своим ораторским искусством.
Дуче понимал, что именно в этом состоянии она перестает быть опасной для него, поскольку вся энергия ненависти концен-трированно направляется на врагов, которых он ей указывает.
Муссолини зачистил Рим и от пролетариата. Хотя он сам был сыном социалиста и начинал как социалист, но пришел к власти главным образом на страхе имущих власть и деньги перед этим самым социализмом. И этот страх от тех, кто вел его к власти, передался ему. Он пропитал его насквозь.
Дуче и сегодня ностальгически вспоминают в Риме. Он ведь хотел немало - немного воссоздать былую славу Римской империи. Славу воссоздать не удалось. Зато Римская империя приблизилась к балкону. Почти вплотную. В виде Колизея, который дуче считал не просто символом, а духом бывшей и грядущей империй. При этом остатки грандиозного театра после сноса беспорядочных нагромождений жилищ поздних веков приобрели новые весьма впечатляющие аспекты для обозрения.
Колизей оказался для обычного пешехода всего в нескольких минутах ходьбы от палаццо. А Ашоке требовалось времени для этого и того меньше. Он немного постоял на балконе и спла-нировал к останкам древнего сооружения.
Его ноги коснулись изъеденных временем остатков верхней части стены, сохранившейся до наших дней. Ашока прислонился к обломку камня, напоминающему сгнивший зуб во рту старика.
Но потом решил, что ему не следует находиться в самой гуще былых событий, чтобы не упустить самое важное. Он вновь перебрался на балкон Муссолини. Закрыл глаза и потребовал у информационно-распорядительной системы всего одну распечатку – фрагмент дня давно минувших лет.
Колизей сразу же преобразился. Контуры развалин раство-рились, словно их поглотила земля. А на их месте неожиданно появился во всех деталях тот Форум, который построил импера-тор Веспасиан в конце первого века нашей эры.
Веспасиан тоже боялся толпы и тоже стремился направить ее страсти на зрелища, потрясающие душу. Чтобы вызывать тот катарсис, который способен отвести руку убийцы или бунтовщика от божественных личностей правителей Империи.
Как и положено, в распечатке каждый камень, каждое ложе светились той новизной своего времени, которая присуща только строениям, еще слишком молодым и не ведающим, что плющ времени когда-то увьет и их.
Всего за восемь лет создал Веспасиан этот каменный гимн величию Рима. Ашоке тогда было уже в общей сложности свыше трехсот лет. К тому времени его дважды убивали.
Во втором рождении он создал общество Девяти Неизвест-ных, что, впрочем, не спасло его от нового убийства через десять лет.
Он понимал, что в этом есть какая-то непонятная ему, но четко прослеживающаяся закономерность. И тогда-то он и принял решение отказаться от физического тела. Чтобы существовать в одной матрице – матрице бессмертной Души.
Он и начал все глубже сознавать, что убивали его и продол-жают убивать других людей не просто так. А за определенные способности, которых полностью лишены убийцы. За то, что они ими не обладают.
Хотя существовали и другие мотивы для убийства. Таящиеся в глубине самой сути этой, новой человеческой ветви. Ашока пытался проникнуть в них. Понять, что является разгоняющей силой процессов в социальном человеческом реакторе?
С этой целью он внимательно присматривался ко всем серь-езным процессам, происходившим в мире. Понимая, что без этого он никогда не сможет хорошо понять происходящего в обществе.
Сейчас Ашока прилетел сюда, чтобы запросить себе распе-чатку одного дня жизни Леонарда. Того самого дня, когда Лео убили в Колизее.
Здесь, на месте происшествия все должно было выглядеть особенно четко и ярко. Отключившись от окружающего, он вни-мательно вглядывался в спроектированную в его сознание карти-ну, которая прежде никогда не занимала его.
… В этот час колоссальный амфитеатр Флавиев был заполнен меньше, чем наполовину. И совсем не потому, что римляне к предстоящему зрелищу не испытывали интерес. Зрителям пред-стояло самим стать соучастниками предстоящего действа.
На скамьях – ступенях должно быть просторно. Для излия-ния страстей, которые всегда охватывали знать при виде крови и запахе смерти.
Поэтому посетители вносили дополнительную плату за пус-тующие места, на которые, казалось, никто не претендовал. Но вскоре амфитеатр преобразится. И на ступенях станет даже тесно.
Если б кто-то взглянул на арену с высоты, хотя бы того ус-тупа, где недавно хотел расположиться Ашока, то увидел бы, что зрители сбились в небольшие группки, пока еще отделенные друг от друга двумя-тремя метрами свободного пространства.
В воздухе витал гул нетерпения. Знать предвкушала события, которым предстоит развернуться. Как это бывает и в наши дни в театрах перед самым началом представления.
Удар гонга резко оборвал этот гул. Вооруженные люди вы-вели на середину арены Колизея дюжину связанных мужчин и женщин. Порванная одежда, спутанные и слипшиеся волосы, си-няки на теле – буквально все свидетельствовало, что перед тем, как представить их на всеобщее обозрение, их истязали.
Это были люди, так называемой, новой веры, которая не-ожиданно возникла в языческой Римской империи. Их называли крестьянами. Потому, что они отвергали богов Олимпа, которым поклонялись римляне, и молилась на кресты. На крестах в те времена распинали восставших рабов и побежденных врагов.
Сначала их, распяв, сжигали. Но потом поняли, что дело это эффектное, но хлопотное. Да и дрова стоили недешево. Поэтому их просто оставляли на крестах, пока они не умрут, так сказать, naturaliter, per se .
Тогда казненных снимали, чтобы закопать в общей яме. Чтобы на этом же кресте дать «понежиться», как говорили палачи, другим псам, cuius converses est incedendo .
Хотя были случаи, когда друзьям распятого удавалось за-брать его тело. Чаще всего с помощью подкупа стражи.
Перед такими крестами с распятыми на них умирающими, жители окрестных деревень видели людей, стоящих на коленях. Они возносили неведомые молитвы неизвестным богам. И осеняли голову и тела особым знаком, как бы чертя на теле крест.
Сначала на них не обращали внимания. Но лет за сто до на-чала эры, именуемой нашей, их начали считать врагами, подры-вающими основы и так готовой рухнуть древней веры. Тогда их стали преследовать и убивать.
Сейчас эти самые крестьяне и стояли в середине эллипса амфитеатра. Хотя крестился у крестов не каждый из этой связки. Их взяли либо по чьим-то доносам или просто потому, что солда-ту, разыскивающему еретиков, понравилась какая-то вещь в доме, куда он зашел. А то и просто приглянулась чья-то дочь или жена. Женщины становятся куда сговорчивей, когда дело доходило до ареста члена семейства, особенно его главы.
Наскоро перерезав веревки, стягивавшие их руки, и скру-тившие тела в цепочку, из которой никто не смог бы убежать, стража с достоинством ретировалась со сцены. Несчастные знали, что их ожидает.
Но все, что они могли себе позволить – только растереть опухшие от веревок запястья. Да сделать несколько шагов друг от друга, в бесплодной попытке рассредоточиться и избежать общей судьбы. Хотя заведомо знали, что это ни к чему не приведет.
Среди обреченных людей, осознающих, что скоро умрут, совершенно несообразно выглядела молодая девушка с густыми до плеч каштановыми волосами, с медным отливом. Высокая и статная, она казалась оригиналом, послужившим Праксителю для его Афродиты.
Ашока велел увеличить изображение её лица. Оно начало расширяться и растягиваться. И быстро стало совершенно отчет-ливо видным. Призрак на мгновение прикрыл глаза. Это была ни кто иная, как Лорина. Не составляло труда догадаться, как она попала сюда. Кто же так хорошо заплатил стражникам?
Она стояла, не шевелясь. Темно-зеленые глаза были устрем-лены в вечность. И когда остальные предприняли слабую попытку спастись, убежав от опасности, она, как неподвижное изваяние, не сдвинулась с места.
Второй удар гонга. В наступившей гробовой тишине стало отчетливо слышно, как скрежещут на ржавых петлях железные решетчатые кованые двери. Это за высокой стеной чаши амфите-атра открывались клетки, где сидел десяток львов.
Клетки представляли собой каменные мешки. С единствен-ным выходом. И двери этого выхода были устроены так, что от-крываясь, упирались в камни стен, служившие надежными сто-порами. И создавали коридор, ведущий в одном-единственном направлении – на арену.
Хищников не кормили по нескольку дней. Так что, едва по-чуяв иллюзию свободы и увидев жалких безоружных и обесси-левших людей, согнанных в самую середину, они сразу выбирали направление, которого требовал от них голодный желудок. И устремлялись к долгожданной добыче.
Выскочивший первым лев, сильно оголодавший, выбрал себе самого крупного из мужчин. В прыжке убил его и начал тер-зать тело. Остальные с воплями страха, бросились врассыпную.
Только куда тут бежать? Хищники быстро пресекали все эти попытки. А через мгновение и спасаться уже было некому. Львы терзали тела мужчин, женщин и девочки, совсем подростка под восторженные крики с трибун, где уже понемногу разгорались любовные оргии.
И только Лорина стояла, нетронутая зверями и величествен-ная в своем непостижимом безразличии к происходящему вокруг. Один из зверей подобрался к ней вплотную и, зарычав, начал бить хвостом о землю. Девушка протянула руку и погладила его. Лев на мгновение присмирел.
И тут хищника ударил камень, точно и сильно брошенный рукой стражника. Зверь разъярился. Чашу амфитеатра огласил возмущенный рев разгневанного унижением царя зверей. И, ви-димо решив, что удар исходил от девушки, лев бросился на нее.
Ашока почувствовал, как к горлу поднимается удушающий ком. Если бы призраки могли плакать, он бы разрыдался. Но у фантомов нет слез. Он постарался стряхнуть с себя увиденное, как наваждение. Нужно было досмотреть распечатку, выданную по его требованию до конца.
Зверям дали возможность утащить человеческое мясо, еще недавно бывшее живыми людьми, в свои клетки. Один лев, правда, помедлил. Он огрызался на копья стражников, которыми они подталкивали его к клетке. Но, в конце концов, ухватив за ногу мертвеца, зверь утащил его во мрак своей тюрьмы.
Первый акт представления был закончен. Но зрители пони-мали, что это только разминка их чувств. И впереди еще более сильные ощущения, острые, как тонко заточенная сталь кинжала убийцы.
Из клеток долго еще раздавался хруст и чавканье, тихим эхом бродившие по рядам амфитеатра. А под этот аккомпанемент на сцене шла смена «декораций». Уборщики удаляли следы недавнего пиршества зверей, обильно посыпая лужи крови песком. Им понадобилось немного времени. Но форум в нетерпении подгонял их нелестными выкриками ускорить работу.
В древнем цирке, оказалось, есть и свой ведущий. Он поя-вился в роскошных одеждах, чтобы возвестить начало гладиатор-ских боев. Объявил первую пару. Два атлетически сложенных рослых мужчины, кивнули друг другу и обошли эллипс арены, поднимая правую руку в знак приветствия зрителей.
Хорошие красивые молодые рабы. И было видно, что боевой их опыт еще не велик. Они сошлись у края арены, где их ждало оружие, приготовленное для поединка. Мечи, цепи, топоры, короткие
