собой дверь - и всё. На кухню никто из девушек на этот раз не вышел…
В девять часов вечера смертельно уставший Кремнёв вернулся к себе в комнату, так Мезенцеву и не увидев…
Но он не сдался, не опустил руки, не свернул с горя лавочку: упорным парнем был, с рождения наделённым здоровьем недюжинным и победным духом, - и на другой день своё вечернее стояние повторил. И опять получил в ответ ту же самую реакцию от девушек. В районе семи часов вышла Оля Кощеева на разведку, побыла у соседей какое-то время, после чего вернулась к себе и рассказала про Кремнёва подруге. Мезенцева всё поняла и в коридор не вышла. И Кремнёву пришлось опять уходить ни с чем поздно вечером больным и смертельно уставшим. Чтобы завтра вернуться опять - и стоять у блока Мезенцевой до посинения и изнеможения…
15
В третий по счёту вечер, однако, картина чуть поменялась: в коридор на разведку уже вышла та, которую звали Наташей - жительница 320-го блока. Она вышла для того только, чтобы увидеть у кухни Кремнёва и сообщить о нём Тане, зайдя в её блок. После этого она вернулась к себе, и в коридоре опять стало тихо. Максим подумал уже, что и на этот раз предупреждённая Таня не выйдет готовить ужин в положенное время, и старания его будут напрасны - но сильно ошибся в расчётах. Ибо в половине 9-го распахнулась 319-я дверь и в коридор вышла сама Мезенцева, на этот раз одна, и - о, чудо! - направилась прямиком на кухню с пустыми руками, при этом, не мигая, смотря на Кремнёва, с неким вызовом на него смотря.
Пройдя мимо своего опешившего воздыхателя, она по-хозяйски зашла на кухню и остановилась там у стены в ожидании, когда за ней туда зайдёт и Кремнёв, - в чём она ни сколько не сомневалась. Воодушевлённый и обрадованный Максим и вправду не заставил себя долго ждать, сорвался с места и тут же заскочил внутрь, чтобы увидеть и услышать Таню, чтобы душу ей нараспашку открыть…
Внутри они встретились глазами, взглядами пронзили и обожгли другу друга, помолчали чуть-чуть, как бы собираясь с духом и с мыслями… После чего Мезенцева холодно обратилась к Максиму:
- Ну-у-у, давайте, рассказывайте, молодой человек: что Вы задумали и чего добиваетесь? - спросила она недовольным голосом, по которому без труда можно было понять, что её терпение не безгранично. - Я просто не понимаю Вашего упрямства, честное слово. Особенно - после того, как я Вам доходчиво и по возможности честно всё в прошлые вечера объяснила. Вы слышали, что я Вам говорила и к чему призывала? Или пропустили мимо ушей? Вы способны вообще адекватно реагировать на обращения? У Вас с головой всё в порядке?
- Слышал, да, - раздирая слипшиеся от волнения губы, тихо ответил Максим, на которого было больно смотреть: до того он был мелок и жалко тогда - после двухчасового на одном месте стояния, - до того вымотался и почернел от усталости.
- Ну а зачем тогда приходите сюда опять три вечера подряд - нам жить и отдыхать мешаете? Вы что, решили поиздеваться надо мной в отместку за отказ встречаться с Вами, да? решили так меня наказать? Поймите, я не могу и не хочу обижать людей, сурово их ставить на место. Такой уж я родилась, и так меня воспитали родители. Но пользоваться этим грешно, согласитесь, пытаться чего-то добиваться от меня тупым упрямством и силой. Пожалуйста, не мучайте себя и меня, успокойтесь и возьмите себя наконец в руки. Я понимаю, что Вам очень обидно, наверное, отказ от девушки получать: это больно бьёт по психике, по самолюбию. Но я-то чем виновата, скажите? Тем разве, что не люблю Вас?...
Выговорив это всё, она подчёркнуто-серьёзно и очень внимательно взглянула на столбом стоявшего перед ней Кремнёва, пытаясь только одно понять: слышит ли он её, понимает ли, находясь в критическом состоянии? Но он, переутомившийся, не мог успокоить её, он тупо стоял и молчал как глухонемой пациент в кабинете врача - потому что не знал совершенно, что БОГИНЕ СЕРДЦА ответить. Ему и отвечать было нечего, и уходить от неё нельзя: в комнате на первом этаже его ожидали тоска, пустота, ледяной холод и скука…
- Вы почему молчите-то? не отвечаете ничего? - спросила Мезенцева через минуту, когда пауза в разговоре стала угрожающе затягиваться и тяготить её, как и состояние самого Кремнёва, мрачневшего и “сдувавшегося” на глазах. - Вы себя как чувствуете? Вам плохо, да?
-…Я люблю Вас, Таня, очень я Вас люблю, - тихий и обречённый ответ, наконец, последовал. - А плохо мне оттого, что не вижу Вас, как того очень хочу. Думаю про Вас постоянно с утра и до вечера, мысленно разговариваю с Вами - а видеть Вас не могу. Это такая ужасная пытка, знаете, - не видеть рядом любимого человека. С ума можно от неё сойти…
И в этот роковой момент почерневший и подурневший Кремнёв Юрку Агапова отчего-то вдруг вспомнил из фильма, как тот однажды, в критический для него день, вдруг взял и на колени рухнул перед не верившей в его чувства Шевелёвой прямо на улице. Вспомнил - и решил повторить тот эффектный трюк перед не верившей уже ему самому Татьяной.
- Таня! А хотите, я на колени встану, докажу Вам свою любовь?! - светлея лицом и душой, вдруг с жаром выпалил он, и в ту же секунду, не думая о последствиях, плюхнулся перед Мезенцевой на колени как дурачок - точь-в-точь как это в дурном кино было.
- Да что же это такое творится-то, а?! - испуганно шарахнулась от него Мезенцева в сторону. - Прямо идиотизм какой-то, или дурдом! Вам лечиться надо, молодой человек! Вы и впрямь с ума уже сходите!
Сказавши это громко и грозно, впервые повысив голос при разговоре, она обошла стоявшего на коленях Кремнёва с брезгливым выражением на лице и скорым шагом покинула кухню, оставив заигравшегося в любовь ухажёра один на один с собой. Чтобы он смог в уединённой тишине подумать над неподобающим своим поведением…
16
Но думать Кремнёв не стал - на кухне, по крайней мере. Он просто поднялся с колен, расстроенный, и быстро ушёл к себе в самых мрачных и тягостных чувствах. И целую неделю после этого продолжал на 3-й этаж упорно ходить и простаивать там в торце коридора по три часа каждый вечер - дожидаться Мезенцеву у кухни.
Чего было больше в том его хождении и ожидании: любви, упрямства или обиды? или тупого и бездумного подражания Юрке Агапову из картины? - Бог весть!!! Попробуй теперь разбери через столько-то лет! Но только Тани он так и не дождался: не выходила она к нему. Хотя и знала о его присутствии рядом: выглядывавшие в коридор подруги ей регулярно о том докладывали - и Оля Кощеева, и Наташа, и другие девушки с курса, жившие на этаже. Все они дружно бросились Татьяну спасать от свихнувшегося маньяка-Кремнёва…
17
Через неделю без-плодного, чрезвычайно-муторного и энерго-затратного стояния и ожидания возле блока любимой наш вымотавшийся до предела герой, наконец, понял, что не выйдет Мезенцева к нему, ни за что не выйдет. Даже если он умрёт у неё под дверью от сердечного приступа или от истощения. И надо ему поэтому идти к ней в комнату самому - если он хочет, конечно, видеть и слышать её, с ней о любви говорить, если надеется ещё до выпуска решить с ней все насущные проблемы.
Однако идти к ней в гости одному, без спросу и приглашения, было выше его сил: у него бы никогда не хватило на такое смелости, духу… Но и не идти было нельзя: он не мог, страшился расставаться с Таней на минорной ноте, или вообще просто так, как с тем же гнусом-Меркуленко, предварительно не связавшись с ней узами дружбы в Университете, не узнав её домашнего адреса и будущих планов на жизнь. Чтобы потом, когда всё утрясётся и прояснится с работой, непременно встретиться и продолжить общение...
18
И тогда ему в его зачумлённую одиночеством и неразделённой любовью голову пришла совершенно идиотская идея взять и напиться для храбрости, для куражу, как это в фильмах часто показывают, - и пойти после этого к Тане на рандеву этаким молодым разудалым ухарем, без-печным и без-шабашным, отчаянным до глупости. Пьяному-то, как говорят, ничего не страшно; пьяному и море по колено, и океан - лужа, а горы - крохотный бугорок, который перескочить в два счёта можно. Именно так интересно все выпивохи устроены; вот и Кремнёв задумал таким же “героем” искусственно стать.
Сей план был ужасен и дик по своей природе, вульгарен до крайности - правильно! - но другого-то всё равно не было в наличие: не родилось почему-то в его голове. И не было рядом надёжного друга, главное, или просто взрослого человека, кто мог бы ему посоветовать и подсказать не делать этого, не позориться, не выставлять себя перед любимой девушкой ещё и алкашом, презренным и аморальным типом, то есть, вдобавок к трусости. Напомнить, что все низости и подлости на земле совершаются именно в пьяном виде. И этому нет, и не может быть пощады и оправдания…
19
Но… “если пацан решил - то пацан и сделал”. Возбуждённый новым планом Кремнёв днём съездил в знакомый магазин на Ленинском проспекте и купил себе там в вино-водочном отделе бутылку крымского портвейна объёмом 0.7 литра. В районе семи часов вечера он выпил половину её в своей комнате, не закусив даже, смачно крякнул от удовольствия, утёр губы ладонью. После чего весёленьким пошёл на 3-й этаж: выяснять отношения с Мезенцевой.
Но даже и после марочного портвейна, крепко шибанувшего в голову, он не сразу зашёл к ней в блок: минут пять или больше того стоял и трусливо трясся под дверью, теряя остатки смелости и куража, винные пары из себя стремительно выпуская. А когда зашёл вовнутрь всё-таки - то растерялся в полутёмном крохотном коридорчике блока, не зная, куда ему дальше идти: стучатся в правую дверь, или же в левую…
За стеклянной правой дверью слышалась лёгкая музыка радио и горел тусклый от настольной лампы свет. Кто-то сидел за столом и работал. Левая же комната была ярко освещена люстрой, там слышались женские голоса. Туда-то и постучал почти уже протрезвевший от страха Кремнёв, и услышал в ответ: «Войдите».
Он, дёрнув за ручку, толкнул от себя дверь и оказался внутри хорошо освещённой комнаты с двумя застланными кроватями, за столом которой сидели друг напротив друга Мезенцева с Кощеевой. Они ужинали, кушали рис с курицей, как успел разглядеть Максим, и очень удивились его визиту, отложили в сторону еду…
Увидев его на пороге, Таня выскочила из-за стола и выбежала в коридор блока, уводя его за собой и закрыв поплотней дверь комнаты, чтобы не мешать Оле. После этого они остались вдвоём на маленьком пяточке 3-метрового блочного коридора, стояли почти вплотную друг к другу, чувствовали дыхание каждого и жар молодых тел. К тому же, их никто не видел уже и не слышал: идеальная обстановка для влюблённых пар, для решения главных в жизни вопросов. Да и Таня была прелесть как хороша в узких тренировочных рейтузах и лёгкой трикотажной кофточке, через которую проглядывали её богатые телеса, от которых невозможно было глаз оторвать - и, одновременно, не возбудиться…
- Ну зачем Вы опять пришли? - спросила Мезенцева с укором, глядя в упор на Максима своими искрящимися, чарующими глазами, не имеющими грязи и глубины, что обещали будущему суженному её море страсти, любви и ласки. И по нежному её голосу можно было судить, так Кремнёву показалось, во всяком случае, что она не сильно-то и расстроена его очередным приходом, не взбешена. Скорее наоборот:
