будучи мелкими, стычки переросли в настоящую войну. Под предлогом защиты турок Турция ввела на Кипр свои войска. С тех пор Кипр распался на две республики. Непризнанную — Турецкий Северный Кипр и Южную…
Любовался Ашока заливом, а сам вспоминал те кровавые дни, когда оказался невольным свидетелем и участником событий.
Соя удивительный злак, часто ухмылялся он в последнее время. Если в нее добавить ничтожную часть того продукта, ко-торый она должна имитировать, она принимает вкус и вид этого продукта.
Людская масса очень напоминает сою. Она так же легко придает лжи и ненависти видимость непоколебимой правды. Хотя истины тут меньше, чем закваски в молоке.
Ашока горько рассмеялся, вспомнив свои неудавшиеся ста-рания тех лет. Он нашел камушек, напоминавший сердечко, какие рекомендуют искать туристам, жаждущим любви. Погладил его нежно своей бесплотной рукой. Вздохнул и взял курс на Лорнаку.
Сам городок обычен до серости. И даже храм Лазаря, кото-рому Христос якобы повелел встать из гроба и вернуться к жизни, как одна из местных достопримечательностей, не спасает по-ложения. Хотя череп Лазаря, выставленный в нем, все еще соби-рает туристов.
Но удерживает их ненадолго. Люди давно уже не столь про-стодушны и не преисполнены наивной веры. Ашока же очень любил набережную рядом с крепостью. Ему нравились большие, до метра длинной булыжники, напоминающие формой яйца, раз-ложенные по всей набережной.
Он прислонился к одному из них, слушая, как море, этот вечный труженик неустанно перетирает ракушки, жилища давно сгинувших моллюсков, в песок. Вот он истинный символ Часов Времени. Когда некуда спешить. Да и незачем. И можно спокойно заниматься своим делом, которое, как всякую работу, надо делать исключительно спокойно и хорошо.
Пока он слушал рокот моря, на набережной появилась не-молодая пара, обоим за пятьдесят. С другой стороны навстречу им шла еще одна, намного моложе. Ей лет тридцать, ему около сорока. Типичные туристы, видимо и живут в одной гостинице. Они сошлись недалеко от камня, на котором уселся Ашока.
— Ах, Виолетта, дорогая! — сказала та, что постарше, об-ращаясь к другой, с которой оказалась знакома. — Ты знаешь, мне всегда кажется, что это окаменевшие яйца динозавров!
— Ну что ты, Тали! Разве они оказались бы тут? Ученые их давно просветили бы какими-нибудь лучами. И распили бы, чтобы удостовериться! — ответила ей та, к которой она обращалась.
— Но согласись, это очень странно, что эти звери так не-ожиданно вымерли? Сначала выдвигалась гипотеза, что они были очень большие и не смогли себя прокормить, потом пошла в ход версия, что их убили какие-то бактерии, занесенные с другой планеты каким-то астероидом.
— Конечно, — отозвался муж младшей женщины, — Наша наука шагает вперед огромными шагами. Но с головой у нее, по-моему, серьезные проблемы. Сами же ученые утверждают, что в космосе страшный холод. Как же в этих условиях могли выжить бактерии, которые оказались приспособленными для существо-вания на земле. К тому же метеориты, проходя земную атмосферу, либо сгорают в ней, либо дробятся от высоких температур на мелкие пылающие обломки. Так что вряд ли какие-нибудь споры или вирусы смогли бы проникнуть на землю из космоса.
— Так отчего они умерли, Аристотель? — Поинтересова-лась Тали. Тема явно пришлась ей по вкусу.
— Да кто ж их знает. Может, это божий промысел.
— Зачем же Ему было их создавать? Ведь он Всезнающий и Всемогущий!
— Сложно сказать! Боюсь, что мы вряд ли это когда-нибудь узнаем…
— А сегодня мне один человек шепнул, что в храме Лазаря череп вовсе не его! — Заговорщицки сообщила Виолетта.
Ашока знал чей это череп. И как, и отчего умер этот человек. Знал даже день и час. И орудие убийства. Если б его спросили, он, вероятно, отказался от всяких объяснений, почему его так влек сюда этот последний осколок его физического существования. Не каждый может побывать на собственной могиле!
Самое уютное место это гроб. Еще никто не жаловался ни на тесноту, ни на неудобства. Фрагмент черепа убедительно до-казывал, что для настоящего уюта нужно совсем немного. Точнее даже совсем ничего.
А если бы кость еще могла и поведать, сколько добрых чувств проявили к ней проникнутые верой паломники, поглажи-вавшие ее. Жаль, что они не испытывают их к живым! Нынешние люди вообще странные существа. Они значительно сильнее тяго-теют к мертвым, чем к живым. Может это оттого, что ими утрачена вечность?
Кто ж его знает, что влекло Ашоку сюда. Может, это была тоска фантома по той физической жизни от, которой он вынужден был отказаться?
Но его тянуло сюда. Он довольно часто прилетал, чтобы посмотреть на единственное уцелевшее свидетельство того, что и он когда-то был человеком из плоти. И пусть утверждают, что эта гладкая кость черепа принадлежала восставшему из мертвых Лазарю!
Помещенная под стекло, чтобы ее не стерли в прах беско-нечные прикосновения к ней верующих и просто любопытных, она неизменно влекла его. И вот теперь, когда решение на основе его мнения должно быть принято, он решил заглянуть сюда. На-последок, что ли? Мысли о конце в последнее время все чаще и неотступнее преследовали его.
Вся четверка направилась к валуну, на котором сидел Ашока, невидимый им. Тот немедленно переместился на соседний валун. Чтобы отгородиться от их тайн. Сомнительные научные споры никогда не вызывали у него интереса.
Уединения, которое он хотел обрести тут даже в столь позд-нее время, так и не получилось. Нет, здесь не удастся погрузиться в свои мысли и думать только о том, что считаешь нужным,
Поэтому Ашока не стал задерживаться тут. Побродив еще немного среди яйцеобразных валунов, он усилием воли стряхнул угнетавшие его думы и взмыл в воздух. Теперь намеченный им путь лежал в Вечный Город.
СОЛИТОН 21 ФАРЕШ СПЕШИТ НА ВСТРЕЧУ
После потрясения, пережитого Лориной, я решил пере-браться подальше от толчеи мегаполиса. Лорина одобрила мое решение. Так что случайно подвернувшееся объявление о сдаче в аренду маленького коттеджа в пригороде столицы заинтересовало нас.
Всего километров двадцать – двадцать пять, отделяют посе-лок от мегаполиса. И ты въезжаешь в самый что ни на есть на-стоящий затерянный мир. Когда-то он принадлежал хозяйству, чьи угодья раскинулись чуть поодаль. После развала Конфедерации хозяйство было заброшено. А поселок основательно обезлюдел.
Никто толком не смог бы объяснить, почему довольно креп-кое хозяйство пришло в упадок. А люди, работавшие на земле, вынуждены были бросить насиженные жилье и уехать искать удачу в крупных городах.
А ощущение такое, что попал в неизвестное время, которое прошлое упорно не желало покидать, а настоящее, начавшее уве-ренное наступление, так и не посмело тут обосноваться.
Назвать коттеджем старую маленькую избушку, теперь вы-полнявшую роль загородной дачи, на фоне нескольких богатых особняков, выстроенных на приличном от почти вымершей дере-вушки расстоянии, можно было только в чрезвычайно хорошем расположении духа.
Жилище находилось в самой середине почти полусотни своих собратьев, большинство из которых их хозяева давно зако-лотили, а бурьян почти скрыл от глаз. И только немногие своим видом свидетельствовали, что в них еще есть жизнь.
По существу они сняли видавший лучшие времена деревян-ный домик, еще вполне прочно стоящий на ногах и старающийся приносить хоть какой-то доход своему хозяину.
Владелец, вполне в духе современности присвоил ему гордое звание коттеджа. Он состоял из одной небольшой комнатушки, выполнявшей роль гостиной, из которой дверь вела прямиком в такую же крохотную спальню.
В домике приятно пахло цветами, которые увивали дере-вянную веранду. Во дворе, площадью соток в двенадцать, нахо-дилась так называемая летняя кухня. К ней вплотную прилип га-раж, выглядевший на фоне остальных построек самым новым со-оружением. И оказался вполне способным вместить мою не-большую машину.
Этот самодеятельный архитектурный ансамбль завершал сарайчик, совмещавший под одной крышей мастерскую, храни-лище хозяйственного инвентаря и склад непортящихся продуктов.
Ручной рукомойник, изготовленный полсотни лет назад, у крыльца, вопреки опасениям хозяина, нас совсем не разочаровал. И тоже создавал ощущение, что время тут остановилось. Потому, что местечко ему понравилось.
Воду приходилось брать из колодца в нескольких шагах от въездных ворот, в проулке, образованном нашей стеной и стеной домика соседей, которые давно забросили его.
Таскать ведра мне не показалось непосильным трудом. Я считал, что последние годы мне всегда не хватало физической нагрузки. И теперь у меня появился шанс слегка наверстать упу-щенное.
Вокруг, помимо соседней дачи, зарастали травой еще не-сколько заброшенных подворий. Мы оказались единственными обитателями небольшого обитаемого островка среди разрухи и запустения. Все это меня не смущало.
Новый поселок, о котором я уже упоминал, находился в по-лучасе бодрой ходьбы. Там меня никто не знал. И даже не пытался познакомиться. Хотя это считалось бы верхом неприличия в прежние годы.
К тому же за весну и лето в этих старых домиках, отодви-нувшихся в сторону от каменных парвеню, съемщики сменялись так часто. И это стало еще одной причиной, по которой уделять нам серьезное внимание просто не следовало.
Мое внимание, когда я увидел дачу, привлекли и другие де-тали. Туалетная кабинка этого загородного коттеджа, как это было принято во времена его молодости, находилась во дворе. Он был обнесен невысоким, сделанным частично из валунов, частично из толстых деревянных жердей заборчиком, к которому эту кабинку и прислонили.
Двор зарос старым виноградом и деревьями инжира, яблонь, груш, которые до сих пор неплохо плодоносили. Старое жилище, прежде, видимо, являлось предметом гордости хозяев. А ныне чудом держалась среди разрухи и упадка, стремительно, как па-ралич, прогрессировавших во всей стране.
По-моему убеждению хозяин запросил с нас больше, чем дача того заслуживала. Но я не стал торговаться, к его большому удовольствию. И тут же вручив деньги, утвердил наш неписанный договор.
Окончательной причиной моего быстрого решения стало единственное в комнате окошко с повидавшей виды, хотя и до-вольно чисто отстиранной занавеской на нем. Оно глядело прямо на море с расстояния около полусотни метров с невысокого при-горка, на который облокотилась дача.
Что может быть лучше, чем засыпать под рокот прибоя, ти-хого и нежного, когда дует легкий морской бриз, и грохочущего, когда норд поднимает высокие волны? А как под эту музыку сладко жить и любить!
Ну не чудесно ли, одурев от любви и счастья, выскочить из постели почти нагишом и с разбегу шлепнуться в море? Небрежно бросив захваченный на всякий случай халат на песок у самой кромки воды. Хотя случай этот никогда не происходил. Никто сюда не забредал. На пляже никого, кроме нас, никогда не было.
Утомившиеся от взаимных ласк, мы так и делали. Лорина была счастлива. Она мне казалась нимфой, вынырнувшей из глу-бин морских, чтобы осчастливить смертного, заставив его вос-торгаться своей неземной красотой. А еще мы замирали от вос-торга, наблюдая восходы и
