сильное.
Ещё бы! Воронин был высоким и стройным красавцем 1,90 ростом. По виду - настоящий атлет! Сухой, поджарый, широкоплечий, физически очень здоровый. Такими пловцы обычно бывают в жизни, проведшие все детские и юные годы в бассейне, в воде, или десятиборцы, самые почитаемые мной спортсмены, спортсмены-универсалы, щедро одаренные Господом Богом силушкой, ловкостью и быстротой. Будучи студентом, я их в университетском Манеже и на соревнованиях много видел, и глаз не мог оторвать от их телесной мощи и стати, сам которой не обладал. Вот и Сашка точно таким же богатырём-красавцем был - толи от природы, толи от занятий спортом. Не знаю, не стану врать.
И с одеждой у него был полный порядок: одет он был чисто и опрятно всегда, по моде, хотя и без вызова, без позёрства; гладко был выбрит, идеально подстрижен. Эталон красоты! Волосы имел густые и вьющиеся на голове, аккуратно уложенные: лысина ему не грозила. Был он из тех молодых людей, одним словом, “красавцев-кавалергардов”, кто “голодным” женщинам очень нравятся. Любвеобильные дамы (а их большинство по моим наблюдениям) обычно подолгу заглядываются на таких и страстно о таких мечтают, милуются-рукоблудят с такими в греховных похотливые снах - и отдаются самозабвенно и быстро, без разговоров, когда такие на них вдруг обратят внимание, любовь и ласки предложат… И одеколоном от Сашки всегда густо пахло, чего мы, молодые сотрудники, по молодости не делали принципиально - не убивали свой естественный природный запах искусственным. А он одеколон любил, как и в целом парфюм, мылся шампунями и дорогим мылом, наверное, кремами после бритья мазался. Был, одним словом, эстет и чистюля, ставивший внешний вид и ауру на первое место… Единственным недостатком в его царской внешности были рябые щёки, изъеденные юношескими угрями. Но угри те давно прошли, ежедневное тщательное бритьё лицо подровняло как камень-наждак, и Сашку оставшаяся рябь не сильно портила, со стороны не очень была заметна.
Далее поясню читателям, что был он давно женат, как говорили мне сотрудники 22-го отдела, и имел дочку. Женился ещё студентом на иногородней сокурснице, которую привёл в свой дом и прописал, законной москвичкою сделал. А это значит - женился по любви человек, не по расчёту, как это происходило и происходит со многими. И это делает ему честь: этим он повторил судьбу Сашки Щепина - героя первого рассказа.
Собственно, это было всё, что я про Воронина в 80-е годы знал, придя работать в Филиал после «Альтаира»; и большего я узнать не стремился…
2
Близко познакомился с Сашкой я весной 1994 года, при Борисе Ельцине, перед этим расстрелявшего танками строптивый и неуступчивый Верховный Совет России осенью 93-го, как хорошо известно. А я был в числе сторонников и защитников восставших депутатов все десять сентябрьских дней, активным членом ФНС и ярым и убеждённым противником запойного и полоумного президента, любимца российских ворюг-приватизаторов и олигархов-евреев. Поэтому настроение моё тогда, после кровавого разгрома парламента 4 октября, было самое что ни наесть плачевное, по-настоящему трагическое. Мне долго не удавалось душевную боль унять: несколько лет после этого хандра меня изнутри поедом ела…
Чтобы успокоиться и забыться, я с головой погрузился в те годы в Русскую Историю и литературу: без-прерывно что-то читал, потом конспектировал прочитанное, сам начинал писать первые произведения дома и на работе, - благо, что обстановка в НИИ этому способствовала и позволяла. Наш отдел давно опустел. Из молодёжи почти никого не осталось. Вторая комната, где я тогда сидел, обезлюдила. Хотя формально в ней ещё продолжали числиться и держать за собой столы на всякий пожарный случай две молодые девчонки, закончившие институты в конце 80-х и распределившиеся к нам в отдел. Однако на работу они уже не ходили - только держали трудовые книжки в отделе кадров для стажа. Подобное тогда позволялось, если человек отказывался от зарплаты, переведя себя заявлением в длительный академический отпуск. Обе это и сделали - отказались и перевелись, зарабатывая на жизнь все 90-е годы в торговле, чтобы не умереть с голодухи. Естественное желание для молодых парней и девчат, имевших на руках детей-малолеток.
А ещё в моей комнате продолжало сидеть и небо без пользы коптить два “старика”, два старожила отдела - Усманов Наиль и Куклева Татьяна. Хотя “стариками” их можно было бы назвать с большой натяжкой. Таковыми считали их только мы, молодёжь, потому что они оба были лет на 15-ть нас старше по возрасту. По виду же и по уму они были сущие детки-груднички, или дауны те же: настоящие институтские старики, на которых Филиал держался, их именно так всегда и воспринимали. Потому что оба (Усманов и Куклева) пришли работать на предприятие сразу после школы, высшее образование получали заочно, понимай - кое-как, для галочки и для статуса. Ни тот, ни другой ничего не знали и не умели: руководство их из милости в отделе держало, или из жалости. Оба - маленькие и вертлявые, невзрачные, невидные и пустые, - были на побегушках всю жизнь, работали по принципу: «пойди - принеси, уйди - не мешайся»… Они и не мешались: сидели во второй комнате мышками, ниже травы и тише воды, глаза никому собой не мозолили, в конфликт ни с кем не вступали. А в 90-е годы, когда работы и вовсе не стало, они продолжали в Филиале торчать, хотя и не старые были люди. Оба добывали гроши как могли за неимением талантов. Татьяна полы всюду мыла за лишние копейки, в отделе бывала редко. Не отставал от неё и пройдоха-Наиль, «неутомимый бездельник» - как мы, молодые парни и девушки, его меж собой называли, - который, будучи помоешником и крохобором с рождения, бегал по Филиалу кругами с высунутым языком и высматривал, чтобы ему упереть, вынести и продать, пока была такая возможность, пока охрану сняли. Татарин, к примеру, регулярно собирал и сдавал пустые бутылки, водочные и пивные: и на территории института это делал, и в Филёвском парке, популярном месте отдыха москвичей. Их, грязных пивных бутылок, там много скапливалось возле ларьков: народ основательно спаивали новые власти. А Наиль на добровольных началах помогал властям парк очищать - проводил операцию “хрусталь” почти ежедневно. Иных занятий у него в 90-е годы не было: товарищ родился полный мудак, был за что-то Богом сильно обижен. Ну и наказан был как тот же Сизиф. Тот бедолага к камням был привязан накрепко, если помните: таскал их и таскал всю жизнь, и всё без толку, - а Усманов - к пустым бутылкам. У него-то, правда, толк был: “наваривал” он на “хрустале” знатно.
Так что мне повезло в этом смысле: я приезжал в институт ближе к обеду, пил чай с дороги и с головой погружался в творчество: читал, писал, анализировал, думал, работал до позднего вечера, когда все уже по домам расходились. И мне работать никто не мешал. А это для творческого человека - рай настоящий, везуха! И даже те поручения, которые мне иногда давало начальство, были не обременительными, не энергозатратными. Так что я за 90-е годы многое чего успел - заметно свой образовательный гуманитарный уровень смог поднять, перед тем как совсем уволиться, чтобы стать домоседом и литератором. Увольнялся я из Филиала в начале 2000-х годов, под завязку напичканный знаниями и литературными замыслами…
3
Итак, весной 1994-го года, придя на работу в обед, я с удивлением увидел в своей комнате нового человека - Воронина Сашку, - которого начальство наше взяло в свой отдел по его настоятельной просьбе и посадило во вторую комнату позади меня, за соседний со мною стол, несколько лет пустовавший. У меня, таким образом, появился новый сосед, которому я не сильно обрадовался по описанным выше причинам, - но выгнать, избавиться от которого я не мог: не в моей это было власти.
Поэтому, хочешь, не хочешь, а с Ворониным мне предстояло знакомиться и сходиться близко. Иметь врага-ненавистника за спиной, или просто постоянного ворчуна-раздражителя не хотелось. Да и не конфликтный я человек по натуре своей: изначально ко всем новым людям отношусь доброжелательно и позитивно - легко иду им навстречу и на контакт, открываю кошелёк и душу. Мне надо очень сильно сразу же насолить грубой необоснованной руганью, или же иметь резко-отталкивающий внешний вид, чтобы я к незнакомцу задницей повернулся.
Насолить Воронин мне ничем не успел пока - не представилось случая, - а вид его внешний был вполне респектабельный и положительный. Так что знакомство с ним как с новым соседом и товарищем по работе во мне не вызвало шока или внутреннего сопротивления с напряжением вперемешку. Я принял его тепло и весело даже, с порога поздоровался и представился, крепко Сашке руку пожал и, положив на стол папку, с которой всегда ходил, сразу же предложил ему попить вместе чаю, “обмыть знакомство”.
- Старик, - виновато сказал мне Воронин (он меня всегда потом стариком называл), - чая нет у меня, извини. Я на работе давно уже чай не пью: он сейчас дорого стоит, не по нашим нищенским деньгам.
- Ладно, - добродушно ответил я, - попьём тогда мой. Угощаю.
Я не спеша налил из графина, что заполнял и оставлял на ночь, чистую воду в литровую банку, из которой всегда пил, сунул туда кипятильник и начал воду разогревать до кипения; потом насыпал туда чаю из пачки и стал молча ждать, пока чай заварится. Воронин внимательно и также молча наблюдал за мной, сидя сзади, и когда увидел мою пачку с крупнолистовым чаем «Принцесса НУРИ», с тихой завистью произнёс:
- Дорогой ты пьёшь чай, старик. Хорошо живёшь, смотрю, в такое-то тяжёлое время? Мы дома и грузинский-то не каждый день пьём: сейчас и грузинский дорого стал стоить.
- Нормально живу, - с грустной улыбкой ответил я, не желая вдаваться в подробности по поводу тяжёлого душевного кризиса, что тогда целиком охватил и завладел мною из-за удручающей обстановки в стране, в Москве в частности, что в те годы всецело повсюду господствовала. - А чай это мне жена покупает у себя на работе. Их предприятие хорошо снабжают, в отличие от нас. Это нас, работников космической отрасли, опустили до плинтуса. Как, впрочем, и всех остальных бывших советских интеллигентов-интеллектуалов, людей науки. Хотят ельцинисты сраные Россию-матушку в колонию Запада опять превратить, а нас, русских насельников, в рабов без-платных. А рабам мозги не нужны, как известно, - достаточно рук и ног, и хребет воловий, чтобы на хозяев батрачить.
- А где у тебя жена трудится, если не секрет? - тут же поинтересовался Сашка, пропустив мой ядовитый выпад про политику.
- В «Мосгортрансе», что на Раушской набережной, - сказал я устало, наблюдая, как заваривается в банке чай, от которого вода на глазах темнела. - Там им и платят хорошо, и продуктами питания снабжают знатно, тряпьём разным, обувью. У нас в семье в этом плане проблем, слава Богу, нет.
- Завидую тебе, старик, от души завидую, - услышал я в ответ почти жалостное. - А у нас в семье в последнее время чёрная полоса началась из-за отсутствия денег. И жене в её КБ давно уж не платят, и мне. Ругаемся из-за этого ежедневно - из-за нехватки масла и колбасы на столе, а в целом - из-за нехватки денег. Сил уже никаких нет эту нашу хроническую нищету и ругань терпеть: к разводу идёт дело, чувствую… Жена с
