космических цивилизаций?
- Идея Наумовна, вы задали именно те вопросы, которые волновали меня, брали за душу почти всю мою сознательную жизнь. Они не давали мне покоя последние тридцать лет. Но после встречи с Александром Сергеевичем и тем более с вами я потерял к ним былой интерес. Мне, вообще, теперь не понятно, зачем жить!
- Настолько все плохо? Вы разочаровались во встрече с нами, наконец, со мной? – спросила его муза мысли ледяным тоном.
- Разумеется. И зачем вы явились мне? Вы подумайте сами, что может быть дальше? Ничего, совсем ничего! Ведь вы не поможете нам, именно мне в решении моего экзистенциального вопроса. Вы, Милена Даровна, лишили меня последней надежды. Как я могу доверять вам, любить вас, если вы такая чужая. Вы не способны понять меня. Что уж говорить о самозваном Пушкине. Как вы можете помочь мне, если хотите помочь, если не знаете меня.
- Так сделайте что-нибудь, чтобы я узнала вас.
- Для этого вы должны стать ближе мне, сойти сами со своего превосходного места и посмотреть на мир с моего места. Один умный человек как-то сказал, что человека можно понять, поставив себя на его место. Мы, люди, во всяком некоторые из нас, давно уже не смотрим на вас снизу верх, как в античное время. Пора и вам меняться, выйдя из сковывающего вас образа мертвой вечности. Вы мне напоминаете древних истуканов с острова Пасхи. Только, в отличие от них, вы смотрите не снизу вверх, а сверху вниз. Смотрите прямо перед собой.
- Кто вы такой, чтобы я так смотрела? – возмутилась Идея.
- Вот видите! Равенство есть условие взаимного понимания.
- Вы ничего не понимаете. Я так не могу смотреть.
- Почему?
- Потому что у меня нет глаз… Это, во-первых.
- Во-вторых?
- Я так не хочу.
- Теперь понимаете? Вы не можете и не хотите меня понять.
- Так для чего я к вам явилась? Зачем еще? – возопила Милена Даровна голосом, полным отчаянья и изменившись до неузнаваемости.
- Вот теперь я верю. Вы хоть чем-то стали похожи на человека. Прежде только казались им, нет, прикидывались.
- Знаете, что, Иван Иванович? Не мните себя Константином Сергеевичем. То же мне: «Не верю»!
- Вот-вот. Если вы играете роль человека женского рода, то играйте ее естественно.
- Если вы думаете, что я искусственная, то глубоко заблуждаетесь. Я сверхъестественная, еще больше естественная, чем вы. Сверхъестественное естественно бесконечно, беспредельно и безнально. Между тем как вы, естественны конечным, ограниченным образом.
- Как вы не можете понять, Идея Даровна, что Иисус обитал между нами и мы стали понимать Бога.
- Успокойтесь, Иван Иванович, не волнуйтесь так, а то, не дай бог, случится сердечный приступ, - участливо посоветовала Милена Даровна, - вот вы и отчество мое перепутали, - добавила она и взяла его за руки.
Он не мог поверить тому, что почувствовал. Случилось чудо: руки богини мысли оказались осязаемыми, теплыми и мягкими. Они казались красивыми руками обычной женщины, которыми она ласково рала и пожимала его руки. И, - о, чудо! – все отошло для Ивана Ивановича на второй план, потому что на первом пане были эти руки, которые все понимали в нем.
- Причина не во мне, а в вас, - только и сказала Милена Даровна.
Иван Иванович не знал, сколько времени он переживал миг личного счастья. Может быть, целую вечность. Но вот он снова стоял поодаль Милены Даровны и не решался прикоснуться к ней. Желание касаться любимой женщины было безмерным и только поэтому неисполнимым.
- Вы получили то, что хотели, Иван Иванович, - констатировала Милена Даровна, глядя ему прямо в глаза.
- Нет, не получил еще сполна, - упрямо ответил он.
- Хорошего помаленьку. Так, кажется, говорят у вас дамы, осаждая неуемную страсть своего кавалера. Итак, вернемся к нашему разговору.
- Но я не могу.
- Не можете – я исчезну и больше не явлюсь. Заметьте: никогда!
- Вы без ножа режете меня, жестокая, бессердечная Идея Даровна.
- Не забудьте, что я Идея. Поэтому не теряйте головы от глупости.
- Неужели для Вас, Идея Наумовна, любовь – это глупость?
- Вы сами, любезный Иван Иванович, хотели именно так относиться ко мне.
- Это как?
- Интеллектуально. Неужели вы забыли о своей интеллектуальной любви ко мне?
- Я был глуп. Признаюсь. Не мучайте меня больше моей же глупостью.
- Не могу. Именно эта ваша глупость является подлинной причиной моего появления. Неужели, вы не понимаете этого? Так. Давайте перейдем к теме нашего разговора. Правда, мы можем не говорить, и я исчезну.
- Но почему?
- Потому. И точка! Потом узнаете.
- Почему потом?
- Иван Иванович, какой вы не деликатный, не понятливый. Ведь вы сами призывали к пониманию. И оказались сапожником без сапог. Не торопите события.
И тут Иван Иванович, наконец, понял. И, слава богу. И вам, надеюсь, дорогой читатель, стало понятно. Наверное, многим из вас понятно стало намного раньше, чем влюбленному Ивану Ивановичу.
- Давайте начнем снова нашу беседу, - предложила Милена Даровна.
- С самого начала? – наивно спросил Иван Иванович.
- Не валяйте дурака, Иван Иванович. С того места, на котором остановились. Вы, надеюсь, помните?
- Как ни странно, помню, несмотря на то, что многое, более важное для меня и, наверное, для вас случилось позже, – сказал наш герой и с надеждой взглянул на свою богиню, но она царственно молчала, смотря поверх него.
- Итак, - повторил ее Иван Иванович, - мы изменили траекторию своего общественного развития, прекратили строить коммунизм. Почему? Это трудный вопрос и на него нелегко найти адекватный, понятный ответ.
- У вас выходит, что адекватно, точно эквивалентно понятно? Соответствует – значит отвечает вопросу, точно - корреспондентно – верно – истинно – понятно – осмысленно, имеет смысл?
- Нет, не выходит, хотя хотелось бы, чтобы вышло. Я понимаю, что смысл не синонимичен истине, ибо имеет смысл и ложь как противоположность истине. Не была ли идея коммунизма ложной? Конечно, она имела смысл. Но может быть он утопия, как утверждают антикоммунисты? Может быть, но живая, не мертвая. Коммунизм не является целью. Если бы это люди знали, то не наломали столько дров.
- Тогда что это?
- Это средство человеческой социализации, очеловечивание живого существа в публичном, народном, коллективном аспекте общения с себе подобными существами. Но не менее важен и личный аспект в этом общении. Это намного труднее. Здесь мы имеем дело уже не с материальным и душевным, а с духовным фактором.
- Вы относите ипостасный момент к духу, а не к материи и душе?
- У меня есть достаточные основания отнести личное начало, истолкованное в терминах волюнтаризма, к сфере души. Но я отношу личное как уже личностное, явленное в качестве чувства, вернее, сознания Я к области разумной души, то есть, той форме разума, которая представлена в человеке. И в этом смысле можно уже говорить если не о трансцендентном, собственно духовном, то точно о трансцендентальном, таком же пограничном с духом, как граничит личное с Я.
- Вы это серьезно говорите?
- Не менее серьезно, чем писал Лев Толстой, нежели Федор Достоевский или тот же Ефремов. Сочинители, за редким исключением, склонны относиться к своему сочинительству как увлекательной игре… в детективные или идеологические бирюльки. Что их делает серьезными, так это гонорар за успешную публикацию собственной мечты. Получив признание, они становятся многозначительными авторами, свысока посматривая на менее удачливых собратьев.
Однако вернусь к устройству человеческого общества. Коммунизм есть средство борьбы с капиталом. Главное в нем не продукт, но деятельность, обмен не продуктом, но самой деятельностью между людьми. Люди общаются в нем не словами, но делами. Парадоксально, но он молчаливое общество монолога. Диалог возможен не в массе, но между личностями. Коммунизм не менее сильно отчуждает человека от себя, чем капитализм.
Только капитализм, ориентирующий человека на капитал как предел овеществления, приводит к социальной атомизации индивидуалиста, который очеловечивает вещь и овеществляет другого человека, а коммунизм приводит к тотализации коллектив, растворяя в нем без остатка индивида. И в том и в другом случае нет личности, но есть либо индивид-уал-ист, либо коллектив-ист. Или человек сливается с коллективом, или коллектив сливается с человеком. Переходом к человечному обществу может быть социализм как общество, в котором оно само стало человеком, человечным. Это еще не цель развития человека, но уже путь, ведущий к нему. Цель – гуманизм, то есть, такое общество, в котором человечен каждый человек, а не человек вообще, как в абстрактном буржуазном гуманизме и не сумма людей, как мы полагали при реальном коммунизме, и не человек в целом, как при будущем социализме, искаженным идеологической аберрацией образом которого стал фантастический мир из «Туманности Андромеды».
Другая тема, которая меня еще больше волнует, чем тема социального устройства, поднимется тоже Ефремовым. Это тема контакта с другими разумными существами. Но он как ученый пытается ее, если не решить, то хотя бы поставить, как тему контакта с иной цивилизацией. То есть, смотрит на нее как опять же ученый, социолог и кибернетик, или инженер, а не мыслитель. Для него это проблема есть проблема коммуникации или транспортировки на искомое место на межзвездном транспорте.
- Вы же, Иван Иванович, пытаетесь решить проблему контакта с внеземным разумом усилием мысли?
- Идея Наумовна, перестаньте подтрунивать надо мной. Я не верю ни в какую телепатию. Это просто глупо верить в передачу мыслей на расстояние.
- Почему?
- Да, потому что мысль как посредница между человеком и миром или богом, богиней как вы, нуждается в другом посреднике – в слове, Им не может быть помимо слова воздух или вакуум. Даже информация не является таким посредником. Вы не хуже меня знаете, что мысль – это не информация, не факт. Это явление бога, вас, идеи. Это не то, что дано, но что задано в качестве ключа понимания.
- Это ментальный код?
- Какой еще код? О чем вы? Вы что формалистка? Код у языка, у слов, у символов, но не у мыслей. В словах есть грамма, грамматика, в мыслях – логика. У мысли логос, смысл, понятие, а не код. Ключ к пониманию – это не код, а понятие.
- Как тогда вы относитесь к толкованию телепатии как космической, духовной пульсации, вибрации?
- Пульсация, вибрация – это физические явления. О духе в этом смысле можно говорить только условно, метафорически. Передача мыслей на расстояние духом, мгновенно. Это сказка, миф. К тому же буквально телепатия есть передача не мыслей, а чувства, пафоса, то есть, усиленного, повышенного чувства до сверхчувственного уровня. То есть, это сказочное, чудесное, необычное чувство. К явлениям сверхчувственного характера относится и мысль. Конечно, в некотором роде – умеренном, разумном роде – можно говорить о том, что мысль есть превращенное чувство,
