Смерть и любовь

перехватывало дыхание от недоверчивого восторга, когда я хвалил за то, как она сыграла больного подростка, или за неожиданную остроту за ту или иную реплику. В течение всей моей речи Константин то и дело оборачивался к невесте с выражением гордости и удовольствия на лице, которые следовало понимать, как, «Я же тебе говорил! Я же говорил!».
  Ни капли не сомневался, что полностью завладел ее вниманием, поскольку видел, как на лице смешивались восхищение с благоговейной робостью и почтением к моему возрасту, как она испытывала нечто совершенно новое, с чем по-видимому, не сталкивалась прежде. К тому же эти мои наблюдения подтвердило одно тривиальное, но для меня имевшее исключительную важность, происшествие, случившееся уже под самый конец вечера. Виктория спросила, буду ли я пить кофе?
    На что Константин ей резко ответил.
– Что расселась как, клуша!  Давно бы уже принесла! - девушка, надувшись, скрылась в кухне.
    Молодой человек не помчался следом за ней, просить прощения. Он лишь пожал плечами и поднял брови:
-Женщины!
    Правда, когда она вернулась в гостиную с кофе, он, испытывая некоторую неловкость, посадил ее рядом с собой на софу, ласково чмокнул в щеку и положил руки ей на плечи, однако столь показная и, безусловно, вынужденная демонстрация нежности не могла отравить радость, испытанную мной от предыдущей непроизвольной вспышки раздражения.
    За весь вечер ни слова не было сказано об истинной природе отношений между Викторией и Костей. Но незадолго до полуночи, когда я уже стоял в дверях и прощался, собираясь предложить встретиться в следующий раз за накрытым столом уже по моему приглашению, девушка, рассыпаясь в благодарностях за данные мной советы, мимоходом сообщила, что из–за напряженного графика сценаристов съемки нового фильма перенесены на несколько недель вперед, так что они с Костей через пять дней вылетают в Питер, где и поженятся, вместо того, чтобы сочетаться браком в Екатеринбурге, как это было первоначально запланировано.
    Пожелал счастья молодым и покинул дом, но с таким чувством, словно мне дали в дорогу роковое послание. Медленно спустился к центру города, где все еще светилось несколько мерцавших огоньков, отделенных, как мне чудилось, один от другого миллионами световых лет. Сердце бурлило и кипело, переполненное светлыми надеждами и неукротимым отчаянием. Отправился завоевывать девушку, и наполнил ее сердце такими амбициями и вожделениями, которые никогда бы не поселились там самостоятельно, и не внушил бы дражайший жених. Теперь я уже не имел права потерять ее.
  Возбужденный произошедшим, не мог заснуть всю ночь и весь следующий день провел в знакомом полубреду. Ночь следующего дня опять не спал, раздираемый противоречивыми желаниями, и только в холодном свете второго бессонного утра ко мне пришло решение.
    Ровно в десять часов набрал номер актрисы —который, по идее, мне не мог быть известен. Только на седьмом звонке трубку подняли, и мне ответила заспанная Вика.
– Извини! Подожди минутку! - Вернувшись, она показалась мне уже гораздо бодрее, как человек, который только что ополоснул лицо холодной водой.
- Извини, я, наверное, тебя разбудил! – продолжил и предложил ей встретиться утром в городе. Виктория явно удивилась и даже озадачилась, спросив:
- С какой целью ты хочешь видеть меня?
- Подожди немного, и ты все узнаешь! При встрече все объясню! – стал настаивать на своем.
  Она пожурила меня за излишнюю таинственность, назвав при этом «своим старым другом», и наконец согласилась встретиться через полчаса.
- Где? - спросила она.
  Вспомнил, что в кафе «Булгур» в конце зала была пара укромных мест, которые вряд ли кто–нибудь займет во время обеденного перерыва, и там мы сможем поговорить, не замеченные никем. Виктория согласилась с этим предложением, и мы одновременно повесили трубки. Никто из нас, словом, не обмолвился про Костю.
  Актриса, как и предполагал, опоздала на четверть часа. Сел за самым дальним от входа столиком, но так, что не заметить меня, войдя, она не могла. Затем заказал кофе и стал терпеливо ждать, вертя в руках ложечку. Хотя Виктория и опоздала, все же оказалась первой после меня посетительницей заведения. Она была в своих извечных голубых джинсах и тонком льняном пиджаке с поднятым воротником и закатанными рукавами, такой же обаятельной, как всегда, несмотря на то, что надетые в тот день черные очки придавали ей слегка хулиганский вид. Подошла ко мне, заказала кока–колу, подняла очки на лоб, потревожив прядь светлых волос, и изобразила на загорелом лице вопросительную гримасу.
  Послышался хриплый голос Сергея. Одинокий посетитель, взмостившийся на один из табуретов перед стойкой бара, монотонно стучал ложкой по блюдечку, листая газету; из-за полуоткрытой двери кухни доносился захлебывающийся в оргазме голос комментатора каких-то соревнований.
  Начав говорить, сбивчиво и многословно, вскоре обнаружил, что всего лишь пересказываю комплименты, уже произнесенные за два вечера до этого. Хотя ей и было приятно услышать их снова, и она вновь застенчиво улыбалась, я видел, на ее лице недоумение.
  Тогда сменил подход и зашел издалека, начав пространный и тяжеловесный рассказ о Мирре и царе Кипра Кинира, повествуя о необычной смеси любви и ненависти, неотличимых друг от друга в своем слиянии, между отцом и дочерью, о ловушке, которую она подстроила родителю во время праздника Деметры. О теме конфликта между законом и страстью.
  Меня потрясло, что, когда заговорил об этом, сознавая, что владел материалом более чем предостаточно, иногда прибегал к окрашиванию фактов, Виктория кивала головой, безмолвно умоляя продолжать, будто мы были отцом и дочерью.
  Затем, напрягаясь от возбуждения, так что мне приходилось чаще обычного прочищать горло, и удивляясь все больше словам, слетавшим с моих уст, перевел тему в более личную и чувственную плоскость, намекнул — боюсь, довольно грубо — на то, что карьера молодой девушки, а возможно вся ее жизнь, в настоящий момент подошла к поворотной точке и что если сейчас она сделает неверный выбор, то впоследствии об этом сильно пожалеет. Мне было противно самому слышать, какую лесть расточал, отчаянно пытаясь убедить Вику, что ей не следует спешить на съемки «Круг на песке — 3», словно больше нет никакой альтернативы, а она, несомненно, имеется.
    В конце этой речи впервые заметил, что девушка нервно ерзала в кресле и пару раз, когда чересчур повышал голос, оборачивалась, чтобы посмотреть, не подслушивает ли нас кто–нибудь, но не прошло и минуты, как ее лицо снова расплылось в улыбке, она пожала плечами и полушутливой гримасой смирения попыталась скрыть свою растерянность. -Знаешь все что я услышала от тебя сегодня и три дня назад я восприняла, как обалденное копание в моем эго, которое доставило мне немалое наслаждение, но я все это ни на секунду не воспринимала чересчур серьезно.
  Но уязвимое юное создание незаметно для себя уже наполовину попалось в поставленный на него капкан. Читал в ее глазах, как она алчет новых и новых похвал и того внимания зрителя, которое ее ущербная карьера до сих пор так и не даровала. И хотя боялся напугать ее, свернуть с выбранного курса в сторону уже не мог, и поэтому мне оставалось только упирать на то, что считал своим преимуществом. Напомнил Вике:
- Знаешь, я — писатель, и пусть даже ты никогда не слышала обо мне, но в Казахстане я — писатель почитаемый, уважаемый, даже известный, к моему мнению прислушиваются многие. И я клянусь, что отныне посвящу все свои усилия твоей карьере, напишу для тебя роль и сценарий, соответствующие твоему таланту.  Я готов подчинить всю мою жизнь решению этой задачи. Я отдам все со своей стороны, но ты также должна отдать все со своей. Кстати, у меня есть к тебе предложение, совершить необычное кругосветное путешествие с приключениями и привлечением телевидения.
- Я подумаю! – ответила та.
- Да понимаю, — продолжил, потрясенный своей наглостью, — что в настоящий момент вы связаны временными обязательствами… — и, произнеся эти роковые слова, махнул рукой.
  Виктория, не дала мне продолжить.
— Временными обязательствами? — воскликнула она в изумлении и покачала головой так, словно сомневалась в моем умственном здоровье или в том, что правильно расслышала меня.  Одновременно с этим на лице появилось выражение, которого я никогда не видел ни на одной из ее фотографий, — жесткое, цинично–насмешливое, с поджатыми губами.
  В отчаянии я попытался вернуть себе прежнее красноречие, власть над словами, которыми обладал до того момента.
— Монро, — сказал, — была любовницей Джонни Хайта. Они даже планировали пожениться. Жили в месте. Но он незадолго… - Поняв, что говорю лишнее решил остановиться.
  Упоминание о Мэрилин Монро, как мне показалось, особенно смутило Вику. Я неосторожно поспешил разъяснить свои слова и сделал при этом вторую роковую ошибку.
  Бросив быстрый и настороженный взгляд через плечо, Вика опустила черные очки на глаза, отчего ее лицо стало казаться гораздо бледнее, чем было на самом деле. Она хотела что-то сказать, очевидно для того, чтобы с отвращением поспешно отвергнуть мои заигрывания, но затем вновь смягчилась. Быстро вставала из–за стола, поблагодарила меня за все сказанные теплые слова. Понимал, что уже все кончено, но готов был пойти на что угодно, лишь бы задержать ее на несколько минут, чтобы просто посмотреть и еще раз услышать ее голос. Попытался взять ее за руку и остановить.
— Я люблю тебя! – прошептал ей в след.
  Но девушка, не промолвив ни слова, покинула кафе.
    Оставшись в гордом одиночестве, уронил голову в ладони, и из моих глаз потекли слезы.
«Вот и все.» Подумал, вытерев их. «Боже мой, что я на творил?»

  Когда добрался до гостиницы, было уже поздно для того, чтобы возвращаться в Алматы. Сказал на ресепшине:
- Я вынужден завтра утром покинуть ваш отель! И сейчас хочу рассчитаться! – и сразу же заплатил по счету вперед. Затем я попросил писчую бумагу, конверт и марку — все это удалось отыскать в моем скромном заведении не без труда.
  Собрав багаж, написал Вике длинное письмо. Глубокой ночью отправился в центр города, чтобы опустить его в почтовый ящик. Если только местная почтовая служба не обладает сверхъестественной расторопностью, письмо, знал, будет доставлено в дом на Горького не прежде, чем покину пределы Екатеринбурга.
  Позже, сидя в маленькой гостиной, освещенной только неоновым сиянием вывески гостиницы за окном, погрузился в размышления.
  Представил себе, как моя возлюбленная получит это письмо, каким необычно серьезным будет ее лицо во время чтения, как она наверняка решит скрыть содержание его и имя отправителя от своего жениха — несомненно, первая, но далеко не последняя тайна в их семейной жизни — и как она на некоторое время задумается, не порвать ли его. Но я знал Викторию, как ни никто другой на этой земле. Она не сделает этого. Скорее, повзрослев и осознав, что случилось с ней, а также то, что могло бы с ней случиться, медленно начиная догадываться, что  карьера и жизнь, далекие от подлинного блеска, могли бы принять совершенно иные очертания, если б она сумела распахнуть