Принц принадлежал к тому роду людей, которые склонны к увлечениям. Таким людям достаточно увлечься чем-то, чтобы следом погрузиться в это всем своим существом и, прежде всего, своей головой. Это делает их людьми риска.
Герцогиня тоже была рискованной натурой. Но уже с другой стороны, - не со стороны чувства, а со стороны ума, точнее говоря, хитрости. Она всегда искала легких путей к достижению цели – к успеху.
Обоюдная склонность принца и герцогини к риску не могла не сблизить их, чему особенно способствовала их молодость, готовая на всякого рода авантюры.
Правда, принца время от времени сдерживала природная тяга к размышлению, которая не столько притупляла чувства, сколько охлаждала нервную возбудимость. Он нередко задавал себе вопрос о том, чего стоят его увлечения, если ли в них хоть какой-то смысл, чтобы ради них рисковать своей светлой головой. Лонгвилю хватило ума самому не лезть на рожон, не подставлять свою голову под маховик репрессий миньона короля. Но он мог сделать ложный шаг под обаянием герцогини. Та, взяв уроки интриги у своего новоиспеченного мужа, задумала провести одну из своих первых интриг против него самого как своего учителя, тем самым доказав действенность этих уроков.
Они условились встретиться в укромном месте, которое предложила сама герцогиня для якобы совместного чтения любовного греческого романа, который недавно они стали случайно одновременно читать. Именно эта невинное предложение уняло разумное смущение принца.
Теперь он понимал, что любовь мужчины не ограничивается одной женщиной. Любить женщину не означает невозможность любви к другим женщинам. Впрочем, любить равнозначно не любить. Такова любовь мужчины к женщине. Она немного стоит. Другое дело любовь к предкам или к детям. Такая любовь безусловна. Любовь же между мужчиной и женщиной всегда носит условный характер и относительна; в их отношениях важна не конкретная женщина или мужчина, а сама любовь. Все прочее и прочие имеют второстепенное значение.
Принц предвидел, что совместное чтение романа с герцогиней не может не сблизить их друг с другом, как оно сблизило Паоло и Франческу в Комедии Данте. Так оно и произошло. Искра любви пробежала по их коленям, которые невольно коснулись друг друга, как только они увлеклись чтением. Они почувствовали неодолимое влечение друг к другу, как только стукнулись лбами и потерлись щеками, в итоге запечатлев поцелуй любви на своих устах. Страсть охватила их слабые сердца, растопив лед светских условностей, и они долго любили друг друга, пока не упали от усталости на прохладный мраморный пол в будуаре Марии де Роган, едва переведя дух от амурной истомы.
Мог ли этот роман иметь продолжение? Да, но спустя некоторое время, потому что Генрих все еще оставался хорошим человеком и понимал, что в его положении «верного мужа», каким он казался, амурная связь с женой фаворита короля, есть непростительная слабость. В той ситуации он был вне игры. Его не привлекали дворцовые интриги, которыми была увлечена герцогиня. Принц чувствовал себя чужим на ярмарке тщеславия. Он не был фаворитом короля, и ему претила его наглость. Но и среди льстивых придворных он никак не мог найти себе место.
Глава пятая. Жизненный путь
Генрих де Лонгвиль все еще искал себя в жизни и никак не мог найти. Он увлекался чтением античных авторов. Ему казалось, что читая книги, можно вычитать из них, как они написаны. К сожалению, от такого вычитывания до самого писания - дорога дальняя. И в ней можно легко заблудиться и запутаться в письме. И потом одного чтения мало для того, чтобы быть готовым к тому, чтобы записать занимательную историю. Для интереса требуется еще иметь какой-то опыт жизни.
Прочитав несколько любовных романов, принц принялся за составление своей любовной истории. То, что он хотел поведать своему будущему читателю, случилось еще «во времена оны». Но он писал об этом, как если бы это случилось недавно. Почему? Генрих думал, что прошлое, которое прошло, скрыто для нынешних людей, включая и его самого. Ну, что об этом прошлом написаны книги. Их читают не те, для кого они были написаны, - их давно нет на свете, - но те, кто есть сейчас. И понимают они, если еще понимают, так, как если бы эти книги были написаны сейчас. Поэтому книгу о прошлом следует писать так, чтобы ее могли понять в любое время, включая настоящее.
Но если внимательно посмотреть на эту проблему, то все ли в настоящем останется для будущего, ведь в нем есть то, что полностью пройдет, оказавшись в прошлом.
Генрих думал, что есть во времени то, что обязательно повторится как его закон. То, что во времени повторяется и есть настоящее. К сожалению, оно меняется, каждый раз являясь новым, но неизменно таким же настоящим. Однако оно уже не то же самое, что было в прошлом. Мы как живые сухие или существа присущи настоящему в этом качестве. К тому же благодаря душе имеем память о прошлом настоящем и воображение будущего настоящего, а не только восприятие наличного настоящего.
Сам бег времени настоящего от прошлого к будущему является неизменным и постоянным. Человек к нему со временем привыкает. То есть, не только время становится настоящим, но и человек становится во времени настоящим. Он представляет себя во времени, имеет себя в виду, имеет в нем свое место.
Человек есть дитя времени. Пока есть время, есть и он сам. Время есть всегда в себе, но, к нашему огорчения, не для нас. Мы, конечно, пытаемся его присвоить, сделать своим, но это не всегда у нас получается, потому что мы равным образом причастны его и прошлому, и будущему. Благодаря им время меняется, и мы меняемся с ним. Мы меняемся с ним до тех пор, пока не меняемся полностью.
Полное изменение человека во времени делает его необходимым для него. Настоящее перестает повторяться для человека. Сначала неповторимость времени является случайной, но потом, повторяясь, она превращается в привычку и человек целиком исчезает во времени, стирается в нем как настоящий. Остается только память о том, каким он был настоящим. Эта память подкрепляется тем, что он после себя оставил во времени для будущего. Естественно, воспоминание в будущем прошлого связано с тем, что он в свое время навоображал.
Соответственно те книги о прошлом, которые Генрих читал, доносили до него новости того настоящего, которое полностью стало прошлым, совсем прошло. Но тем не менее, книги то были настоящими. Они же не прошли, но остались в настоящем. То, о чем они были написаны, безвозвратно прошло, как говорилось в старых, античных сказках, "кануло в Лету", но то, что написано не прошло, но действует до сих пор, в частности, на него, как на читателя.
Сама весть о тех событиях в этих книгах сохранилась. Книги имеют свою судьбу. Поэтому их авторы переживают самих себя в этих книгах как в своих творениях. Они живут теперь в нас, как в своих читателях.
Так последовательно, логично размышляя, принц может сохраниться в качестве автора после своей смерти. Да, это будет уже не привычное для него телесное существование во времени настоящего. Но он будет существовать, правда, не в себе, не в своем теле, но в теле книги словесным образом. Ведь это все его чувства, мысли, чувства, представления, переживания, слова, фантазии, мечты, которые имели место в прошлом настоящем. Но они же сохранились благодаря книгам, чтобы вновь стать настоящими в сознании читателей.
Вот почему Генрих стал сочинять всякие истории о своей жизни, которых может быть никогда и не было в наличном настоящем. Но они стали настоящими на словах. Почему бы и те книги о прошлых временах не были так же сочинены их авторами. Именно то, что мы творим и делает и сами творения, и нас с ними настоящими.
В этом смысле творения мы причастны богу, его вечности, но во времени. Она как миг во времени становится для нас настоящей и настоящим. Это миг и есть наше вдохновение. Мы дышим вечностью во времени творения. Пока дышим творим и пока творим дышим, живем.
Чем не занятие думать и писать? Таким вопросом стал задаваться принц, отвлекаясь от дворцовых интриг, в которые был вовлечен благодаря герцогине. Да, он так или иначе пассивно участвовал в жизни королевского двора Людовика XIII. Но теперь его пассивное участие в ней имело творческое, литературное оправдание в качестве художественного описания быта и нравов при дворе. Генрих возомнил себя на какое-то время этаким литературным историографом характеров придворных. События же дворцовой жизни служили тем удобным материалом, на котором проявлялся их характер. Но вскоре бытописание наскучило нашему принцу. Оно никак не будило его воображение. Ничего особенно интересного он в этих характерах не нашел.
Наш принц мечтал о том, как сделать так, чтобы люди говорили то, что думали и делали то, что говорили. Но они сами даже про себя порой не знали, что и думать, и говорили попусту, совершая глупые поступки. Со стороны казалось, что они пускают друг другу пыль в глаза, пытаясь перещеголять в этом всех остальных. Сплошные интриги. И ради чего? Ради того, чтобы угодить своему тщеславию и корысти. Нет, наш героя стремился к тому, чтобы хотя бы думать, а не говорить и не делать, не подумав, но из одного страха или желания ради.
Генрих пытался и писать так, чтобы читателю было ясно, что он думает. Но этого было мало. Не менее важно понимать, зачем он так думает и пишет. Какую цель он преследует и почему, что его заставляет так думать, как не желание. Но что это было за желание? Одно ли оно было, то желание, которое двигало пером по бумаге? Он задумался над тем, так ли он прост, как ему хотелось.
На самом деле жизнь, как он уже знал на своем, хоть и не богатом опыте наблюдения за человеческими страстями, но уже настроенном умом на поиск истины, мало того, что многообразна, она еще и запутана, и полна неприятностей и случайностей, тех неожиданностей, которые делают ее невыносимой. Нет в ней видимого порядка и необходимого понимания. Но как только ты начнешь в ней наводить порядок, так она станет ловко в нем устраиваться, чтобы свить свое теплое гнездышко, сосредоточив внимание человека на самом себе. Этим гнездышком и станет его эго. Это эго и есть собственное Я, а не Я собственно. В этом тонком различие еще как следует разобраться. Нельзя прятаться за свое Я и видеть во всем только себя. Так ты никогда не познаешь мир и не узнаешь