САМЫЕ, САМЫЕ ВДОХНОВЕННЫЕ В МИРЕ

карантин, я больше недели косил и смывался после завтрака, на весь день шататься по округе, так как сержанты ещё не знали нас в лицо и по фамилиям, да и всю толпу в 100 человек держали в одном помещении, и заставляли учить устав караульной службы.
    А это 16 параграфов, и надо было знать чтобы «как от зубов отскакивало», без единой заминки.
    Но однажды я всё-таки попал в это сборище, и услышал речь сержанта, что он будет ставить двойки, тем, кто плохо учит… А я же был отличником, при учёбе на электрика, это меня как-то заело, и я быстро, буквально за день,  всё схватил и выучил.
    В итоге получилось, что когда мы 1 декабря приняли присягу, то второго, тех, кто что-то запомнил, назначили в караул. Потом до конца учебки почти этот состав и ходил, брали иногда на второй пост и первую смену, того, кому приходила посылка, их получали только по субботам, чтобы не делить на весь взвод, а только на караульных.
    Всё-таки это была некая привилегия, для отличников, но тоже кому как… Один, из нашего первого состава, не выдержал на посту у знамени, задремал и выронил свой карабин на пол из кафеля. Понятно, что на грохот сразу выскочил дежурный по части офицер, потом сдал этого неудачника командиру взвода…
    Тот, конечно, не расстрелял беднягу, как тот боялся, и как мы прикалываясь, его стращали, и даже не отправил на гауптвахту, а придумал пытку более длительную и изощрённую…
    Бедолагу запирали в каком-нибудь помещении: с бумагой, перьями и тушью, и держали так до отбоя, а иногда и после, чтобы он писал плакат, этими печатными буквами, на кусках обоев…
    А командир взвода, был капитан, по прозвищу: «Наполеон». Так значилось на его , ещё курсантских, конспектах по ленинским работам, которые он нам и диктовал все полгода, на уроках политинформации… Что вы хотите: образцовая учебка, при командном пункте, образцовой армии, элитных войск ПВО. Да и он похож был немного, тоже маленького росточка, когда сидел за этой огромной трибуной в классе, за которой сидели в ряд все наши преподаватели: 2 сержанта, прапорщик и он. То из-за трибуны виднелась только его голова в огромной фуражке, которую он почему-то никогда не снимал… На ней тоже была эта надпись, видимо однокурсники везде постарались… Очень грозный вид, для некоторых… Залётчик и старался каждый день… Это надо было видеть: сперва буквы были просто все пьяные, потом изредка вкось, но в конце концов получился приемлемый вариант. За ним последовал другой плакат, но уже был стимул – освобождение от всех нарядов, даже в выходные дни. В итоге этот солдатик, из обрусевших немцев,  по прибытию в боевое подразделение, стал штатным художником, получил звание ефрейтора, и был полностью освобождённый от всех боевых дежурств, до конца службы…
    Так, а мы вернёмся к нашей: встал я на свой 2й пост, для охраны 2х складов с вооружением, большого ограждённого автопарка спецавтомашин – передвижной КП для армии, и склада ГСМ, да в придачу, только в ночное время, и парочку овощехранилищ, для недалеко стоящей столовой…
    А устав то я же выучил назубок, и всё – враг не пройдёт. Среди ночи слышу треск в камышах, за арыком, и за колючей проволокой – пробирается лазутчик, вот он уже близко, видно даже тёмный силуэт среди ночи, ближе к фонарю, ну, я понятно, с отомкнутым штыком наперевес, на него…
«Стой! Стрелять буду!» – а он, такой, сякой, в мат и захотел отнять у меня моё оружие, хватается за штык, даже не чувствует удары штыком в грудь… Тогда я лязгнул затвором и щёлкнул предохранителем… Загнал патрон в патронник, тут он немного остыл, вроде начал просить пардон, но я уже закусил удила. Правда, когда ещё начиналась эта заварушка, я успел включить тумблер тревоги на столбе, а потом во время скачков и выключил его. Там, в караульном, ужасно сильный был звонок тревоги, проверяется всегда в самом начале, при приёме первой смены.
    Но старший сержант, начальник караула, не стал докладывать дежурному по части, а с двумя часовыми, бегом прискакал к нам, забрал, так сказать, арестанта, ну, и меня заодно сменили с поста, уже немного оставалось. Когда пришли к караульному помещению, и поставили оружие на стенд для разряжения, только тогда я доложил, что у меня патрон в патроннике… Сам побоялся вытаскивать, очень тугой затвор, могла сорваться ещё неопытная рука. Сержант всё сам сделал молчком и отдал мне патрон.
    Утром я тоже отличился, не пустил прапорщика ГСМ к объекту, заставил ждать разводящего, а в третью смену, элементарно сел на ступеньку склада и уснул… Развезло, пригрело на солнышке, хоть и декабрь, но это же Ташкент…
    Проснулся от голосов, с оружием на перевес туда, где проникли нарушители… А там картина маслом – у меня на посту отсутствует 500 метров колючей проволоки… Пока я разбирался с первой группой,  вторые нарушители, которые зашли и с тыла, начали трогать замки на складах… А там же везде печати, которые мы и должны передавать друг другу в сохранности.
    Оказалось, что это наш же местный стройбат, при части, их было 200 человек, переносил заграждение в другое место для расширения территории, и сперва демонтировал старое, начали просто прямо от своего железного ангара, в котором жили…
    На так или иначе время поста закончилось, и я его сдал.
    А на следующий день, на разводе, услышал свою фамилию и назначение в наряд на кухню, рабочим по залу… Там надо было быстро прибрать зал на 500 человек, для второй такой же смены, а после приёма пищи, поднять всё эти сто лавок на 50 столов, и драить полы металлической щёткой до белизны. Учебку назначали только в этот зал, и каждый день, а в посудомойке работало пять человек из боевых подразделений ¬– там была преисподняя, все в одних трусах, пар и жара, от ванн с горячей водой… Но и по залу тяжелейшая работёнка, спина всё время в поту, а главный над всем этим, мой вчерашний нарушитель – старший повар, он же хлеборез, как раз его хлеборезка и была при этом зале. Оказывается он ходил в самоволку, и возвращался сильно пьяный, путём ничего не соображая, да и не в первый же раз, не знал, что нарвётся на новичка из учебки, вот и захотел покачать дедовские права. А старший сержант, тоже с его призыва – дед, вот они и решили назначать меня на кухню через день, чтобы неповадно было дедушек обижать… Ладно, через день я снова заявился к нему в наряд, а он захотел ещё покачать права, и придрался, что пришёл в грязной одежде-подменке, отправил менять форму. Что делать, пошёл к старшине, а он вспомнил меня, что такое, почему через день? – а ну-ка зови сюда старшего сержанта, что он ему там сказал, я не знаю, но больше меня к кухне на пушечный выстрел не подпускали. А в караул я ходил раз в неделю, все полгода учёбы, в какой выходной день выпадала очередь взводу, стояли только: или пятницу, субботу, воскресение, в остальные дни не отвлекали от учёбы. И дневальным по роте, у этого старшины, я вроде ни разу не стоял, может, разок где-то в конце, дневалил только по учебному корпусу, но там была лафа, но это уже другая история.


ФИОЛЕТОВАЯ СКАЗКА – 95

Принимать от кого бы то либо,
Передать – эти «либо» предметы,
Этим «либо» – тройное спасибо,
Так нас выбрали сложности эти…
На разводе всегда проверяли,
Этот странный и сложный параграф,
До конца его люди не знали,
В караул их не брали, а к швабре…

Отправляли ишачить в столовой,
Да наряды по роте всю службу,
И они для работы готовы,
Да и служба сложнее – не тужит…
Есть какая-то цепь аналогий,
Что на пост меня вывели вехи,
И, как в армии, наши дороги
Все с охраной стоят, без помехи…
Стой! И сразу бой крестным знаменьем,
Без щелчка, ни к чему подготовка,
Крест он должен идти в то мгновенье,
Когда к нам подошло прираженье…

А иначе – сдруженье, и мысли
Унесут тебя в некое поле,
Там соблазны найдутся, начислишь
И себе послабление, в горе…
Пост – не только храненье от пищи,
От грызни и того, кто стал ближний,
От поста всё начало, и ищем
Чтоб нас взяли на пост и в Отчизне!

САМАЯ ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ В ЖИЗНИ ЭКСКУРСИЯ
двадцать седьмая история

    Мир вам. Все мы где-то, когда-то бывали, и мечтаем побывать. Тем более у молодых, которые только начинают познавать мир, это происходит особенно ярко. Вот и у меня, ещё юного, поездка в город, тогда он ещё назывался Ленинградом, оказалась и самой познавательной и запоминающейся. Сразу после досрочного окончания училища на электрика, но не ушедшего в армию из-за перенабора, я работал в посёлке, где жили родители. А в те времена, если кто приходил после учёбы и имел направление-вызов от предприятия, получал сразу 30 дней отпуска. Учился я на полувоенном судостроительном заводе, понятно, что там готовили всех специалистов для себя,  и на запрос от леспромхоза ответили отрицательно. И ответ был выброшен в корзину, но запрос-вызов сохранился. Вот на базе его я и отхватил этот отпуск, в сентябре, так как чувствовал что вот-вот и придёт повестка в армию. А договаривался с друзьями, ещё при училище, что поедем вместе, но оказалось, что один на курсах шоферов от ДОСААФ, другой только-только устроился работать и ему никак не вырваться. Получалось мне ехать одному.
    Доехал до Москвы, сходил раз было время, на ВДНХ, и сел в полупустой поезд в Ленинград. А там очередная счастливая случайность моей дружбы. Подошёл парень, мы разговорились, оказался мой близкий «земляк». Ехал после отбытия трёхлетнего срока, за хулиганство, из лагеря, что в 12 км от моего посёлка. Его обворовал, такой же освобождённый в это же время воришка, и он был без копейки денег. Чем-то я его подкормил, купил у проходящей официантки пищу, самому бы не полезло есть, глядя на голодного.
    Ну, доехали мы до места, распрощались, а напоследок он спросил, куда, мол, я? – а я ответил: «Вокзал мой дом родной». Тогда же не было Интернета и сдачи квартир, а в гостиницы вообще нереально было соваться. Он и предложил мне поехать к нему в гости, видимо тоже не выдержала душа, бросить меня одного в незнакомом городе. Квартира была однокомнатная, в ней его мама, но в тесноте да не в обиде… Жил он на той стороне Невы, почти напротив Смольного, на Большой Пороховской. Мы потом всегда с ним переходили мост, проходили мимо Смольного , и по боковым и параллельным улицам, выходили, мимо тюрьмы «Кресты», на Невский проспект. Там оказывается и эти улочки все в шедеврах архитектуры, каждый дом, как произведение искусства.
    Он же тоже соскучился по городу и первые три дня мы непрерывно ходили по разным местам. Прошли и по всем стенам Петропавловской крепости, и на Авроре, у штатного фотографа потом фотографировались. До сих пор лежат у меня эти большие фотографии: и у носового орудия, и на фоне рубки, и на самой рубке, вместе с ним и порознь.
    Потом ему надо было оформлять документы, и свои экскурсии я уже продолжал один. Купил подробную большую карту и по ней строил свои маршруты. Первым делом, конечно, пошёл в военно-морской музей, я же в то время зачитывался книгами про корабли и моря. А рядом там Зоологический музей – это было нечто… Во весь зал скелет динозавра, а по периметру чучела многих животных, а в конце и вовсе сценки из них…
    До сих пор помню особенно поразившую меня: стоит красавец северный олень, с большими рогами, а вокруг него, нападают, три северных