Но если у второй половине нет того, что есть у первой, не может ли она поделиться своим богатством с ней? Можно ли развить ум, а тем более дух, который подразумевает влечение к правде, к истине, у той, что склонна к хитрости. Не случайно же он подумал о своей невесте и будущей теще, что они – ведьмы? Прав ли он был, когда думал, что хитрость есть компенсация недостатка ума у обычного, глупого человека? Может быть, хитрость есть первая ступень ума, которая естественно отпадает, когда человек поднимается выше по кривой ума, ее выпрямляет? Может и так, ведь не зря люди говорят об остроумии, имея в виду хитрость ума.
Есть же не только умная хитрость, помимо животной (тупой или глупой) хитрости или «хитрожопасти», хитрости для выживания и естественного отбора в качестве социального животного, но и указанная хитрость ума, его изворотливость, гибкость, кривизна, а не прямота, не стройность, изощренность, превращенность, извращенность.
Вероятно, есть не только прямота ума, как прямодушие, строй ума, но и горб ума, его окружность. Не является ли кривизна ума трамплином для широты ума, его полноты. Но может ли быть широта, полнота без глубины и высоты. Сочетается ли она с плоскостью? Правильна ли ассоциация прямоты как линии, тенденции движения с плоскостью? Неужели с объемом у нас спрягается изломанность линии, своей сгибаемостью, складчатостью создающей объем. Не является ли само внутреннее результатом концентрации такой сгибаемости, складки внешней, контурной прямой линии. Искривляясь внешность скрывает собой собственный объем. В этом заключается тайна происхождения внутреннего. Не является ли сама душа складкой тела? Не есть ли мысль складка чувства?
«А, что, - не является ли друг – врагом? – спросил принц себя. - Он же другой, чем я. Так в чем же заключается смысл дружбы? Не в соперничестве ли между друзьями. Не является ли дружеская солидарность только ширмой, маскировкой борьбы между чужими людьми, уверяющими друг друга в их близости? Насколько друзья могут быть близкими друг другу. Нужен ли мне друг в лице моей невесты? И зачем нужны друзья, когда есть близкие, родные люди? Наверное, они нужны, чтобы рядом не было чужих, когда родные далеко».
И принцу пришло на ум, что дружба есть паллиатив любви, суррогат рода. Но преимущество дружбы состоит в том, что она есть личный выбор, а не родовая, естественная зависимость или влечение вроде недуга. В дружбе есть та мера свободы, которой нет в родне и в любви. Свободные люди предпочитают дружить, а не любить, ибо свобода в любви причиняет страдание, обращается в ревность. Трудно быть свободным в любви, а тем более позволять такую свободу любимой.
Вот о чем думал принц, сидя за роскошным столом, когда семейство де Суассон делало вид, что забавляет гостя, забавляя на деле себя.
- Что-то Генрих ты не весел. Смотрю: голову повесил. Грустишь о своей холостяцкой жизни? – заметил хозяин дома. - Гони ты ее печаль-тоску, - посоветовал он принцу.
- Нет, папа. Генрих давеча мне говорил, что его мучает вопрос о смерти, - призналась Лаура.
- Что так? Это мне пристало задуматься о смерти. Молодому человеку рано думать о ней. В самую пору жить на полную катушку.
- Вы не слушайте, Генрих, моего мужа. Он человек рискованный. Он вам посоветует, как с этих катушек прямо съехать в лапы смерти, - предупредила его мадам Анна.
- Отчего и не подумать о смерти? Все под ней ходим, - заявил Генрих, задумавшись.
Он все продолжал думать не о смерти, а о будущей жизни с Луизой, и поэтому ответил машинально. Но потом поймал себя на мысли, что следует быть более вежливым и участвовать в общем разговоре за столом, ведь он в гостях своих будущих новых родственников. Но родственники ли они ему и каким образом станут? И в само деле, почему одних людей мы считаем своими родственниками, а других нет? Неужели это происходит потому, что мы усваиваем свое родство с ними еще в бессознательном возрасте и по этой причине полагаем их близкими, без всякого усилия преодоления естественной телесной границы между людьми. Такое усилие обязательно должно быть сознательным, ибо естественно таким существам, как люди, быть эгоистами и держать других на расстоянии. Родовое начало бессознательно, не в пример сознательному, индивидному. Даже животные, и те, держаться за самих себя, в чем проявляется животное сознание, его проблески. У человека такие проблески становятся устойчивым фоном, сопровождающим его по жизни. Так сознание находит себя в человеке, является его сознанием. Следующим шагом в росте, развитии сознания становится сознание самого себя. Сознание не просто является признаком, но сам человек становится сознанием, сознательным и сознает, знает это.
Вот именно для этого, - для того, чтобы оставаться в сознании, он ведет свой интимный дневник. В нем он остается самим собой перед собой для себя, являясь единственным читателем. Личная жизнь заслуживает того, чтобы ее записывать и вновь проживать в чтении. Таким образом она повторяется в мысли, становится осмысленной. Конечно, ее честное описание заслуживает того, чтобы послужить примером для других читателей. Но примером чего? Того, как не следует жить? Конечно, нет. Разумеется, мы ошибаемся, но также извлекаем уроки жизни из своих ошибок. Напоминаем себе то, что мы совершили. Поэтому сознание есть прежде всего память, которая позволяет вывести на свет сознания то, что мы прячем от самих себя ввиду того, что сознание причиняет нам страдание, травмирует нас. Без страдания нет сознания. Но осознание того, что с нами случается, помогает преодолеть то, что оно вольно или невольно вызывает из не-бытия, управиться с ним, сделав личным достоянием, свидетельством того, что есть Я, что эти строки имеют отношение не только к тому, что было, но и к тому, что от него осталось. Остались не только чернила и бумага. Но что еще? Сам смысл выражения представленного и пережитого. Он вечен. В нем можно обрести бессмертие, постоянство осознания.
Глава четвертая. В плену страсти
Нельзя сказать, что брак Генриха де Лонгвиля с Луизой де Бурбон был несчастным. Но любовная страсть, вспыхнувшая перед свадьбой между женихом и невестой, скоро потухла, оставив после себя едва тлеющий след взаимной симпатии их к другу.
В это время в самом королевстве произошли исторические события: маркиз де Витри именем короля арестовал фаворита матери короля, маршала д′Анкра, у моста в Лувр, и в этот момент упал сраженный насмерть пулями заговорщиков из пистолетов заговорщиков, попавших ему прямо в лицо; Мария Медичи и ее советник герцог де Ришелье были отправлены в ссылку в Блуа, а сокольничий короля, Шарль д’Альбер де Люин стал фаворитом Людовика XIII Справедливого, устранив тем самым свои конкурентов на пути к власти в королевстве. Тогда Генрих был еще далек от дворцовых интриг. Единственно что на него действительно произвело гнетущее впечатление из череды этих политических событий, так это казнь жены незадачливого маршала Франции Леоноры Дори Галигай, обвиненной в колдовстве и сожженной на костре в июле 1617 года на Гревской площади. Он на всю жизнь запомнил ее истошный крик, когда она стала гореть. Он как зачарованный стоял, не шелохнувшись, на площади и смотрел во все глаза на огонь, поедающий несчастную женщину. Не зря люди говорят, что трудно отвести глаза от потока воды и пламени огня. Он досмотрел казнь до конца, до того, как тело герцогини, похожей на ворону, обуглилось окончательно. Он смотрел и думал о том, как жестоко может отомстить молодой король за пренебрежение к своей особе камеристке и подруге своей матери, дающей ей дурные советы управления его королевством.
Властолюбие фаворита короля, де Люиня, вызывало у наследных принцев, в частности, у Генриха де Лонгвиля и у его тестя, Шарля де Бурбона, едва скрываемое возмущение. Поэтому многие вельможи удалились с королевского двора в свои владения. Но Генрих де Логвиль на короткое время задержался там, отправив в замок Шатоден на Луаре свою молодую жену. Он воспользовался недовольством своего круга, чтобы остаться наедине с самим собой в своей резиденции около Лувра. Генрих хотел обрести, наконец, уже какой месяц нарушенное душевное равновесие. Но этому не способствовала свадьба малолетнего французского короля Людовика XIII Бурбона на испанской инфанте Анне Австрийской, дочери короля Филиппа III Габсбурга. Он нашел довольно скучной это официальное торжество.
Правда, он не провел время даром познакомившись с соблазнительной Марией де Роган-Монбазон, только что вышедшей замуж за миньона короля, уже упомянутого выше королевского сокольничего д’Альбер де Люиня. После торжественной свадебной церемонии состоялся праздничный концерт. Музыкальный вкус у матери-королевы и самого короля, который вскоре показал себя настоящим композитором, был безукоризненным. Поэтому Генрих не мог не станцевать, - а в этом деле он был отличный мастер. Но кого взять в пару, чтобы не испортить впечатление от музыки? И принц стал искать глазами среди гостей ту даму, которая могла удовлетворить его вкус как кавалера.
Не долго де Логвиль искал свою избранницу. Его внимание привлекла одна дама в голубом платье, которая скрасила своим импозантным видом скучное дворцовое мероприятие. Пригласив ее на танец, принц так и познакомился с Марией де Роган. Она оказалось очень даже приятной женщиной, и нисколько не помешала ему красиво исполнить павану. После танца они оживленно стали обсуждать свадьбу короля. И она призналась принцу в том, что сама только что вышла замуж за всевластного фаворита короля. Принц тоже открылся ей. Он просто сказал, что тоже не свободен, чем вызвал смех у своей дамы.
- Вот видите, у нас есть нечто общее, - умозаключила Мария де Роган.
- И в чем оно, это общее, заключается? – спросил наследный принц, предоставив возможность прояснить ситуацию самой молодой жене королевского сокольничего.
- Как это в чем? Вы же сами установили причину, - находчиво ответила герцогиня де Люинь.
- Мы оба не свободны, - это так, но почему? Ведь мы не горим страстью к своим избранницам.
- Значит, мы не любим их?
- Нет, любим, но не настолько, чтобы не видеть других красивых людей. Мне, например, вы очень нравитесь.
- Берегитесь, мой принц, моего мужа. Он – ревнивый человек и друг короля.
- Я прекрасно вас понял, Мария.
- Просто Мария?
- Но я же ваш принц.
- Мило. Удачный выпад. Но до победы далеко.
- Я никуда не тороплюсь.
Принц не чувствовал к герцогине любовной страсти. Но она нравилась ему. В этом чувственном интересе не было того плотского соития, какое бывает между мужем и женой и какое было у него с Луизой. Такое соитие становится с годами сродни чувству родства с близкими по крови. Любовная симпатия бывает чаще в плотской страсти, чем в душевной жалости.
