Так что насколько правильно я понял направление мысли Хайдеггера относительно мышления, то бытийное мышление – это ворошение того, что нуждается в изменении, то есть в обновлении. А потому, океан Нужды в обновлении мира никогда не должен превращаться в застойное болото. Именно поэтому необходимо бытийно-историческое мышление как ворошение, как бурление того, что «должно-быть-помысленным». (А помысленным должно быть само вопрошание того, что находится в самом истоке Бытия самого по себе. А в нем, как мы уже не раз заявляли, находится извечная и неодолимая Нужда в изменении-обновлении, удовлетворением которой может быть только приток новизны в те регионы Бытия, которые вдруг стали в ней нуждаться).
Только из океана в подобном состоянии может зародиться и созреть та или иная Необходимость в новизне, та Необходимость, которая, по нашему представлению, может быть уловлена и воспринята человеком в качестве какого-либо негативного фактора: лишенности в чем-то, недостаточности чего-то, неудовлетворенности чем-либо, неудобством пользования чем-то и т. д.
Так что вполне можно сказать, что бытийное мышление – это ворошение постоянно тлеющих углей Бытия. Не будь этого ворошения, не будет и жара Бытия. Более того, если мышление является продуктивным, – а по Хайдеггеру, сущностным, памятующим – то оно, мышление, это подбрасывание самих «свежих» углей в топку Бытия.
Как видим, мышление имеет двойственный характер: с одной стороны, оно занимается только тем, что ворошит то, что должно быть помысленным – без цели выхода на какую-либо конкретную мысль, а с другой стороны, оно подготавливает – на этапах рефлексии-1 и инкубационной фазы – само бытийственное явление смысла идеи из бессознательного в наше сознание.
Причем, мышление в первом смысле, по Хайдеггеру, не должно приводить к каким-то конкретным мыслям, поскольку оно «бесцельно»; наоборот, оно должно приводить к новым вопросам, к вопросам, имеющим другой (новый) характер. Именно поэтому мы сопрягли мышление данного характера с метафорой ворошения того, что еще не осмыслено.
Тогда возникает вполне законный вопрос: в чем цель подобного вопрошания, для чего оно необходимо? Здесь, скорее всего, цель в том, чтобы в результате такого ворошения-вопрошания извлечь на поверхность тот вопрос, который был бы адекватен вполне конкретной Необходимости в притоке новизны и который был бы разрешим на данный момент времени. Иначе говоря, само ворошение-вопрошание нацелено на вероятностный характер обнаружения того, в чем нуждается социум. (Вспоминаются слова Крыловской басни: «Навозну кучу разрывая, Петух нашел жемчужное зерно»).
Так что мышление данного характера, не будучи нацелено на какой-то вполне конкретный вопрос – а иначе, будучи бесцельным, по Хайдеггеру – подобно магниту, извлекающему из массы самых разнородных материалов только тот материал, который наиболее адекватен материалу самого магнита.
Вот почему:
«Самым непонятным во всей понимающей эпохе остается мышление.
Быть не только непонятым, но и непонятным – вот жребий мышления.
Мышлению не нужно сначала делать себя непонятным; оно есть непонятное, поскольку мыслит.
Главнейшая опасность для мышления – стараться быть понятным». (Там же, 599).
С. Взаимосвязь Бытия и мышления
с человеком
Первым делом отметим постулируемую Хайдеггером в «Законе тождества» взаимопринадлежность человека и Бытия:
«… взаимопринадлежность человека и бытия … быть внедренным в бытие … Но отличительная черта человека в том, что он, как мыслящая сущность, открытая бытию, стоит перед бытием, с ним соотносится и ему таким образом соответствует … Человеком правит принадлежность к бытию … А бытие?... Бытие присутствует и является только в той мере, в какой оно при-ступает с притязаниями к человеку. Ибо только человек, будучи открытым бытию, позволяет бытию приблизиться к себе его присутствием. Это присутствие использует открытость некоего просвета и благодаря такому использованию вверяется человеческой сущности. …
Человек и бытие вверены друг другу. Они принадлежат друг-другу»22.
И далее о том же из доклада «Время и бытие»:
«Бытие, если мыслить его само, собственное его, требует, чтобы мы отказались от того бытия, которое последуется и истолковывается всей метафизикой из сущего и для сущего, в качестве основы сущего. Чтобы мыслить собственное бытие, требуется оставить его как основу сущего в пользу играющего давания, скрытого в раскрытии, т. е. ради дано. Бытие принадлежит этому дано в давании как дар. … В качестве позволения присутствовать оно принадлежит раскрытию и, будучи даром раскрытия, удерживается в давании. Бытие не есть. Бытие дано, дано как раскрытие присутствия». (Там же, 84).
«… бытие определяется как прибытие сути и позволение присутствовать, т. е. как раскрытие … Присутствие отправилось к нам, идет к нам, обращаясь, настоящее означает: вхождение-в-пребывание-навстречу-к-нам, к нам – людям». (Там же, 89).
А теперь зададимся более конкретным вопросом, в каких взаимоотношениях находятся сам социум и человек?
Как мы заявили ранее, в социуме самом по себе постоянно зарождаются и созревают Необходимости (Нужда) в обновлении тех или иных своих структур. И эту потребность в обновлении должен уловить, а затем и удовлетворить человек продуктивно мыслящий. То есть он должен создать новизну такого вида, которая бы заделала в теле социума внове возникшую «потребительскую» брешь. «Потребительскую» не в смысле меркантильных интересов человека, а в смысле бытийно-исторических интересов самого социума, того социума, в котором человек выступает на уровне вещи и наряду и наравне с другими объектами и явлениями социальной действительности.
Но все дело в том, что человек мало озабочен тем, в чем нуждается социум сам по себе. Он стремится обустроить свое собственное существование, – как ни как «своя рубашка ближе к телу» – а не существование социума в целом. А потому он постоянно озабочен своими, по большей части, меркантильными интересами. А эти интересы, как правило, вступают в противоречие с интересами социума самого по себе, того социума, в котором человек выступает – наряду и наравне с другими вещами – в качестве обыкновенной вещи.
Так какими же качествами должен обладать человек – главный субъект общества? Во-первых, он должен «дорасти» до того, чтобы обрести способность отделять интересы (Потребности) социума самого по себе от своих собственных меркантильных, (махинационных, по Хайдеггеру) интересов. А во-вторых, он должен «ущемить» свои интересы до такой степени, чтобы они не входили в противоречие с интересами самого социума.
Но где находится тот критерий, по которому можно было бы развести эти интересы? Как определить то, в чем нуждается сам социум? Как понять язык, на котором «говорит» социум, на котором он вопрошает о своих Потребностях, на котором он взывает к человеку, как своему «личному» Подручному Средству? Потому что единственно к кому он может и должен взывать, так это только к человеку продуктивно мыслящему, потому как только он – в качестве Подручного Средства – способен создавать новизну и тем самым обновлять те или иные структуры социума.
Очевидно, что критерием должно было бы стать укрепление, обогащение, развитие структур самого социума. Но где гарантия того, что интересы самого человека – меркантильные, по большей части – не вступают в противоречие с интересами самого социума?
Из вышеизложенного мы видим, что человек – сугубо двойственное существо. С одной стороны, он должен удовлетворять интересы самого социума, снабжая его востребываемой им новизной того или иного вида, а с другой стороны, он не должен забывать о своих собственных интересах обустройства своей жизни.
Тогда получается, что выдвинутая Платоном гениальная идея государственности смыкается с идеей бытийно-исторического мышления Хайдеггера. И смыкается она в том, что правителями государства должны быть философски настроенные люди, настроенные не на решение обыденных задач повседневной, практической жизни социума, а на уловление и разрешение тех задач, которые выдвигает социум сам по себе, тот социум, который отстранен от решения тактических задач повседневности, но настроен на решение стратегических задач собственного выживания и развития, без которого он никак не может обойтись. Здесь действует всеобщий принцип естественного отбора: выживание рода важнее выживания отдельных его особей.
Вот и Хайдеггер в тех же «Заметках» пишет:
«В мышлении речь идет не о потребностях человека, а об одной потребности Бытия. Бытие – в чем-то нуждается?»23. (Там же, 303).
А нуждается оно лишь в одном: в том, чтобы Нужда Бытия превратилась в Истину Бытия, то есть, чтобы она, Нужда, была удовлетворена в виде создания какой-либо идеи, идущей на пользу социума самого по себе, на пользу его исторического развития. Так что, если Бытие в чем-то нуждается так только в обновлении того, на что оно «направлено». А направлено оно на историческое (по Хайдеггеру) развитие самого социума, социума в целом. Так что Истина Бытия осуществляется только тогда, когда мышление направлено на запросы самого социума, а не на удовлетворение эгоистических интересов человека.
Но каким образом, по Хайдеггеру, Бытие входит во взаимоотношения с человеком? Вот что он пишет в «Положении об основании»:
«…бытие посылает себя человеку тем, что просветляясь, предоставляет пространственно-временной зазор сущему как таковому»24.
Вот здесь мы можем усмотреть соединение – в виде состыковывания – бытийно-исторического мышления Хайдеггера с тем мышлением, которое мы рассматриваем (см. разделы выше) как методологию возникновения новизны, кульминационным моментом которой является инсайтное проникновение смысла новой идеи из бессознательного в наше сознание. Не явление ли смысла новой идеи есть тот «пространственно-временной зазор», в котором «просветляется» новое сущее в процессе раскрытия смысла идеи (рефлексия-11) и получения искомого сущего, материализуемого далее в подручное средство? А вот возникновение последнего, с
