Княжна на лесоповале

Заодно и день рождения Клавы отпразднуем. И торжественности больше, и расходов меньше.

Марина слабо улыбнулась.

И этот предполагаемый брак не нравился Доброхоткину. И у племянницы Иры будущий свекор был врагом народа и дворянином.

4

После развода с Мирославлевым Марфа тут же вернулась с детьми в Ленинград.

Этот развод стал для нее тяжелым ударом. Она продолжала его любить.
Матвей и рад был приезду сестры, и тревожился за нее. В Ленинграде Марфа, как его близкая родственница, больше рисковала попасть под репрессии. В том, что его самого рано или поздно арестуют, Матвей почти не сомневался.

Не прошло и недели, как Ире объяснился в любви сосед, Коля Чернухин, ее ровесник. Сказал, что это любовь с первого взгляда. Звучало это забавно: ведь они видели друг друга все детство и отрочество.

Николай превратился в довольно красивого юношу. Впрочем, бегающие пустые глаза портили эту красоту. И роста он был ниже среднего.

Девушка была взволнована и польщена таким признанием, первым в ее жизни. Но ответного чувства в своей душе не находила. Ей нравились мужчины высокие и умные. Вероятно, сказалось и то, что Мирославлевы и Доброхоткины в своем кругу всегда отзывались о Чернухиных нелестно.

Ира решила поступать в институт. В прошлом году она пыталась поступить в вуз во Фрунзе, но ее не приняли из-за дворянского происхождения Мирославлева. Теперь это не должно было стать препятствием. Родители развелись, отец-дворянин жил отдельно, а мать была пролетарских кровей. Марина посоветовала племяннице выбрать институт, где работал Вязмитинов. Его тогда еще не арестовали. Считала, что так у Иры будет больше шансов. Обещала, что попросит его поспособствовать.

Сын Вязмитинова Глеб помогал Ире готовиться к экзаменам. Он хотел делать это безвозмездно, однако Марфа настояла на оплате.

Год назад он обратил на себя внимание статьей о драконах. Глеб писал в ней, что мифы о драконах возникли потому, что люди находили скелеты динозавров. И подробно разбирал, какие динозавры прообразом каких драконов послужили. Например, стегозавр – это китайский дракон, птеродактиль – это Змей Горыныч.

Занимаясь с Ирой, Глеб иногда сбивался на свою любимую тему – палеонтологию. И преображался. Начинал шагать взад и вперед по комнате, высокий, худой, со сверкающими за стеклами очков глазами. Ира слушала как зачарованная.

Когда-то ее тетя влюбилась в своего домашнего учителя. Теперь это случилось и с ней.

И Глеб влюбился в Иру. Влюбился впервые в жизни. До этого он любил лишь свою науку.

В институт Ира поступила. Все экзамены сдала на отлично.

В первый день октября отмечали день рождения Матвея. Пришли Фекла Ивановна, Марфа с дочкой и сыном, Игорь и Глеб. Шестилетний Юра подарил дяде свой рисунок – у него обнаружились способности к рисованию. Общее настроение было не особенно праздничным. Оно было бы совсем безрадостным, если бы не присутствие двух влюбленных пар.

– Папа, сегодня твой праздник, – с мягким укором обратилась  к  Доброхоткину  Клава. – А ты грустный.

– Нынче трех моих знакомых арестовали. Знал их много лет. Настоящие коммунисты, всегда верно служили делу партии. Эх, что творится! Один человек подмял под себя всю страну. Ведь не было бы Сталина – и не было бы этого беззакония. Вот кто истинный враг народа!

– Матвей, не будем сегодня об этом говорить, – сказала Марина. Первый раз она слышала, что муж так отзывался о вожде. – У тебя день рождения. Поговорим о великом чуде – рождении человека.

Глеб оживился. Охотно подхватил эту тему.

– Да, это чудо. Это фантастическое везение. Представьте море девонского периода, четыреста, допустим, миллионов лет назад. Плавает в нем среди тысяч себе подобных кистеперая рыба. Эта рыба – мой прямой предок, неотъемлемое звено в цепи моих прародителей. Не было бы ее – и не было бы меня. Не сидел бы я сейчас за этим столом. Скольким опасностям она подвергается, пока не найдет себе пару и не оставит потомства! Ее может съесть мегалодон – древняя гигантская акула. Съест – и я на свет не появлюсь. Она может выползти на сушу, с помощью своих особых плавников, а вернуться в море ей не удастся. Умрет на берегу. И меня не будет.

– Не пойму, внучка, о чем это он? – прошептала с озадаченным лицом Фекла Ивановна. Она сидела рядом с Клавой.

– Об эволюции, бабуля.

Лицо старушки стало еще более озадаченным.

– А, вот оно что… – пробормотала она.

– И в последующие столетия, каждый миг, существовал на земле мой прямой предок…

– Это что еще за беготня! – мягко пожурила Марфа расшалившихся детей.

– Жизнь непрерывна, – продолжал Глеб. – Были мои прародители среди стегоцефалов в карбоне, австралопитеков в плиоцене, антов в шестом веке, опричников Вязмитиновых в эпоху Ивана Грозного. Сколько раз их жизнь была под угрозой! А ведь если бы хоть один из них умер, не успев продолжить род, я бы не существовал. – Матвей и Марфа поглядывали на Глеба с некоторым удивлением. Марина и молодежь слушали с любопытством. Ира не отводила от него восхищенного и любящего взора. – А мои предки до кистеперой рыбы! Их было еще больше…

– Вернемся, Глеб, к австралопитеку, к тому, который твой прямой предок, – прервал его Игорь. Его лицо, как и в детстве, выражало решительность и смелость. Он работал инженером на военном заводе. – Если он твой прародитель, то, наверное, он и прародитель всего человечества?

– Ты затронул интересный и сложный вопрос…

– Не будем углубляться в научные дебри, – вмешалась с улыбкой Марина. – Какой же вывод напрашивается из вышесказанного, Глебушка? – Так она звала его, еще ребенка, когда работала домработницей в профессорском доме, и так продолжала называть до сих пор.

Глеб тоже улыбнулся.

– Вывод очевиден: не надо медлить с браком и продолжением рода.

Он посмотрел на Иру.

– Совершенно верно, – сказала Марина.

– Согласна с таким выводом, – сказала Ира, смеясь своими голубыми лучистыми – доброхоткинскими – глазами.

Пришли к общему решению: 15 октября состоятся две свадьбы.

3 октября Глеб Вязмитинов был арестован.

5

Глеб не понимал, почему его арестовали. Потому, что он – сын врага народа? Но он же отрекся от отца. В высказываниях  о политике он всегда был осторожен. Глеб, вообще, был человеком аполитичным.

Его дело тоже вел Зюзьков. На первом допросе он дал Вязмитинову прочесть анонимное письмо. В нем утверждалось, что Глеб ругает советский строй, что он за возвращение царской власти.

Вязмитинов вспомнил, как однажды Ира со смехом сказала, что нравится не только ему, что за ней пытается ухаживать сосед Коля. И показала поздравительную открытку, которую тот ей прислал.

У Глеба была хорошая зрительная память. Ему показалось, что почерки совпадали.

Он не ошибся. Донос написал Николай Чернухин. Можно сказать, продолжил семейную традицию. Решил таким способом устранить удачливого соперника.

– Ничего подобного я не говорил! – воскликнул Глеб. Он сильно волновался. – Я одобряю политику партии во главе с товарищем Сталиным.

– Одобряете, значит… А как вы считаете, должен советский человек сообщать органам об антисоветских высказываниях?

Вязмитинов поправил очки. Точно так, как поправлял пенсне его отец.

– Да, – сказал он. Хотя в душе презирал доносительство.

– Вам не приходилось такие высказывания слышать?

– Нет!

– Не торопитесь. Подумайте.

– Нет, не приходилось.

– Первого октября на дне рождения гражданина Матвея Доброхоткина были?

Глеб смотрел на следователя сквозь стекла очков растерянным взглядом.

– Был.

– Никаких антисоветских высказываний там не слышали?

– Нет!

– А разве гражданин Доброхоткин не говорил: «Не будет Сталина – не будет беззакония»?

Глеб опешил. «Кто мог донести?»

– Я таких слов не слышал.

– А такие его слова слышали: «Сталин – настоящий враг народа»?

– Нет.

– Отнекиваться бесполезно. Мы знаем, что Доброхоткин это говорил. Мы все знаем. Данный гражданин замыслил покушение на товарища Сталина. Сколотил с этой целью контрреволюционную группу.

Глеб снова поправил очки. Пальцы его дрожали.

Эта группа родилась в воображении Голубки. Очень уж ему хотелось снискать славу следователя, предотвратившего покушения на вождя. На роль руководителя он выбрал Доброхоткина. У Голубки были с ним личные счеты. Показания на Матвея у НКВД уже были. Но фигурой он был заметной. Имел высокопоставленных знакомых. Для его ареста таких показаний надо было собрать побольше.

– Вы можете помочь советской власти его разоблачить. Тогда мы вас сразу отпустим. –  Говорил Зюзьков вежливо. Он решил держаться с Вязмитиновым корректно. Хотел втереться к нему в доверие. По опыту он знал, что доверчивые подследственные чаще всего встречаются среди интеллигенции. – Все, что от вас требуется – показания подписать. Показания, что гражданин Доброхоткин говорил при вас, что хочет убить Сталина. Подпи́шите – и вы свободны.

– Этого он не говорил.

– Значит, вы покрываете заговор против нашего любимого вождя. – Чувствовалось, что Степан едва сдерживается, чтобы не перейти на крик. – Заговор с целью его убить. Знаете, что вам за это будет? Расстрел! – Зрачки Вязмитинова расширились. – Выбирайте: или свобода, или расстрел.

Ужас смерти охватил Глеба. Умирать! Ему! В начале жизни. За две недели до свадьбы. Это казалось немыслимым, противоестественным.

– Ну! Подпишите!

– Я не буду подписывать, – сказал Вязмитинов.

– Подпишете, – заверил Зюзьков. – Рано или поздно подпишете. Жить всем хочется.

Голубка, поручая ему дело Глеба, поучал:

– У нас, следователей, работа творческая. К каждому подследственному нужен индивидуальный подход. Вязмитинов – ученый. В чем сила ученого? В мозге. Значит, надо мозг его ослабить. Как? Не давать спать!

Степан выслушал это указание с пониманием. Прибегать на допросах к зверским избиениям он не любил.

И для Глеба началась пытка лишением сна.

Он сутками стоял в середине кабинета. Зюзькова сменяли другие следователи. Когда  Глеб уже не в силах был стоять, ему разрешали сесть на стул. Но не разрешали закрывать глаза. Как только веки смыкались, его кололи иглой. Его мозг находился в каком-то лихорадочном состоянии. С каждым днем слабела четкость мышления. Появились сильные головные боли. Спать хотелось нестерпимо. Хотя бы несколько минут сна казались баснословным счастьем.

Пытка бессонницей была мучительна. Но еще мучительней была борьба с самим собой. Один голос говорил, что надо подписать показания. И приводил много убедительных доводов.

Его ждет девушка, любимая и любящая. Его ждет счастливый брак.  Нельзя ему сейчас умирать.

Летом у него родилась оригинальная гипотеза о происхождении первых млекопитающих. Как ему казалось, она могла стать прорывом в палеонтологии. Но он откладывал публикацию, хотел еще над этой гипотезой поработать. Казнят его – и никто об этом открытии не узнает.

Род его закончится. Он ведь единственный продолжатель рода по мужской линии. Цепочка его прямых предков тянется с какого-нибудь троглодита, нет, с самого начала жизни, миллионы лет. Ни разу она не прерывалась. И вот на нем прервется. На нем и по его вине.

Доброхоткин сказал: «Не было бы Сталина – не было бы