авторский взгляд, что роман «Доктор Живаго» был резко отрицательно и даже враждебно встречен советскими властями и официальной советской литературной средой, отвергнут к печати из-за низкого качества, художественного и историософского, это во-первых; а во-вторых - из-за негативной позиции автора по отношению к Великому Октябрю и к последующим глобальным социально-политическим изменениям в жизни нашей страны.
Секретарь СП СССР Э.Г.Казакевич, прочитав роман, заявил возмущённо и грозно: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция – недоразумение, и лучше было бы её не делать». Затаённый троцкист Н.С.Хрущёв, ярый революционер по духу и убеждениям, был и вовсе взбешён и рассержен, когда узнал о выходе посредственного в целом романа на Западе. Он гневно заявил на заседании Политбюро, что «даже и свинья не гадит в своё корыто». И, знаете, с Хрущёвым в данном конкретном случае трудно не согласиться… А после того заседания Никита Сергеевич спустил на дерзкого автора всю агитационно-пропагандистскую свору писателей, критиков и журналистов, что работали на всесильный тогда Агитпроп.
«Уже в день присуждения премии (23 октября 1958 года) по инициативе М.А.Суслова Президиум ЦК КПСС принял постановление «О клеветническом романе Б.Пастернака», которое признало решение Нобелевского комитета очередной попыткой втягивания в холодную войну. Присуждение премии привело к травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, оскорблениям в его адрес со страниц советских газет, на собраниях “трудящихся”…»
22
Перепуганный до смерти Пастернак явно не ожидал такого бурного и негативного поворота событий, не к тому готовился. Писать-то роман он ведь начал ещё при живом и здоровом Сталине, когда Революцию похоронили давным-давно в победившей Гитлера советской стране, если не сказать “на неё плюнули”. И ему показались те “похороны” окончательными и безвозвратными.
Вот и родилась озорная идейка у Бориса Леонидовича самолично забить последний гвоздь в крышку гроба Мiровой Революции, а роман «Доктор Живаго» сделать этаким символическим берёзовым крестом на её могилу. И если бы Сталин был жив ещё к моменту выхода в свет романа - как знать, может у всеми забытого переводчика-Пастернака эта его афера с политико-идеологическим и духовным переодеванием и переоценкой ценностей и прокатила бы, попала в цель. Не секрет, что Иосиф Виссарионович последние годы жизни и сам от Революции и пустопорожней коминтерновской риторики отходил всё дальше и дальше - на великодержавно-патриотические рельсы страну и народ сворачивал, на свободный от устаревших догм и лозунгов живой созидательный путь…
Но никто и подумать, и предположить не мог, и Пастернак - в их числе, что скоро к власти в стране придёт троцкист Никита Хрущёв - отъявленный жлоб и громила, дубина стоеросовая и головорез. И разрушительная революционная эпоха Октября Семнадцатого вернётся целой и невредимой. Всепобеждающий Дух Мiровой революции в СССР опять поднимет на щит хрущёвское интернациональное окружение, сделает его фундаментом новой-старой программы партии и главным ориентиром для всей страны. Оно, еврейское окружение Никиты Сергеевича, остервенело примется рушить молодую Советскую Державу, великое сталинское наследие до нуля низводить, патриотизм и любовь к Родине; а интернациональную коммунистическую идеологию, наоборот, повсюду распространять и насаждать агрессивно и яростно, в том числе - и в странах третьего мiра. А власть над умами и душами простых советских людей - о, ужас! - захватят оголтелые и злобные шестидесятники - убеждённые и махровые анти-советчики и анти-сталинисты!!!...
23
Сугубому революционеру и волюнтаристу-Хрущёву, у которого один был товарищ по жизни - маузер, - так вот Хрущёву пастернаковские мiровоззренческие, идеологические и литературные свистопляски, переодевания и переобувания в воздухе категорически не понравились, как легко догадаться, откровенное отступничество от коммунистических идеалов и ренегатство. Как и сам скандальный и спорный роман, перечёркивавший всё славное советское революционное прошлое.
Естественно и понятно, что роман запретили к публикации в СССР по его приказу. Самого же борзого и авантюрного автора вызвали куда следует и поговорили по-взрослому и по-мужски серьёзные и суровые дяди - без шуток и прибауток, без сантиментов.
«Ты чего, - спросили строго и недвусмысленно, - Борь, вытворяешь-то? Совсем ошалел от безделья у себя на даче, да? - и решил под старость выпендриться и прославиться, на весь мiр бунтарём-раскольником прогреметь? Мы тебя так прославим, друг ты наш дорогой, - мало не покажется. Пожалеешь, что на Божий свет появился, сучонок...»
«Тебе какую роль поручили играть в жизни и литературе, вспомни? - выждав паузу и прожигая побелевшего от страха собеседника суровым взглядом насквозь, ещё спросили грозно, вдобавок к первому вопросу. - Певца-прославителя Революции и вождей! Баловня судьбы и везунчика, любимчика женщин и власти! Так ведь?! Так!... А ты куда лезешь, дурья твоя голова? Зачем самовольно меняешь программу, взгляды и риторику с хвалебных на оппозиционные? И этим отбиваешь хлеб у бывшего зека-Солженицына, примериваешь на себя его костюм и маску? Зачем? с какого перепою и перепугу?... Извини, но нам второго Солженицына не надо в СССР - и одного м…дака достаточно. Он и один десятерых таких сопляков как ты стоит... Так что давай заканчивай, Борь, со своим протестом и своим игрушечным диссидентством, не ломай нам спектакль и сценарий. По-доброму, по-хорошему тебя просим пока. И надеемся на понимание: ты же человек не глупый…»
Борис Леонидович, совсем даже не храброго десятка товарищ, не бунтарь и не герой по характеру, не Павка Корчагин и не Штирлиц, перепугался тогда страшно. Понял, что с ним не шутят, не играют в игрушки и не берут на понт, как это обычно дворовые пацаны делают, - и не отстанут от него по добру по здорову: люди, что беседовали с ним, так просто не отступают и не отстают. Поэтому, хочешь, не хочешь, но надо начинать славить новую - хрущёвскую власть, как до этого он славил ленинско-сталинскую.
Но сил на дифирамбы и славословия власть предержащим у него уже не осталось, увы: возраст Бориса Леонидовича стремительно приближался к 70-ти… А не славить было нельзя: его бы неправильно поняли серьёзные люди, сочли за непокорного и строптивого бунтаря. Со всеми вытекающими отсюда лично для него печальными, а то и вовсе трагическими последствиями…
24
Престарелого, слабенького и тщедушного Пастернака, оказавшегося в патовой ситуации, охватили смертельная тоска и паника вперемешку с испугом, как это теперь автору данной работы видится и представляется со стороны. Да такие мучительные и глубинные, запредельные, что он год после этого, вероятно, диареей мучился, бедолага, с унитаза переделкинского не слезал - всё про жизнь свою горемычную сидел и думал, наверное, которую он сам же и испоганил сдуру, единственным романом перечеркнул. Да как ещё перечеркнул! - что и самому страшно стало!... А когда, наконец, окреп животом неудавшийся наш герой и поднялся, - то сил продолжать дальше жить у него уже не осталось совсем: самоедство, сомнения и страх за своё будущее разрушительное дело сделали…
Не имея сил выдерживать публичную травлю и мощнейший психологический прессинг, он категорически отказывается в итоге от получения злосчастной премии. А 30 мая 1960 года и вовсе отдаёт Богу душу - умирает на даче в Переделкино, оставив своих изумлённых родственников и кукловодов-благодетелей из ЦРУ с носом. Они-то мечтали-надеялись слепить из своего брата и друга крупного советского еврея-диссидента, неустрашимо и мощно порочащего Советский строй, Россию-матушку и Октябрьскую революцию по рецепту Родиона Раскольникова: «тварь я дрожащая, или право имею?!!!» Да не на того поставили - прогадали, люди, вошли в убыток. Борис Пастернак слабаком уродился и трусом: отказался от премии и от романа, от убеждений последних, антиреволюционных, от принципов - и послал их ко всем чертям со всеми их планами и вожделениями. А потом и вовсе “дуба дал”, не пережив скандала.
---------------------------------------------------------
(*) От премии Пастернак публично отказался вроде бы - в том смысле, что не поехал её получать, только-то и всего! Но это не означает ни сколько, что он, хитрец, отказался от денег, а иначе какой же он был бы тогда еврей! Про эту таинственную историю почитатели Бориса Леонидовича и “пастернаковеды” не любят теперь рассказывать и вспоминать из-за её неприглядности - упорно выкидывают и вымарывают из пастернаковской песни слова. Мы же этого делать не станем и скажем честно, что премиальные денежки (в иностранной валюте, между прочим) каким-то чудесным образом опальному Пастернаку всё же доставили: он их все до цента получил, как теперь выясняется… Потом его оборотистые друзья как-то их конвертировали в Москве и уже рублями передавали музе и доверенному лицу Бориса Пастернака Ольге Ивинской.
В СССР за валютные операции полагалась уголовная статья, между прочим, и Ивинская с дочерью были арестованы в 1960 году и получили небольшие сроки - чисто формально, как это теперь представляется, для отвода глаз. Посидели чуть-чуть для вида - и благополучно вышли на волю, имея в загашнике целые мешки денег. Ольга Ивинская после отсидки купила себе шикарную квартиру недалеко от Савёловского вокзала Москвы.
Жена же Пастернака Зинаида Николаевна Нейгауз, как судачат теперь в Интернете, и вовсе требовала от правительства для себя новую машину «Волгу» вместо старой «Победы». «Волгу»!!! - что в те годы была сродни современному 600-му Мерседесу и на которой только одни советские богатеи и ездили! Представляете себе, каков был пастернаковский уровень жизни!... Да и смерть поэта не стала трагедией для его изнеженного и избалованного окружения: денежки у его многочисленных женщин водились - и не малые…
---------------------------------------------------------
Уготованное ему кукловодами место ярого и злобного антисоветчика Солженицын с успехом и быстро занял: этот-то цэрэушников не подвёл, этот был твёрдым, как шанкр, и несгибаемым и могучим, как железобетонная свая. Долго небо коптил, пустозвон бородатый, и много на Советский Союз дерьма вылил…
----------------------------------------------------------
(*) Историческое отступление.
Странные они всё-таки люди, чистокровные евреи: только в спокойствии и комфорте любят и могут жить, в материальном достатке. А чуть что не так - сразу истерика и упадок сил, здоровья и духа, слёзы и сопли тягучие до земли. Суровая борьба за жизнь, страдание и аскеза их на корню убивают. Они не любят, не умеют и не хотят ничем, никогда и ни для кого жертвовать. Хозяевами быть хотят, господами жизни и положения…
Мы, славяне-русичи, в этом плане куда крепче, выносливее и надёжнее устроены - и любые беды перемелем-переживём, потому что “высоко оно, наше небо”.
Великий русский философ нашей эпохи Алексей Фёдорович Лосев (1893-1988), как и многие его коллеги по цеху познавший в 30-е годы вкус лагерной баланды, размышляя о том, что такое в философском смысле понятие «жертва», писал в одной из своих работ на исходе 1941 года:
«Я многие
