Волонтер

улыбнулся Кондратьев. – Если наши командиры наблюют на себя, так их нянечки отпидорят, как малыша в ванночке вымоют.

11
Черный от сажи кочегар багром открыл заслонку печи, выпуская бешеное пламя. Огонь вырывался, облизывая и хватаясь за все, до чего дотягивались красно-желтые языки пламени. Стало невыносимо жарко, Маша чувствовала, что скоро упадет в обморок. Голый по пояс кочегар разравнивал уголья в печи длинной кочергой, больше напоминавшей гарпун для большого и сильного морского хищника. Он ловко уворачивался от языков пламени и искр, норовивших исподтишка ухватить его за руку или впиться в тело. Маша наблюдала за его танцем с пламенем, стараясь не смотреть на Кая и Федю, готовивших новый мешок с телом ребенка. Здесь были все – все, кто попал к ним в отделение, никто не выкарабкался. Антибиотики, которые принес Кай, сначала помогали, детям и взрослым становилось лучше, но через несколько дней болезнь возвращалась, стремительно добивая больного.
Кай и Федя положили тело в мешке на покореженный от жара транспортер, собранный из старых подшипников. Придвинув его к печи, Федя толкнул тело вперед, и пламя, казалось, само забрало к себе то, что осталось от человека. Маша зажмурилась, не в силах видеть, как пламя пожирает мешок, вгрызается в тело. Кочегар закрыл заслонку и пошел смотреть давление котла.
– Тебе не надо здесь находиться, – в очередной раз попробовал Кай увести Машу, но она отрицательно замотала головой, как ребенок, которого пытаются заставить делать то, что он не хочет. – Маша, Машенька, тебе надо уйти отсюда.
Кай обнял ее, Она уткнулась лицом в его грудь и глухо зарыдала. Маша перестала спать, она не могла позволить себе отдых, просто закрыть глаза, когда за мягкой стенкой умирали дети, умирали и взрослые, которых стало с каждым днем все больше и больше. Инфекция набирала силу, но нигде ее не могли обнаружить, и среди жителей убежища стали ходить слухи, обраставшие выдуманными подробностями, что во всем виноваты лекарства и уколы. Люди перестали приходить на  осмотр, когда чувствовали недомогание, заражая всех, кто был рядом. Так казалось, но это правило действовало не всегда. Иногда самые близкие не болели, а заболевали те, кто был достаточно далеко, чтобы получить инфицирование от носителя. Правила не работали, методики оказывались ложными, и люди вернулись в прошлое, когда никто не доверял медицине, считал врачей врагами, желающими экспериментировать на людях, а не лечить. Маша сама об этом думала, не видя никакой связи среди заболевших, все, чему ее учили, все, что говорилось в методичках о борьбе с эпидемиями, было ложно.
– Я должна тут быть, – шепотом ответила Маша, когда немного успокоилась. – Я же помню каждого из них, я их лечила, они росли вместе с нами. Как я могу уйти, Кай, как?
– Ты можешь и должна. Тебе надо отдохнуть, а то ты не сможешь работать, – твердо, даже грубо, сказал Кай. Ему было тяжело так разговаривать с ней, и Маша увидела это в его лице, понимая, что он прав, что так надо сделать. Но и он понимал, что Маша права, и не знал, как ей помочь. – Здесь должны были быть их родители, друзья. Но никто не пришел, только ты.
– И ты, и Федя, – прошептала Маша, слова потонули в треске из печи, кочегар открыл заслонку и сильными четкими движениями сдвигал то, что когда-то было ребенком, в сторону, освобождая место для нового тела. – Они не одни, мы рядом. Родители бояться заразиться, поэтому сами не пришли и не пустили никого. Все боятся.
Кай усадил Машу на стул, у приточной венткамеры, сюда заглядывал любопытный ветер, ненадолго возвращая в спокойное состояние. Маша не сопротивлялась, она еле стояла на ногах, и, когда Кай и Федя толкали транспортер с телом к жерлу вулкана, Маша уснула под гул пламени и треск разгоравшейся ткани. Ей снилось яркое и очень жаркое солнце, как она с Каем идет по полю, но не черному, не мертвому, а зеленому, такому, как она видела недавно в одном ролике о мирной жизни. Поле было бескрайнее, высокая и вкусно пахнущая трава, а горизонт терялся далеко впереди, и не было ничего вокруг, только поле, трава, огромное безмятежное голубое небо и доброе ласковое солнце, и она с Каем, крепко сжимавшем ее руку. Вот он взял Машу на руки, она засмеялась, и Кай побежал в самую высокую траву. Стебли с маленькими желтыми и красными цветочками игриво хлестали ее по голове и спине, она смеялась, прячась от них, сильнее прижимаясь к Каю. И вот он опустил Машу на мягкий сноп сена, она никогда не видела такого в живую, но думала, чувствовала, что он должен быть именно таким, мягким и душистым. Она тянула руки к Каю, просила его остаться, поцеловать, лечь рядом, но он почему-то уходил, не оборачиваясь. И только Маша успела испугаться, как провалилась в глубокое и тяжелое забытье, где не было ничего, где она не чувствовала ничего, растворяясь в беспросветное черной толще глубокой усталости.
Очнулась Маша в процедурной. Она лежала на импровизированной кровати, сделанной из четырех стульев, на которых лежала широкая дверь и чистый жесткий матрас. Белье было чистое, потемневшее от сотни стирок, подушка твердая, но приятная, от нее не болела голова. Маша подумала, чем ее набили, и кто ее сюда положил. Наверное, Кай, он уже не раз говорил, что ей надо сделать здесь разборную кровать. Одежда лежала аккуратно сложенная на стуле у стола, Маша подумала, что ей приятно чувствовать, что ее раздел Кай и уложил спать, как ребенка. Возможно, это был кто-то другой, Кай мог постесняться и попросить медсестру, Маша решила не выяснять, пусть это будет Кай, правда ей не нужна. Ей до боли захотелось, чтобы Кай был с ней, их свидание, которое они думали совершить, стало невозможным. Уединиться было негде, а возиться за шторкой при всех, как делали многие, ни она, ни Кай, не хотели. Они это обсуждали, без недоговоренностей или глупых шуток, честно объяснившись и поняв, что для них это значило гораздо больше, чем бытовой акт пенетрации, удовлетворения животного влечения.
Маша потянулась, закрыла глаза и снова уснула, не заметив этого. Ей были положены отдых и добпаек, она работала сутками, не уходя к себе. Хорошо, что Кай был рядом, став незаменимым санитаром, понимавшим все без слов. Он тоже очень устал, как и все. Сейчас в отделении было тихо, все отделения слились в одно, где стонали и умирали. Ничего сделать было нельзя, и все это понимали, но Маша не думала об этом. Она спала легким безмятежным сном, улыбаясь чему-то или кому-то. Процедурную Кай запер, врезав, для гарантии, новый замок, ключи от которого были только у него и нее. Кто-то пытался несколько раз открыть дверь, но Маша ничего не слышала, организм брал свое, защищаясь от уродства внешнего мира.
– Эх, Коля-Коля, – вздохнул кочегар, погладив бирку на мешке. – Я должен ему партию в пинг-понг.
Он застыл, глядя на бушующее пламя в печи. Лицо покрылось грязными вертикальными морщинами, слезы вытекали и сохли моментально, едва успевая добраться до верхней губы и подбородка. Обернувшись к Каю и Феде, он вдруг резко постарел, согнулся.
– Давно такого не было. Я же здесь уже тридцать лет, пришел еще вот таким же, как они, – кочегар махнул рукой в печку. – Мы с Витькой два стола сделали, новых, он где-то хороший лак достал и сетку почти новую. Шухер обещал пробить разрешение на спортсекцию, а теперь зачем это все? Ладно, я бы заболел, мне уже надоело здесь, давно готов в печку сесть, а ребятишек-то за что? Вот, скажи, Кай, почему лекарства не работают?
– Не знаю. Маша говорит, что не подходят, у них еще и срок годности вышел десять лет назад. Наверное, поэтому. Других нет, я бы достал, но есть только это.
– А ты никогда не думал, – кочегар толкнул мешок с телом в печку и долго провожал его взглядом, прежде чем взять багор и сдвинуть разгоревшееся тело в сторону. – А ты не думал, почему там лежат новые лекарства?
– Да какие же они новые? – удивился Кай. – Одно старье с истекшим сроком годности.
– Новые, для нас это новые. Когда я родился, в городе уже никто не жил, все было разбомблено, а лекарства новые лежат на складах. Кто-то их туда подкладывает, так получается?
– Получается так, – задумался Кай и посмотрел на посуровевшее лицо Феди, пытавшегося понять, о чем они говорят.
– Мария Султановна рассказывала, что нам помогают добрые феи, – улыбнулся Федя, вспомнив сказки о настоящей жизни, которые часто рассказывала Маша, когда Федя вдруг задавал очень простой и до боли сложный вопрос.
– Верно, феи, – согласился кочегар. – Что думаешь, Кай?
– Я не знаю. По Уставу нам запрещено об этом спрашивать.
– О, а вот спрашивать не надо, – кочегар показал пальцем в потолок. – Но никто нам пока не запрещает думать.
– Надо с Шухером поговорить, – шепотом сказал Кай, будто бы их кто-то мог подслушивать. Он услышал какой-то звук за дверью, но это могли быть и слуховые галлюцинации от жара и треска из печи. Кай чувствовал, что его тревога нарастает, так всегда было в городе перед тем, как его накроет шквал огня или засечет дрон. Он подошел к Феде и, сильно сжав его руку, попросил шепотом.
– Чтобы ни случилось, ничего не делай. Стой на месте и ничего не делай. Хорошо?
Федя улыбнулся, потом нахмурился, его лицо стало очень тревожным. Он кивнул, что сделает так, и Кай похлопал по могучему плечу, подмигнув, чтобы он не боялся. Кочегар смотрел на ребят и прислушивался. Он жестом показал на дверь, Кай кивнул.
Шорох за дверью стал отчетливее, шумели специально, предупреждая. Кай и Федя готовили оставшиеся мешки, кочегар расчищал место в печи.
– Тебе надо  здесь поработать. Тут тихо и спокойно, никого нет. Поработаешь, подумаешь. Знаешь, сколько я всего передумал, давно бы уже в яму посадили, если бы рот открыл, – усмехнулся кочегар и сам втолкнул очередное тело в зев печи. – Пусть тебе там будет лучше, чем здесь. Я хочу, чтобы так было, иначе, зачем все эти страдания, за что они нам?
Кай не успел ответить, мысль больно вонзилась в голову, как дверь раскрылась настежь. Его заломали два особиста, а третий, для надежности, ударил Кая между ног. Кай охнул и на несколько секунд потерял сознание. Боль была такой дикой, что заполнила его всего, он дышал с трудом, чувствуя, как воздух разрывает каждую альвеолу его легких, нарезает горло и сердце на тонкие слайсы, как в фильмах про мирную жизнь. Федя стоял на месте, Кай, придя в себя, мотал головой, и Федя помнил, что должен стоять. Кочегар опасно поигрывал багром, жесткие мускулы перекатывались по его рукам, на животе проступил каменный пресс. Он был готов в любую секунду одним ударом размозжить башку каждому из особистов. Четвертый держал кочегара на прицеле, автомат дрожал в его руках.
– Никому не двигаться! – прохрипел третий особист. – Именем закона вы арестованы за предательство Родины!
– И что же он такое сделал-то? – недобро спросил кочегар и сделал короткий шаг к ним, автоматчик сильнее затряс стволом, выпучив глаза.
– Не надо, – выдавил из себя Кай.
– Вы обвиняетесь в умышленном отравлении и заражении людей. Вы продали Родину нашим врагам и будете наказаны по всей строгости! – проорал третий. – Увести эту падаль!

12
– Ты чего жрать не ходил? – спросил Дима и ткнул кулаком в бок лежащего на верхней койке Славу.
– Не хочу. Я тараканами закусил и хватит, – зевая, ответил Слава. –