Волонтер

тебя комбикорм для реактора не сделали.
– Не надо, зачем? – моложавый генерал замотал картинно головой. – Нельзя, ты что?
– Да, согласен. Нечего нашим червячкам такое говно есть, – согласился генерал и крикнул. – Ребята, сопроводите этих мудаков в яму, говорить будем завтра.
Солдаты стали разоружать спецназ. Действовали они грубо, заламывали и уводили в позе лебедя с платформы. Также, без стеснения или уважения, они обошлись и со всеми офицерами без знаков отличия.
– Заругают, – заметил моложавый генерал, наливая всем по рюмочке.
– Дай и Нам-то что? Они до сих пор не поняли, кто здесь хозяин, – ответил генерал и поморщился, водка больно обожгла горло и пищевод, но это было скорее приятно.
– А кто хозяин? Ты? – спросил молодой полковник, чокаясь со старлеем.
– Мы здесь никто, как и все остальные. Аид наш хозяин, а мы в его царстве. Помните, было в курсе древней истории, а? – генерал оглядел всех, даже моложавый генерал отрицательно покачал головой. – Ну, вы и дубье, однако. С кем приходиться работать.
– Служу Отечеству! – громко, приложив руку к фуражкам и вытянувшись, как фонарный столб, который покосил ураган, выкрикнули офицеры.

Комната была убрана в аристократическом стиле, будто бы слегка пьяный театральный реквизитор вынес из пыльных подвалов вонючую рухлядь, отделанную дешевой парчой. Посреди комнаты стоял круглый лакированный стол, цвет было определить довольно трудно, мешали несмываемые потеки чего-то коричневого. Когда-то стол был пародией осветленного палисандра, убранство стола венчала ажурная белая салфетка или скатерть, как посмотреть, свисавшая истрепанными углами между ножек. Стены были обклеены толстыми потускневшими обоями, висели электрические канделябры, а на одной стене висел ковер с изображением древней охоты на волков. К ковру привесили небольшую коллекцию кинжалов, была даже настоящая шпага, начищенная до блеска. Определенно хозяин комнаты больше внимания уделял холодному оружию, чем всему остальному. Пол грязный, куски колбасы и каши еще не успели засохнуть, воняли лужицы водки и красно-черного морса. Споры, о том, из чего делают эту кислую приторную дрянь, велись, постоянно до первого позеленевшего офицера. Окна, как и во многих комнатах, не было, да и куда смотреть, не на склады же? Вместо окна были наклеены фотообои, на которых зеленела молодая трава, светило яркое и глупое солнце, не знающее, что оно искусственное, летали птички и гуляли беленькие овечки. Этот вид особенно умилял девушек, проходивших через этот офицерский притон.
В соседней комнате стояла большая кровать, на которой легко разместилось бы четыре человека, могло и больше, если в правильных позах. Кроме кровати в комнате был громоздкий шкаф, обои, как и в гостиной, выцветшие и вычурные, так их определял каждый, но объяснить, что значит это слово, мог только генерал Хлебников после первых трехсот грамм водки.
За столом сидел моложавый генерал и гладил по ногам и заднице пьяную в дым девку. Девка, которая еще час назад пришла на заказ вполне скромной девушкой, лежала на столе и смотрела на зеленый луг. У нее капали крупные слезы, а измазанный помадой рот кривился в детской улыбке. Генерал был растрепан, глаза его блуждали из угла в угол, ворот разорван, грудь открыта, ему было и душно и холодно. Он блуждал руками по голым ногам, задирал платье выше, то начиная сдергивать трусы, то надевая их обратно. Он уже был в том состоянии, что не понимал, чего хочет, отрабатывая привычный сюжет.
– Ты чего это надрался? – вошел генерал Хлебников и стукнул кулаком по столу. Девка оглянулась и прошептала дежурное : «Здрасте».
– Эй, Пирожкин, ты меня не слышишь?
– Не Пирожкин, а Константиновский, – поправил его моложавый генерал и тяжело поднялся, приложив ладонь к пустой голове. – Здравия желаю, товарищ генерал! Прошу к столу! Как тебе Мальвина, а? Только я вот забыл, что с ней делать.
– Спать уложить, – генерал оглядел девку и скомандовал. – Так, шалава, марш в кровать.
– Слушаюсь, мой генерал! – жеманно ответила девка и слезла на пол. Она едва не упала, но выпрямилась, приняв подобие горделивой осанки. Уже у двери в спальню, она спросила. – А мальчики придут поиграть со своей Мальвиной?
– Иди спи, дура, – махнул на нее рукой Хлебников. Девка прошептала «спасибо» и закрылась.
– Выпьешь? – предложил моложавый генерал, тщетно ища на опустевшем столе бутылку и рюмки. Вся утварь с остатками еды была сложена на столике у ковра, точнее, сброшена на этот стол. – Где бутылка, съела она ее, что ли?
– Хватит водку жрать, – генерал усадил его на стул и подошел к спальне. Открыв дверь, он увидел девку, завернувшуюся в одеяло и мирно спавшую. Она лежала, как ребенок, подложив обе ладошки под щеку, кучерявые, подкрашенные до рыжего оттенка, волосы лежали беспорядочно на подушке, закрывая умиротворенное лицо. Генерал вдруг задумался, сколько лет этой девке, может, она и правда еще ребенок. Закрыв дверь, он сел напротив Константиновского. – Так Пирожников, давай приведи себя в порядок и поговорим.
Моложавый генерал козырнул и поплелся в санузел. Зашумела вода, что-то упало, потом начался тягостный зов Ихтиандра. Из туалета генерал вернулся бледным, постаревшим и посвежевшим. В глазах вновь появилась мысль.
– Я готов, – сипло ответил он и закашлялся.
– Не знаю, готов ли ты. Чего надрался то?
– Тоска, сам знаешь. Ничего не хочется.
– Есть такое. Вот слушай, что я придумал. Надо бы нам этих ребят, дерзких, закопать.
– Надо, как отчитаемся? Из Центра же спросят, куда дели наших соколиков? – Константиновский состроил страдальческую гримасу.
– А никуда не  дели – все живы, Система не даст соврать, – ухмыльнулся Хлебников.
– А вот тут поясни.
– Они пока в яме яйца высиживают, у нас есть еще время, около недели. По регламенту мы должны допросить диверсантов и занести все в протокол. Так?
– Так-то так, а что в протокол будем писать? У них метки все в порядке. Вот только не уважают, прислали капитанов и майоров каких-то. Это оскорбление, а?
– Да и плевать! Что мы будем вестись на эти дешевые понты? Пусть они там у себя членами мерятся, а здесь мы решаем, что и как. Мои ребята пока их жетоны ломают, скоро вскроют.
– Так, и что дальше? Я пока не понимаю темы.
– А не понимаешь потому, что мозги все пропил. Может ты сифилис подхватил у какой-нибудь шлюхи, вот и голова гниет изнутри?
– Не исключаю и этого, – улыбнулся в ответ Константиновский.
– Я вот что придумал, давай-ка мы их поменяем на ребят со склада.
– На урок? Ты с ума сошел? Ты хочешь к гномам урок послать? – Константиновский покачал головой. – Уж насколько я тварь, но ты! Ах, Дима, Дима, и куда твоя матушка смотрела?
– На член отчима она смотрела, – огрызнулся генерал. – Ты подумай получше. Урки они порядок наведут, будет, хотя бы, все по понятиям. Ты думаешь эти ублюдки, что там комиссарят, лучше? Не думаю. Жуков, конечно, гнида та еще, но беспредела не будет. А там вообще беспредел начался. Видел отчеты?
– Да, видел. Они по старинной русской традиции взялись мочить врачей.
– И волонтеров. По всем убежищам дела пооткрывали, а на разведку боятся гнать, эти же в ответ и стрелять начнут. Вот и мнут, кого можно.
– Согласен, беспредел. И ведь  знают, суки, что сами народ заразили.
– Ну, знают, скажешь тоже. Эти упыри знают только несколько вещей: приказы надо исполнять, если они пришли с самого верха, и надо найти виновных. Все выполнили!
– Слушай, мне твоя идея все больше нравится. Вот веселуха начнется!
– Ага, дошло, наконец! Болван ты, конечно, но что-то еще в башке осталось, – Хлебников дал ему тяжелый щелбан в лоб.
– А Жуков согласится? Ты с ним говорил?
– Согласится, не переживай. Ему тоже свобода нужна, слишком маленькое поле для жизни. Начнет условия выкатывать. Я бы тоже так сделал.
– И что, мы согласимся?
– Посмотрим, он человек умный, может и дельное предложить. Представляешь, какая войнушка начнется? Не эти сопли.
– Представляю. А наших не жалко? – Константиновский сделал очень скорбное лицо.
– А чего жалеть? Они сюда на войну приперлись, вот и получайте. А то думали отсидеться здесь пару лет за забором. Ты же помнишь, что нам дали команду усилить эскалацию. У них там очередной выборный цикл. Вот мы и выполняем приказ, а как его выполнять, решаем мы! А если будут недовольны, так мы можем и всех домой отправить.
– О, я бы на это посмотрел.

16
Патрульная машина неторопливо двигалась между кучами бетонных обломков. В городе мало было мест, где машина могла ехать ровно и на приличной скорости. Обычно военные включали автопилот и спали в креслах, доверившись роботу – он и маршрут проедет и разбудит, если что-нибудь засечет. На крыше броневика были грубо смонтированы две пулеметные установки, с левого бока могла выдвинуться миниатюрная ракетница, стрелявшая «малютками», как называли их бывалые бойцы. Такая «малютка» могла разорвать в клочья десяток человек, если они все находились в одном подвале или «естественном» убежище, сотворенном руками людскими и  гневом господним, прилетевшим с неба в виде пятитонной бомбы.
Этот броневик вел молодой солдат, ему не разрешил командир наряда включать автопилот. В наряд к сержанту Кондратьеву редко шли по собственной воле, у него приходилось много работать, и служба, казавшаяся многим продолжительным отпуском в  декорациях нестареющих шутеров, становилась невыносимой. На него жаловались офицерам, но те, отметив жалобщиков в отдельном списке, чаще ставили их в наряд к Кондратьеву или его другу по роте Санычу, который любил отправлять солдат в патруль пешком. Саныч называл это «намочить пеленки» или «просраться в подгузник». Солдаты возвращались бледные, кто-то на неделю, не больше, бросал курить синтетику и пить сивуху, которую щедро наливали в столовой для поддержания духа.
– Ты скорость прибавь, а то тащимся, как черепаха, – сказал Кондратьев, не отрывая взгляда от карты. Участок был чист, слишком чист для этого времени. Система не выявляла ни разведчиков, ни волонтеров.
– Слушаюсь! – солдат прибавил газу, вжав ногой педаль, и броневик помчался резвее. Робот страховал неопытного водителя, вовремя начиная подкручивать руль. – А нам долго еще ехать?
– Еще шесть часов. Смена только началась, – ответил сержант и  посмотрел на Саныча. – Что-то врет нам «Большой брат».
– Врет, чувствую, что врет, – Саныч почесал бороду. В этот наряд он напросился сам, видя, что в дневной патруль никто не хочет идти. В солдатах глубоко сидело заблуждение, что день для роботов, и эти безмозглые машины будут их атаковать сразу же, как засекут. Кто был умнее, знали, что это не так, и роботы никогда первыми не открывают огонь, если не видят опасности для объекта защиты.
– Ваня, скажи честно, страшновато?
– Страшновато, – честно признался солдат.
– Здесь нечего бояться. Ты же помнишь, в чем наша основная задача? – Кондратьев оторвал взгляд от экрана и посмотрел на солдата.
– Помню, конечно, помню. Я все прочитал раз десять, – ответил солдат и слегка покраснел. С молодого лица еще не спала одутловатость от постоянных пьянок, осталась суетливая боязливость, которой он очень стеснялся, глядя на старших товарищей.
– Тогда должен понимать, что нам бояться нечего. У нас с роботами одна и та же