(Здесь все как в природе: интеллектуальная новизна – это девственность. И можно сказать, что обыкновенные события платят длительностью за потерю новизны, как платят последующим длительным материнством за потерю девственности).
Так что события первой категории являются началом и причиной возникновения событий второй категории. Они как центры кристаллизации, вокруг которых организуются события, происходящие во времени. Так, например, вокруг некогда возникшей идеи справедливости организуется «пространство» порядочности, благотворительности, благородства, защиты слабых и неимущих и т. д. А вокруг, положим, идеи электромагнетизма организуется «пространство» новых открытий, изобретений и внедрений в этой сфере деятельности человека.
И поскольку возникновение интеллектуальной новизны происходит только в настоящем времени, то не может быть такого бытия, которое бы еще не явилось в этот мир и о котором еще никто ничего не знает. Мы вызываем его к жизни, но будучи уже вызванным в настоящем времени, бытие (по крайней мере, в своей интеллектуальной форме), сразу же теряя свою оригинальность и новизну, перестает быть бытием, поскольку автоматически перекочевывает из сферы бытия в сферу существования. Так что как нет будущего (возможного) бытия, так нет и бытия прошлого: оно всегда в настоящем, в бесконечно узком промежутке между прошлым и будущим.
И не об этом ли на заре развития метафизики говорил еще Парменид? Он удивлялся тому, что:
«Как может «быть потом» то, что есть, как могло бы
«быть в прошлом»?»32. (фр. 8-19).
То есть бытие, которое «есть» не может быть ни в прошлом, ни в будущем, оно только в настоящем времени. Затем он утверждает:
««Было» – значит не есть, не есть, если
«некогда будет»». (Там же, фр. 8-20).
И далее следом Парменид говорит, на наш взгляд, знаменательную фразу:
«
Так угасло рожденье и без вести гибель прошла». (Там же, фр. 8-21).
Не о новой ли идее здесь идет речь, понимание которой (идеи) «угасает» сразу же после ее рождения, не оставляя никакого следа (поскольку «без вести гибель прошла»). Скорее всего, здесь первое в метафизике описание акта Бытия, то есть акта возникновения новой иррациональной идеи и последующего исчезновения ее из нашей памяти по причине того, что это возникновение не было зафиксировано посредством какого-либо знака, являющегося единственной «вестью» о том, что уже прошло («было»).
Автор вовсе не полагает, что во времена Парменида у греков было какое-то представление об идее и интуитивном характере ее явления, но он вовсе не исключает того, что Парменид, как и всякий продуктивно мыслящий поэт и философ, испытывал как удивление и наслаждение от явления интеллектуальной новизны, так и разочарование от тех – не таких уж редких – моментов, когда новая только что явившаяся идея ускользала от внимания и забывалась вследствие того, что не была вовремя (то есть сразу же) зафиксирована в памяти посредством какого-либо знака (слова, фразы, символа, схемы и т. д.). Вот этот момент исчезновения вдруг мелькнувшего бытия (инсайтной идеи) и был, как нам представляется, зафиксирован в данном фрагменте поэмы Парменида.
Кстати сказать, о том же самом, то есть о «настоящести» бытия писал и Аристотель в своем трактате «0 возникновении и уничтожении»:
«...возникновение и уничтожение всегда будет происходить непрерывно и никогда не прекратятся …… однако бытие не может быть присуще всем (вещам) из-за их удаленности от (перво)начала. Поэтому бог завершил мировое целое тем способом, который оставался: он сделал возникновение безостановочным, Ведь именно так бытие больше всего может быть продолжено, потому что постоянное возникновение ближе всего к (вечной) сущности»33.
Как видим из этого отрывка, вот эта неприсущесть бытия объектам, удаленным от «(перво)начала» как раз и свидетельствует о том, что бытие уже свершилось в момент своего «(перво)начала», то есть в момент возникновения «вещи». А возникнуть она может, как мы теперь уже понимаем, сначала на интеллектуальном уровне явления той идеи, в состав которой она (вещь) входила одним из составляющих элементов.
Поэтому событийная история бытия (Хайдеггер) на самом деле есть «история» явления интеллектуальной новизны в краткие мгновения разверзания времени между прошлым и будущим. В связи с этим можно было бы даже сказать, что прошлое и будущее подобны мельничным жерновам, между которыми перемалывается зерно известного нам знания (и опыта) в знание для нас еще неизвестное (то есть новое). Но новое знание, рожденное в настоящем на фундаменте прошлого, поглощается этим же настоящим, так и не дав ему стать ни прошлым, ни будущим: новизна не «прилипает» ни к тому, ни к другому.
Вот здесь-то как раз и можно найти корни стремления Хайдеггера связать кровными узами бытие и время, то есть породнить «место» возможного присутствия бытия, с событийным характером его осуществления. Но парадоксальность ситуации заключается в том, что бытие и время испокон веков находятся в этих узах, только вот человек еще не разобрался ни в том, что такое Бытие, ни в том, что такое время. Он только пытается составить себе представление об этом.
С точки зрения нашего обыденного сознания парадоксальность указанного выше породнения заключается еще и в том, чтобы попытаться в бесконечно узкий промежуток (момент, мгновение, инсайт, озарение) времени «втиснуть» спресованный сгусток бытийственного события, то есть явления объективной идеи.
По сути дела, метафизика только тем и озабочена, как бы оправдать постфактум возникновение этого сгустка, то есть понять:
- где, когда и как он возникает;
- что именно служит тем материалом, из которого он формируется;
- и какие трансформации в нашем интеллекте он претерпевает в ходе своего «созревания», «плодоношения» и «увядания».
Однако, объяснение данного парадокса, скорее всего, нужно искать в следующем: сознание, оперирующее только событиями длящимися (обыкновенными, жизненными), принципиально не может постигнуть событие бытийственное, событие мгновенное, каковым является возникновение интеллектуальной новизны в бессознательном и проникновение ее в наше сознание. Если бы сознание понимало язык бессознательного, то мы бы, например, знали, что происходит в инкубационной фазе формирования идеи и что побуждает бессознательное выдать ее нашему сознанию.
Но мы ничего этого не знаем, потому что сознание и бессознательное бесконечно далеки друг от друга, у них разные языки выражения, между ними пропасть непонимания и по большому счету они в какой-то степени даже антагонисты. И для нас непостижимо, во-первых, как же все-таки бессознательное понимает запросы (вопросы) сознания, а, во-вторых, как сознание понимает и расшифровывает то, что внезапно выдает ему бессознательное в виде спрессованного во времени сгустка смысла, каковым является идея.
Невозможность понять и совместить два столь необычных для нашего обыденного сознания положения – мгновенность времени и максимум смысла, который выдается в это мгновение – как раз и вызвало удивление (недоумение) древнегреческих мыслителей. Вот это возникновение чего-то весьма существенного и ценного из того, что, казалось бы, не имеет никакой цены и никакого порядка – вспомним хотя бы слова А. Ахматовой о том, из какого «сора» рождаются стихи – как раз и является самым таинственным процессом, осуществляемым продуктивным мышлением. И нет Бытия без творчества и без генерирования новизны, возникающей как бы из ничего.
Но здесь к месту было бы заметить еще раз (и об этом мы еще будем говорить, когда речь пойдет об «идеях» природы в Разделах 6.17. «Сказывается ли бытие Природы на бытии человека?» и 10.4. «Аналогия в возникновении …»): не нужно думать будто бы творчество – а значит и Бытие – присуще только человеку как разумному существу, существу, вышедшему из самой природы. Творчество присуще и самой «неразумной» природе, которая создала разумного человека. Было бы странным, если бы из системы, казалось бы, не обладающей креативностью вдруг появилось существо, превосходящее ее в своем совершенстве. Понятие креативности заключается в чем-то таком, что мы понимаем или слишком примитивно, или не понимаем его основной сути. Но ясно одно: новизна возникает или из существующего «помимо» нас порядка, – положим, генетически или космически обусловленного – о котором мы пока что не имеем никакого представления, или из хаоса, неизвестно каким образом превращающегося в порядок, гармонию и красоту. Красота в представленной нами трактовке, по сути дела, единственный фактор, который свидетельствует о наличии новизны, а значит и творчества, в какой бы форме оно не осуществлялось: искусственные ли это формы произведений искусства или природные формы живых существ.
Вот почему, исходя из вышеизложенного, можно было бы вывести одно, как нам представляется, достаточно простое, но в то же время эвристическое правило, применимое не только к человеческому, но и природному существованию. И заключается оно в следующем. Все то, что:
- во-первых, возникает внезапно и мгновенно,
- а во-вторых, обладает абсолютной новизной, то есть новизной, которой ранее не существовало ни в природном сообществе, ни для человеческого сообщества –
это и есть Бытие.
То есть Бытие – это скачок качественного изменения взаимоотношений и взаимосвязей определенного и вполне конкретного числа объектов материально-духовной действительности. Причем скачок этот происходит в направлении приобретения новизны: новизны, прежде всего, интеллектуальной в сфере человеческого существования и новизны материальной в сфере природного существования. (О Бытии социума и о том, какая новизна, в каком виде она возникает, речь будет идти в Части 111).
Что касается последнего положения, то новизну в природе мы воспринимаем уже в материальном своем воплощении (положим, новые виды живых существ) и нам неведомо, руководствовалась ли природа при создании своих новых форм какими-либо «идеями», или она их образует, минуя «интеллектуальную» стадию. (Но к этому вопросу мы еще вернемся несколько ниже).
(Не забыть о мгновенности генетических мутаций, результатом которых, скорее всего, являются «мутации» видовые, то есть постепенное возникновение новых видов живых существ, пусковым механизмом возникновения которых являются мгновенные генетические мутации. Так что бытию Природы свойственны и абсолютная новизна видов, и внезапность, и «мгновенность» их явления. Упомянуть об этом, может быть, в разделе «Сказывается ли бытие Природы на бытии человека?»).
На этом мы закончим говорить об уникальности явления интеллектуальной новизны. Продолжим же теперь наш разговор, но уже об ее универсальности или фундаментальности.
с). Итак, в-третьих: может ли быть что-либо универсальнее новой идеи, которая является основой развития, по крайней мере, человеческого сообщества и окружающего его мира, развития, направленного на постоянное приумножение его много и-разнообразия. Можем ли мы назвать что-либо другое, что было бы
