бдительность до предела.
Судейская элита, оттащив от огня дымящееся мясо, судя по всему, намеревалось вступить в общую игру в полном составе. Лидеры, поигрывая мускулами и хищно скалясь, начали высматривать добычу.
Гизак вальяжно подошел к молодому самцу и, доброжелательно ухмыляясь, протянул лапу. У того вздыбилась шерсть на загривке, но он, судорожно сглотнув, безропотно оторвал одну из своих палок чести и отдал ее вместе с клочком своей шерсти. Гизак сноровисто прикрепил ее себе на брюхо.
Многие молодые безропотно отдали честь, и мужчины с неодобрительным оскалом смотрели на это. Но вот один из молодых сам попытался оторвать палку чести у Колапа. Тот легко увернулся и мощной затрещиной сбил нахала с лап на землю, наступил ему на живот и одним рывком сорвал с живота две его чести.
Началась общая свалка. Жуткое рычание разъяренных мужчин и восторженный визг женщин наполнили поляну.
Я слишком загляделся и чуть было не упустил из виду бросившегося ко мне самца. Это был Медил, один из лидеров, позарившийся на легкую добычу. Его огромная косматая лапища летела ко мне в замедлившимся потоке времени. Я резко присел, увлекая за собой одну из палок чести лидера. Тот перелетел через меня, и я ударом кулака вмял величественно проплывающие над моей головой могучие гениталии. Возможно, только рев кастрируемого мамонта мог бы сравниться с воплем, перекрывшим все звуки. Но я уже бежал, на ходу засовывая добычу за пояс из пращи и уворачиваясь от хватающих меня лап.
Я чуть не растянулся, споткнувшись об упавшее тело, но, привычно проскакав по нему на четвереньках, без укора совести сорвал еще одну честь.
Когда я выпрямился передо мной стоял Мурак. Не тратя даже доли секунды на ритуальные гляделки, я треснул его только что добытой честью по носу и круто вильнул в сторону. Непреодолимая сила притянула меня обратно за гриву. Я крутанулся, наматывая на себя держащую лапу и, оказавшись морда к морде с Мураком, глубоко засунул ему в оскаленную пасть честь, которую все еще сжимал в лапе. Мурак отпустил меня и, качаясь на пятках, схватился за торчащую палку. Взамен я сорвал с его брюха две другие и убежал.
Мои физические самоистязания полностью себя оправдали, и когда, наконец, музыканты в изнеможении опустили лапы, у меня за поясом оказалось около десятка чужих палок.
Потрепанные самцы подошли к кострам. Жюри восстановили свой кворум и приступили к сортировке. Я оказался первым, что вызвало нешуточный ропот у мужчин и обидные насмешки у женщин.
- У него две чести Мурака и честь Медила! - заметил кто-то с ужасом.
- Разве Трепло Туюм - самый сильный мужчина?! - заорал Мурак, но поперхнулся из-за все еще саднившего горла и мучительно закашлял.
- Я самый ловкий! - нагло провозгласил я, - Почему Мурак все время спорит? Ему что, не нравятся правила?
Никто не ответил, но в общем настрое чувствовалось что-то нехорошее для меня.
Тогда я подошел к Гизаку и отдал ему все палки кроме своих трех.
- Вот, мне не надо!
Гизак простодушно загреб палки и обрадовался, как ребенок.
- Ха! - опять заорал Мурак, - Трепло помог Гизаку набраться чести!
Палки вывалились из лап Гизака, и через мгновение Мурак катился через поляну от стандартной затрещины. Мужчины завопили в предвкушении хорошей потасовки.
Мурак полежал немного, поднялся на четвереньки и нашарил в кустах увесистый булыжник. Он встал на дыбы как горилла и дико заорал. Я поспешно раскрутил свою пращу и выбежал перед Гизаком.
- Мурак! - моя праща зло пела в воздухе, - Выкинь камень, если ты такой честный!
Мурак исторг самое ужасное из порицаемых ругательств и замахнулся на меня булыжником. Я выпустил пращу и Мурак, всплеснув лапами, рухнул на землю.
Все оцепенело молчали, когда я подбежал к Мураку и осмотрел его. Удар был не слишком сильным и череп не был пробит, но на лбу вспухала огромная шишка.
Я похлопал его по мохнатым щекам. Наконец он заморгал, скривившись от боли.
Члены жюри принялись объявлять победителей.
Гизак - больше всех чести!
- А-а-а-а-а! - восторженно завизжали женщины.
- За ним - Бугар!
- А-а-а-а!
- За ним - Колап!
- А-а-а!
- За ним - крутая Мурзи!
- У-у-у-у-у! - прокатился вожделенный мужской гул.
Последнему победителю досталось только снисходительное хихиканье женщин.
Потом были объявлены те, у кого остались их три палки: я с компанией музыкантов.
В костры были вброшены новые дрова. На стволах вокруг поляны весело заплясали фантастические тени. Когда накал чувств утих до силы аромата жареного мяса, коллективное сознание переключилось на еду. Лидеры и первые палки племени, не торопясь и с достоинством, оторвали себе лучшие куски, уступив место остальным. Музыканты последними обгладывали оставшееся.
Потом народ потянулся на речку отмывать жирные лапы и морды, готовясь к следующему событию праздника. Полная луна сияла над нами, все было ясно видно в серебристом сказочном сиянии. Это создавало особое мистическое настроение.
Когда все снова собрались на поляне, женщины подошли к членам жюри. Те хором хлопнули в ладоши. Каждая из женщин вынула один камешек и бросила его к ногам судий. Еще хлопок. У одной из женщин не оказалось второго камешка, и она тихо отошла в сторону. Через три хлопка рядом с ней встала еще одна. Так продолжалось, пока все женщины не выстроились в цепочку кроме счастливой Шиды. У нее еще оставались камешки.
Такой результат опять озаботил всех. Шида была слишком молода, чтобы считаться полноценной женщиной, и вовсе не была самой сильной и привлекательной.
- Это он! - вдруг крикнул молодой самец из другой пещеры, который в круге стоял рядом со мной, - Я видел! Трепло Туюм отдал ей все свои камни!
- Туюм! - заорал отец, - Ты сделал это?!
- Да. Разве это запрещено?
- Так никто никогда не делал! - воскликнул Шекил.
- Разве это было когда-нибудь запрещено? - спросил я.
Члены жюри переглянулись.
Неугомонный Мурак выскочил вперед с перекошенным яростью лицом.
- Он совсем испортил нам праздник!
- Нет! - заорал я, - Это была моя хитрость! Никто никогда не запрещал давать сразу все камни!
- Да, не запрещал, - признал честный Шекил, - Туюм сам придумал!
Шида была признана первой женщиной и получила право вплетать клык года.
Сначала она прикрепила детские клыки всем нашим подросткам. Я не оказался в их числе. Затем ей вручили два продырявленных клыка для взрослых. Один она вплела себе в косичку и горящим взглядом окинула толпу. Я опустил глаза, подавляя ревность, досаждающую мне много тысячелетий.
- Зидан! - крикнула Шида.
Вот такие они - женские сердца... Зидан вздрогнул от неожиданности, глупо ухмыльнулся и, вроде как нехотя, подошел к Шиде. Она наклонила его голову и вплела клык. Взявшись за лапы, они ушли в лес.
Я не очень удивился, когда одна из женщин выбрала крутую Мурзи. Потом вышла Нази, моя мать, и вызвала меня. Ну что ж, мать спасает своего ребенка от разоблачения.
Я понимающе улыбнулся ей, подошел и склонил голову. Мою косичку украсил первый клык. Потом мать взяла меня за лапу, и мы ушли.
- Спасибо, Нази! - искренне сказал я, когда мы отошли от поляны в залитый лунным светом лес.
Она что-то довольно проурчала и потерлась об меня своим боком. Во мне шевельнулись подозрения.
- Нам же не нужно больше возвращаться ко всем? - спросил я.
- Не нужно.
- Тогда пойдем домой! Уже поздно.
Она прислонилась ко мне. Я напрягся и, как бы невзначай, попробовал повести ее дальше. Но она еще крепче прижалась и сердито заурчала.
- Нази! Ты же моя мать! - воскликнул я в смятении, понимая, что это глупо.
- Да!
- Я не могу, Нази!
- Почему?
- Потому, что ты - моя мать.
- Ну и что?
- Давай отойдем еще немного, я подумаю!
- Давай.
Мы пошли, но она не отпускала меня. Я понимал, как неуместны здесь мои представления. Физиологически мне было около тринадцати, а она была еще очень молода, и меня влекло к ней и как к матери и как к женщине. Я с изумлением чувствовал, что мое тело пробуждается.
Мы остановились, Нази обняла меня и оказалось, что я уже в самом деле мужчина.
Шида вернулась в пещеру позже меня. Я уже спал, когда она перелезла через меня на свое обычное место. Я открыл глаза. Она удивленно обнюхивала меня.
- Что, Шида?
- От тебя пахнет мужчиной! - прошептала она.
- Да. Я уже мужчина.
- О-о! - она повалилась на меня и начала проверять.
Даже в обед никто не встал готовить еду. Последние гуляки вернулись засветло.
На вечернем компоте Мурак помирился с Гизаком. Это был наш последний компот потому, что сушеные фрукты закончились.
- Я слишком хотел, чтобы все было правильно! - сокрушался Мурак, осторожно потирая огромную шишку.
- Да. Когда правильно, тогда лучше, - дипломатично согласился Гизак.
- Когда правильно - все понятно, - развил тему Мурак.
- Но не все непонятное неправильно! - изрек Гизак и задумался над собственными словами.
- Ты говоришь, как Шекил! - польстил Мурак и Гизак заржал.
Они выпили компота и расслабились.
- Как ты, Мурак, вчера? - осторожно поддел Гизак, - Хорошо погулял?
Мурак загадочно оскалился.
- Как молодой мамонт! - похвалился он, - А ты, Гизак?
- Как три молодых мамонта! - устало махнул лапой Гизак, оставив тень не оспоренного превосходства у собеседника и повод для дальнейшей неприязни.
Кроме нас с Шидой и подростков никто больше не ходил в глубь пещеры, хотя мы часто приносили оттуда заманчиво красивые известковые образования. Свечи я берег, и подростки не могли с одними лучинами забираться далеко, а взрослым это занятие казалось слишком бесполезным. Правда, переход в пещеру Колапа освоили многие.
Во время одного из наших путешествий по глубинам пещеры, которые мы часто предпочитали охоте в лесу, мы с Шидой обнаружили новый выход. Он находился довольно далеко от наших становищ. Пещера была уже настолько хорошо нами изучена, что большую часть мы шли, не зажигая свечей, в полумраке от тлеющих углей в горшке.
Мы истратили почти все свечи и собирались возвращаться, когда обнаружили новый выход. Это нас обрадовало потому, что даже думать не хотелось про спуск в последний колодец, из которого мы с немалым риском выбрались, подстраховываясь веревкой из крученых кишок. Теперь же можно было пройти поверху.
Пригибаясь, мы вылезли из невысокой щели в высокую нишу, откуда начинался ручей. Почти летнее солнце ласково заливало теплом узкое ущелье с крутыми склонами, заросшими густым кустарником. Прямо напротив выхода из пещеры, с противоположной стороны примыкало боковое ущелье, образуя живописную развилку с березовой рощицей. Две речки сливались в небесно-голубое озерцо с прозрачной водой.
Мы спустились вниз, пробираясь через кусты смородины и колючего барбариса.
Место казалось настолько уютным, что я подумал о том, как неплохо было бы переселиться сюда. Здесь водилась дичь, на кустах попадалась шерсть горных козлов, здесь было множество сурковых нор, и однажды из-под ног шмыгнул крупный кролик.
Мы спустились к озеру и уселись на чудесный песок. Рядом небольшими фонтанчиками пробивались чистейшие роднички. В этом прекрасном месте царил безмятежный покой.
- Щида, тебе здесь нравится?
- Да!
- Ты бы согласилась жить здесь со мной?
- Нет! - она удивленно посмотрела на меня.
Я развязал свой рюкзак и достал еду.
Наслаждаясь жизнью, мы съели сушеное мясо. Но не хотелось оказаться ночью в незнакомом месте, и мы не стали
