщин с детьми, их сменяют наводняющие пространство ремесленники. И все слушают, раскрыв рты. Прежде подобного они не слышали и от этого крайне возбуждены и растеряны: неужели так бывает.
По краям площади мелькают группы стражников. Они следят за порядком и, нет-нет, да и сами присоединяются к слушателям, повернувшись вполоборота к говорившему. Стражникам жарко – на головах кожаные шлемы с чешуйками украшений, кожаные куртки прикрывают тело, украшенные круглыми инкрустированными железными бляхами. Сочувствую стражникам – и сам обливаюсь потом, горю жарче полуденного солнца принять освежающий душ, в эту эпоху инженерная мысль ещё не выросла до таких цивилизационных высот, есть бани, что-то напоминающее помещения для водных омовений, но всё это очень дорого – вода в этих засушливых краях дороже золота. Обмахиваюсь сооружённым из двух палок и натянутой меж ними материей опахалом – и не спасает от жары просторный халат из тонкой хлопковой ткани. Стражникам жёстче. Лбы воспалены от частого вытирания рукой выступающего пота. Они беседуют. Увлечённо. Даже спорят о чём-то. Интересно, каков предмет беседы?
Без раздумий примеряю чужой «костюм» стражника. Того, что повыше, плечистее, мускулистее своего низкорослого товарища, который может похвастаться только единственным мускулом своего тела – отвисающим через пояс огромным животом, свидетельствующим о хозяине, любителе крепких вин, жирной пищи и пахнущих миндальным маслом вперемешку с потом стареющих блудниц.
Опытный воин, стражник сразу почувствовал перемены в своём теле, его «костюм» мне пришёлся кстати. Поначалу он болтал и следил за обстановкой на базаре и за происходящим на площади, а едва я нагло воспользовался его «шкурой», сразу занервничал и ощутил дискомфорт.
Чтобы служба сахаром не казалась, как говаривал наш взводный полудурок сержант, решил сыграть с ним маленькую шутку. Напрягаюсь, - стражник схватывает мой замысел на лету, - но ему ли соперничать со мной – что утреннему бризу с порывом урагана, - и с сильным треском выпускаю газы. Впору кричать – надеть противогазы, химическая атака! Мускулистый стражник растерянно вертит головой. Застыл с раскрытым ртом, полным не пережёванной халвы его товарищ. Остановились мечущиеся меж рядов покупатели и замолчали продавцы. Глаза у всех повылазили из орбит. Все смотрят с тревогой и неясным ожиданием на стражников.
Первым опомнился любитель вина и потных проституток.
- Ермей вчера на спор съел большой котелок густой чечевичной похлёбки. Все ели, в курсе, как от неё живот дует.
Объяснение находит понимание. Напряжение сошло. Загудел пчелиным ульем рынок. Покупатели вернулись к товарам, продавцы – к расхваливанию их достоинств.
- Тумис, я вчера постился, - опомнясь, поговорил Ермей. – Выдул ветер не я.
- А кто? – рассмеялся Тумис.
«Постился, - думаю, - а как тебе вот это!» Снова дую живот, Ермей хватается за выпирающее чрево и тут же резкий тонкий звук выходит из афедрона. Долгий, сочный, протяжный, как пение тростниковой флейты, когда высокие ноты ностальгическими синкопами рвут сердце исполнителя и слушателей.
Нельзя сказать грубо, мягко выйдет так – почти зачарованные извлечёнными мелодическими гаммами посетители рынка впадают в трагический транс. Ермей чувствует иглы взглядов, они так и пронзают насквозь его кожаную с бляхами защиту.
Дружба берёт верх. Тумис выступает вперёд. Делает грозное лицо. Сдвигает брови. Трубочкой сжимает губы. Тяжёлым взглядом вгоняет всех по отдельности по макушку в утрамбованный ногами песок. Стучит тупым концом копья.
- Сказано: объелся чечевицей. Что пялитесь, будто сами никогда шутя не пускали из афри злого демона!
Как всегда, находится остряк.
- Бывало и по нескольку духов подряд, но платья наши сзади не трепыхали полотнищами на ветру!
Смех сотряс толпу. Пальцы указывали на стражников. Топали ноги. Поднималась кверху пыль.
Ермей не даром считался опытным стражником.
- С каждого зрителя один дихтений! – рявкнул он. – Забыли о налоге на представления! Живо монеты сыпьте в ящик сборов!
Ничто так сильно не впечатляет человека, равно как и побуждает к принятию быстрых решений, это нежелание принудительно расстаться с трудом добытыми деньгами.
Будто по хлопку фокусника, любопытные рассосались по местам. Восстановилась тишина. Она нарушалась степенными разговорами между двумя умничающими дураками, желающими подороже продать и подешевле купить товар. Ярко светит солнце. Зной плавит воздух. Вдалеке в синем выгоревшем небе плавают фантастические
