Блогер, чао!

невзрачного, с глазами неопределённого цвета и блондинистыми волосами? Настроение портила ещё и мысль, что его жена Зинка, серая мышка, и всё такое прочее, где-то там крутит роман с кем-то непонятным. Убью гада! – свирепея, решил Мирон Прибавкин, поняв, что отныне у него более-менее крепкий тыл в виде Галины Сорокопудской и можно расслабиться.
Он лихо отвёз Галину Сорокопудскую на «Динамо», и она при всех своих подругах троекратно и очень даже сентиментально расцеловала его в толстые, вывернутые губы.
А потом Мирон Прибавкин легко, как ветер, помчался на службу и пошёл к Коняеву по управленческой кличке Бычара.
– Товарищ советник юстиции второго класса, – слезливо сказал Мирон Прибавкин, – выдайте мне пистолет…
При этом он нарочно повысил Коняева на одно звание выше, что не возбранялось субординацией.
– Зачем?.. – удивился Коняев по кличке гремящий Бычара и выпялился на Мирона Прибавкина начальственным взглядом; он гробил карьеры подчинённых направо и налево и гремел, как жестяной унитаз на Камчатке.
Этого взгляда боялись все, ибо он обычно не предвещал ничего хорошего, кроме как минимум выговора с занесением в личное дело.
– У меня люди исчезают, – пожаловался Мирон Прибавкин, с таким отчаянием, что Коняев вместо того, чтобы узнать, какие именно люди исчезают и по каким делам конкретно, пошёл у него на поводу.
– А… какой? – казалось, отупел он.
– «ТТ», «Макаров», – попёр напролом Мирон Прибавкин, – или на худой конец – «Смит-Вессон»!
– Может, тебе сразу пулемёт подарить? – иезуитски тонко поинтересовался Коняев, склонив лобастую голову набок.
Мирон Прибавкин едва не обмочился. Именно таким иезуитским манером Коняев отправил Мишку Кораллова, советника третьего звена, начальником следственного отдела номер три на Камчатку. Формально это было повышение через два звания. Но как говорится, уж лучше вы к нам, чем мы к вам.
– Нет… только пистолет… – опомнился Мирон Прибавкин и потерял весь свой боевой пыл.
И странно, Коняев снова пошёл у него на поводу, словно Мирон Прибавкин держал волшебную фигу в кармане.
– Боевой не дам, – упёрся Коняев, как должен упереться всякий начальник. – По уставу не положено. А травмат – могу, очень даже.
– Пугач?.. – разочарованно протянул Мирон Прибавкин, нарочно педалируя ситуацию, чтобы разжалобить Коняева окончательно и бесповоротно.
– Ну а что ты хотел?.. Кого-то застрелить?.. – наконец заподозрил неладное Коняев и нехорошо нахмурился. – Или, может быть сам!!! – догадался он.
Мирон Прибавкин понял, что и травмат не получит.
– Да… – упавшим голосом признался он.
– Знаешь, что… Прибавкин!.. – вдруг засмеялся Коняев, не поверив ни единому его слову. – Иди-ка ты работай! Тоже мне герой-любовник! И без тебя голова кругом идёт. Слышал, проверка из главка грядет!
– Не слышал… – тупо среагировал Мирон Прибавкин.
– Ну, услышишь! – заверил его Коняев. – Мало не покажется! Иди!
– Есть идти работать, – Мирон Прибавкин развернулся и поплёлся было в свою ненавистную конуру-мышеловку, чтобы осесть в бумажной пыли.
Страна работает на преодолении. Так вершится прогресс, уныло подумал Мирон Прибавкин.
– Кстати… – остановил его Коняев, – откуда у тебя машина?..
– Тёща подарила… – не моргнув, соврал Мирон Прибавкин, однако на сердце у него похолодело, как язык на морозе.
Он вспомнил незабвенную тёщу Марфину Дормидонтовну, которая ему всю жизнь слова доброго не сказала, а только сильно бил скалкой, норовя попасть по носу.
– В общем, за него надо отчитаться, и придётся проверить твою тёщу.
– Ладно… – бездумно согласился Мирон Прибавкин. – Проверю...
– Да не ты проверишь! – сурово, чтобы дошло, сказал лобастый Коняев по кличке гремящий Бычара. – А я проверю. Смотри, чтобы всё было тип-топ!
И перед внутренним взором Мирона Прибавкина промелькнули Камчатка и Сахалин, где было много-много всяких вакантных мест для служащих исключительно столичной прокуратуры, но где якутские морозы были лучшим стимулом, чтобы остаться в пыльной и шумной Москве, где народ, правда, мёр от коронавируса, как по заказу, но это были издержки красивой и лёгкой жизни. Ради этой лёгкой и красивой жизни можно было и потерпеть всё, даже коварный и подлый коронавирус, который мутировал со скоростью гиперзвуковой ракеты «циркон».
– Будет тип-топ… – пообещал Мирон Прибавкин с похоронным видом.
– Ну-у… иди… – уже более миролюбиво кивнул Коняев, пожалев подчиненного, которого жена регулярно метелила да всё по голове.
Может, у него хроническая депрессия? – предположил Коняев, глядя на ссутулившегося Мирона Прибавкина. Ну что же… спишем за ненадобностью, и сделал пометку у себя в электронном календаре, мол, тихо и культурно провести разбирательство в отношении Мирона Прибавкина на предмет его дееспособности. Главное, при расследовании не выйти на самого себя! – пошутил Коняев и, осторожно, как капитан танкера, улыбнулся тонкими губами.
Не успел Мирон Прибавкин вбежать в свою служебную конуру и со всей безнадёжностью духа, на которую был способен, рухнуть в своё нелюбимое кресло, чтобы потянуться наконец и хряпнуть водки со льдом, как прибежал перепуганный «оружейник» и под расписку в страшных второпях всучил ему травмат «Макаров» и жёлтую фасонистую кобуру в подмышку.
– В самый раз, – испуганно сказал он, наблюдая, как приободрённый Мирон Прибавкин, высунув от усердия кончик языка и суетясь, как ребёнок, влезает плечами в петли. – Бой у него не очень, но…
– Это если не в глаз стрелять, – оживился Мирон Прибавкин, представляя, как застрелит любовника своей подлой жены Зинки.
О том, что это подсудное дело, он даже не задумывался. Плевать! – решил он. Плевать из принципа!
– Это точно, – с удивлением согласился оружейник и с облегчением удалился, насвистывая наконец «малориту».
Мирон Прибавкин надел китель и, чувствуя под левой подмышкой приятную тяжесть, подался в отдел внешнего наблюдения, к Паше Абыякову. При этом он нарочно не застегнул китель и, идя по коридору управления между делом всем как бы невзначай показывал краюшек жёлтой кобуры и красивую рифлёную рукоятку, торчащую из неё.
С Пашей Абыяковым его связывали тонкие дружеские отношения, хотя у него было лицо, не внушающее доверия: пару раз Мирон Прибавкин напивался в его компании, и они вешали друг другу на уши китайскую лапшу в прямом смысле слова и ржали до сумасшествия, в общем, баловались, пока начальство спало.
У Паши Абыякова были абсолютно белые глаза убийцы, поэтому пристально смотреть в них не рекомендовалось, тем более что Паша Абыяков пришёл в управление из спецподразделения «ТОД». А что он там делал, одному богу известно, но людей убивал точно, потому что он один раз, не моргнув глазом, отправил на тот свет сразу троих, правда, они сами были виноваты, напав на экипаж машины наблюдения и ранили напарника Паши Абыякова – Толика Рыженко. Рыженко, кстати, до сих пор маялся по госпиталям и никак не мог прийти в себя. Абыякова тогда оправдали и даже наградили медалью «За боевое содружество» и нагрудным знаком «За верность долгу», а ещё дали «двушку» комфорт-класса в ЦАО. Знай наших! После этого Паша Абыяков задрал нос и вообще плевать хотел на всех. Он специально напрашивался на сверхурочные, чтобы ещё раз отличиться и получить ещё одну квартиру хотя бы премиум-класса, но его всегда опережали более верткие конкуренты из надзора, и вторую квартиру у него получить никак не удавалось.
– Паша, сколько будет стоить проследить за человеком? – спросил Мирон Прибавкин.
Паша Абыяков сделал круглыми свои белые-пребелые глаза и постучал пальцем по лбу, мол, совсем нюх потерял! И Мирон Прибавкин решил, что Паша Абыяков ему отказал, когда тот взял бумажку и напил: «Для тебя лично пятьсот американских рублей».
Мирон Прибавкин был рад тут же выложить ему пятьсот «евриков». Паша Абыяков незаметным жестом карманника сгреб их в карман, и они вышли на улицу якобы покурить.
– За кем следить-то?.. – лениво спросил Паша Абыяков, однако нервно оглядываясь на управление, сохраняя при этом самый независимый вид хулигана-задиры, который на всех клал и будет класть до конца жизни, потому как вторую квартиру из принципа не давали.
Мирон Прибавкин показал ему в телефоне фотографию жены.
– А кто это?.. – небрежно спросил Паша Абыяков, скачивая фото в свой телефон.
– Жена… – мертвенным голосом сообщил Мирон Прибавкин, и волна ненависти схватила его за горло.
Впервые он по-настоящему понял, что жена Зинка от него уходит. Это было тяжёлое чувство рогоносца после пятнадцати лет семейной жизни.
– А-а-а… – радостно оскалился Паша Абыяков, – проверка на супружескую неверность? – и нехорошо ухмыльнулся, мол, видали мы и такое.
Мирон Прибавкин клацнул зубами. В эту минуту он почти ненавидел Пашу Абыякова с его белыми, подлыми глазами людоеда.
– Что-то вроде этого, – проскрипел Мирон Прибавкин, как ржавая дверная петля.
– Где работает? – намеренно не замечая его реакции, спросил Паша Абыяков, с насмешкой косясь на его пугач под мышкой.
– Завскладом…
Мирон Прибавкин назвал магазин и застегнул мундир, потому что выпендриваться перед Пашей Абыяковым было глупо.
– Ладно… вечером заскачу или позвоню, – вызывающе скалясь, пообещал Паша Абыяков.
– Так быстро?.. – удивился Мирон Прибавкин и печально почесал свой фамильный утячий нос, признавая авторитет и силу Паши Абыякова.
– А чего здесь?.. – блеснул белыми глаза Паша Абыяков, – делов на пару часов.
И Мирон Прибавкин понял, что переплатил как минимум вдвое. После этого, не заходя в управление, он прыгнул в «люську» и в самом унылом настроении духа покатил искать свою последнюю любовь, Тамару Каблукову, которая как раз руководила ЗАГСом где-то на Шаболовке.
– Как дела?.. – вошёл он к ней.
– Ещё не родила… – Она выпрыгнула из-за стола по-прежнему гордая-прегордая, жгуче-чёрная, худая, как норвежская селёдка, сочная и помолодевшая в противовес Мирону Прибавкину: кругленькому и упитанному, с короткими ножками, которому всегда нравились высокие и стройные, хоть и глуповатые женщины; и в то же самый момент он пожалел, что бросил её, такой она была прекрасной в своей женской силе.
Стило у Мирона Прибавкина, как в память об их любви, напряглось и опало. Мир жесток, в тон ему подумал Мирон Прибавкин, а главное, екибастузен!
– На третьем месяце, – погладила Тамара Каблукова едва заметный животик.
Мирон Прибавкин принял сосредоточенный вид и стал высчитывать.
Тамара Каблукова гортанно рассмеялась:
– Не бойся… не твой…
Екибастуз какой-то! – едва не закричал от радости Мирон Прибавкин, но вовремя опомнился, вспомнив о настоятельной просьбе Галины Сорокопудской, которая была лучшим презентом на данный момент: а ведь женишься, философски подумал он, обычно не на уме, а на теле, а потом мучайся, как я. Однажды он завёл себе маленькую курящую еврейку по имени Юля, но в итоге она ему не понравилась тем, что много трындела о своих бывших, чаще сравнивая их не в его пользу; в итоге мы расстались через пару месяцев, вспомнил он без капли огорчения.
А с Тамарой Каблуковой у них был амбулаторный брак, – хуже даже, чем удаленная работа, однако он всё же с умилением вспомнил, как Тамара Каблукова