Для него было не менее важным не только говорить, как для многих, но и думать. Тем не менее для многих думать является менее важным, чем говорить, потому что они думают только для того, чтобы говорить. Конечно, есть и такие, которые думают для того, чтобы делать, а другие думают, для того, чтобы потреблять то, что делают другие. Таким образом можно распределить людей по тем занятиям, которые определяют их характер. Для них всех мысли есть только средство их существования. Между тем для Генриха была формой его существования в мире наравне со словом. Теперь он пытался думать не только словами, а не на словах, но и в записи.
Конечно, у него не сразу стало получаться «мыслить» пером по бумаге. Сначала он думал, ну, уж потом писал то, что надумал. Так ему, как многим другим неопытным письмоводителям было привычнее излагать своим мысли. Трудно неофиту сразу стать мастером. Вот когда для него будет также привычно писать, как дышать, вроде «пока пишу, дышу», то есть, писать вдохновенно, тогда он и станет писателем. Надеюсь, терпеливый читатель, к концу этой истории наш герой научиться писать, чтобы можно было легко его читать и прочитать, как знакомую книгу. Только то мы понимаем, что нам знакомо. И знакомо нам, прежде всего, то, что вызывает чувства. Чувственным путем до нас лучше доходит, включая и мысль тоже. Ведь мы чувственные, чувствительные, душевные существа. Мы умны чувствами благодаря душе, которая развивается в общении как в своей стихии. Мы общаемся со всем миром, а не только друг с другом, сообщаясь с ним, включая и людей в нем, посредством мыслей. Чувства, если они не имеют сверхчувственного характера, нас непосредственно ограничивают. Для большинства людей сверхчувственный характер чувств вызван тем, что они обусловлены мыслями. Вот почему они приобрели разумный вид у людей. Именно в мысли мы сообщаемся со всем миром и становимся универсальными, разумными существами. И все благодаря разумной душе, которая живет в стихии общения.
Сверхчувственная связь человека с миром может осуществляться как интуитивно, без слов, так и со словами в размышлении и рассуждении. Особый вид интуитивное сообщение с миром приобретает в интеллекте. Это так называемая интеллектуальная интуиция. Она имеет место в сознании тех людей, для которых мышление, по преимуществу, становится основным родом деятельности и жизни. Таким интеллектуальным существом считал себя Генрих.
Конечно, он во многом выдавал желаемое за действительное. Таким он видел себя в своих мечтах. Ну, и хорошо, что так думал. Может быть, хоть таким способом он возьмется за ум и чему-то доброму научиться. Я использовал здесь слово «добро» не в моральном смысле, как моралист, а в техническом значении «добротности» сделанного, пусть даже в мечтах, в созерцательном отношении к миру. Тут, правда, следует оговориться, чтобы вы, вдумчивый читатель, правильно поняли меня, иначе не разберетесь в том, что я имею в виду. Разумеется, можно и не оговариваться, и предоставить вам самому догадаться. Но я не из тех писателей, которые водят читателя за нос и тестируют, испытывают их на понятливость. Не лучше ли сразу объясниться, чтобы не было недоразумений, которые сбивают с толку и мешают общению. Так вот созерцание и мечта не есть одно и то же. Естественно, в простом виде созерцание наблюдательно, а мечтание сообразительно.
Но если задуматься, то созерцание не есть просто наблюдение; оно располагает созерцателя относительно созерцаемого объекта таким образом, что выходит так, как если бы сам объект созерцал себя. В мечте, напротив, мечтатель воображает себя за объект своей фантазии, он развивает себя в направлении своего желания. Созерцатель находится в модусе мышления, тогда как мечтатель в модусе желания, которое становится ему доступным в мысли как объект. То, о чем он думает, как о предмете своего желания, сливается у него в сознании с ним самим. То есть, если воображение, по преимуществу, субъективно, то созерцание – объективно. Мечтатель воображает, созерцатель проницает. Мечтатель фантазер, созерцатель интуитивист. Мечтатель думает образами, созерцатель думает видами, идеями. И то, и другое необходимо начинающему писателю, необходимо для того, чтобы стать писателем как деятелем письма. Это дело делает достаточным то, что необходимо для него. Писатель работает как с желанием, так и с мышлением. К тому же он еще и пишет, удаленно сообщается на словах со своим читателем. У него водятся идеи, как у созерцателя, он проницает плоть слова мыслью и воплощает их в образы героев. Раскрывая характеры героев, он выводит их друг на друга, ткет сюжет повествования, который представляет логику письма. Средством, методом изложения сюжетной логики повествования становится авторский стиль.
Перво-наперво Генриху, чтобы стать писателем, следовало выработать свой авторский стиль. Конечно, он мог его позаимствовать у того писателя, который оказал на него наибольшее влияние. Но таким образом он добился бы только того, что стал имитатором другого писателя, его, пусть даже умелым, но все равно только подражателем. Генрих предположил, что стильным будет то, что он сможет мечтать не только в мыслях, но и в словах. Ему казалось, что это легко сделать. Но слова не менее прихотливы и своенравны, чем мысли, и с ними трудно управиться по ходу письма. Для этого следовало набить не только шишки на голове, но и оставить мозоли на руке. Стиль – это не искусство, а ремесло, техника исполнения, изложения того, что творится в душе воображением или чутьем, нутром писателя, его интуицией. НО стильное изложение – это органичное изложение, когда слова, как если бы, сами ложатся на бумагу, следуя непосредственно за мыслями писателя. Это получается так классно, как у мастера пера, что он даже не задумывается над тем, как оно выходит у него.
Пока Генрих бился с непокорным его воли пером, которое стало для него символом письма, события не стояли на месте, и он невольно оказался в самом центре политических интриг. Виной тому стала, как догадался уже внимательный читатель, его роковая любовница Мария де Роган, герцогиня де Люинь. Пока он учился заправлять свои мысли в еще чужие слова, она вправляла ему мозги и учила жизни при дворе.
Иной читатель оскорбится, что я то и дело обращаюсь прямо к нему за пояснением того, что пишу. Спешу оправдаться перед ним тем, что я думаю, дело писателя – дело сомнительное; оно не может не вызвать возражений со стороны читателя. Чтобы «снять» очевидное всякому пишущему напряжение в понимании я и обращаюсь, через голову героя, прямо к нему, к своему читателю.
Глава седьмая. Инфантильная философия любви
Мария де Роган свела Генриха с королевой в качестве поверенного ее тайн. Но тайны фрейлины королевы были тайнами самой королевы, ибо герцогиня была единственной ее французской подругой, с которой она, как иностранка, инфанта Испании и Португалии и эрцгерцогиня Австрии, была достаточно откровенна. Принц стал давать королеве уроки французского языка. Венценосная ученица скоро добилась в этом занятии значительных успехов, показав себя способной к языкам, которым ее стали обучать еще в детские годы. Анна Австрийская была благодарна принцу за заботу об ее правильном французском произношении. Но не знала, как именно его отблагодарить. И спросила совета у своей фрейлины. Та недолго думая, посоветовала ей переспать со своим любовником. Но это было слишком для непомерно набожной королевы.
В то же самое время король боялся интимной связи со столь набожной особой. Повышенная испанская религиозность, доходящая до фанатизма, охлаждала его молодую кровь. К тому же он тогда хворал и никак не мог выздороветь. Рядом же с королевой был молодой, здоровый и симпатичный учитель, который своим присутствием и видом смущал ее королевский покой. И она легко уступила его настойчивости. Только вскрикнула, но не от возмущения, а от собственной слабости, что не могла устоять перед непреодолимым искушением. Потом, конечно, она каялась в том, что согрешила, что так низко пала, поддавшись уговорам своего подданного. Уязвлена была ее испанская честь, о которой так пекутся набожные испанки, молятся и веруют в нее, что никому не прощают покушения на оную (во всяком случае, так многие говорили в те годы, когда Испания заправляла политическими делами на континенте). Генрих оправдывался перед королевой, что во всем виновата любовь, что он просто не смог противиться ее превосходной красоте. Королева поверила принцу потому, хотела поверить. Великие люди, как и мы, имеют слабости. Одной из них была слабость на лесть. О короле она не думала. И напрасно, о чем позже узнала, к своему огорчению. Оказывается, она вышла замуж за «собаку на сене» (уж таким был Людовик: ни себе, ни людям). Королева милостиво простила своего обидчика, позволив тем самым обижать ее впредь, пока не надоест. До поры до времени наш герой не давал ни одного повода заскучать своей госпоже.
Таким счастливым образом ловкая чета де Люинь прибрала к своим рукам и короля, и королеву. Но, к их сожалению, ни король, ни королева, как ни хотели фавориты и мать-королева, не были по своей природе куклами, марионетками. Долго так продолжаться не могло. Людовик, от случая к случаю, вспоминал о том, что он сын великого Генриха IV Бурбона, а Анна Мария всегда помнила, что она и рода Габсбургов. Да, они были еще молоды и нуждались в мудром совете. К тому же они были достаточно избалованы властью с рождения и поэтому предоставляли всю черновую, не парадную работу по управлению государственными делами своим верным подданным. Оставалось только проверить, насколько они являются верными слугами королевства. Анна Австрийская не нашла ничего лучше, как проверить по совету своей фрейлины де Роган понравившегося ей принца в постели. И, действительно, там, в голом виде, человек полностью, без утайки, раскрывает то, на что способен. Принц показал многое такое, чего и сам не знал и даже не догадывался. Да, ему можно верить, но только не в делах любви. Поэтому несчастная в браке королева, которую не любил муж, не могла рассчитывать на верность любовника, но она могла полагаться на его желание. Любовник тем и отличается от влюбленного, что он любит любовь, любит желание, а не любимую. Но с королем у Анны Австрийской не было не только любви, но и желания.
Однажды принц разговорился с королевой и поведал ей, что у него лежит на сердце, сидит в голове и стоит в штанах, признался королеве в своей философии любви.
- Знаете, ваше величество. Мы, ваши подданные, жалеем вас за то, что вы несчастны, как женщина. Да, вы владеете нами, но вами не владеет никто, ибо король вас не любит и женился на вас только из династических соображений.
Мы, мужчины, живем каждым днем, живем настоящим, живем в настоящем. И нам, мужчинам, каждый день нужна женщина. Лучше, если она будет новой, ведь настоящее новое, правда, хорошо, если
