Вот я думаю про себя: жил я жил и чего добился? Любви к мысли. Что еще? Больше ничего. И это все? Все, а что еще? Мне нужно? Нет. Этого мира и того, что в нем вместе с вами мне не надо. Я не нашел в нем то, что искал. Другого мне не нужно. Что же я искал? То, чего нет в этом мире. Что же это? Это идея, идеальное. Ну, разумеется, его нет в нем. Так где оно есть? Я знаю точно, что оно есть в моей голове, в осознании меня. То, что есть в моей голове, - это условность в том смысле, что я чувствую мысль мозгом, но думаю умом, а не головой.
Мне трудно передать мысль словами, потому что слово иной природы, чем мысль. В этом материальном мире вещей и слов нет места мысли, нежели в слове, а слово висит на языке, как топор, дамоклов меч на волоске. Мысль трудно уловить словом. За что ее можно уцепить, если она не имеет, как слово, частей, вроде корня, приставки с предлогом и суффикса с окончанием? За смысл в слове? Наверное, понимая смысл слова, мы мыслим. Мысль случается во времени, и она является там, где есть мыслитель. Она является мыслителю. В мыслителе она локализуется, находит свое время и место. Но мыслитель, мысля, пребывая в мысли, преодолевает ограниченность место и временем, так как уподобляется мысли, которая внутри себя, в себе не имеет ни места, ни времени в том смысле что есть везде и всегда.
В мысли, мысленно человек путешествует во времени, мгновенно переносясь из одной точки пространства в другую со сверхсветовой скоростью, нарушая все мыслимые и немыслимые законы физической реальности. Для него не действует закон необратимости времени; время может идти для него вспять не из прошлого в будущее, а из будущего в прошлое. Оно может останавливаться или, напротив, скакать с места на место, колебаться, ускоряться и замедляться, сворачиваться и разворачиваться, прерываться и длиться «бесконечно долго». В этом качестве время само становится субъектом. Оно превращается в человека, субъективируется, а человек превращается в время. Одно дело, быть вовремя, другое дело, быть временем, длиться. Ускорение в пространстве, сокращает время перехода из одной точки пространства в другую точку.
Но если ускорение превышает скорость света и стремится к бесконечности, то все точки в направлении движения сжимаются в одну точку, то есть, время останавливается. Прекращается движение от прошлого к будущему. Когда же начинается попятное движение от будущего к прошлому? Когда время взрывается и выпадает в осадок. Таким образом оно опустошается. Так черная дыра времени за горизонтом события превращается в белую дыру времени. Время останавливается, когда закругляется и бегает по кругу в одну сторону. Изменение вектора движения в обратную сторону по тому же кругу возможно в силу переключения внимания субъекта времени на время субъекта. Но сама остановка времени нейтрализует движение по кругу в обратных друг другу направлениях. Симметрия во времени нарушается при эксплозии времени. Лента времени, свернутая в одну точку, распрямляется и развертывается во всю бесконечную длину точек или моментов времени, удаляющихся друг от друга по всему объему взрыва до предела, на котором расстояние между ними становится бесконечным. В таком рассеянном виде время прекращает свое существование, ибо теряется связь между ее состояниями. То есть, бег времени вспять заканчивается забвением, потерей времени.
Забвение чревато потерей смысла, его рассеиванием в словах. Смысл стягивает слова в текст, расставляет их по своим местам. Так действует логос или разум грамматики. Хаос в тексте наступает, когда нарушается заведенный смыслом порядок расположения слов относительно друг друга. Когда же нарушается порядок? Когда смысл разжимается в словах и его трудно локализировать на том или другом слове. Следовательно, смысл есть концентрированное выражение слова, точнее, это выделение одного слова из всех других слов текста или речи, ударение, сделанное, поставленное мыслью на нем. Собирая вокруг одного слова все другие слова, смысл делает его общим словом, общим местом, топосом себя. Так слово становится парадигмой, идеей текста. То есть, идея является мыслью, ткущей текст слово за слово, находясь сама за словом, «за кадром» текста или речи.
Агентом идеи в тексте становится то из его слов, которое является наиболее осмысленным. Оно и является текстовой парадигмой. Текст засевается смыслом и дает всходы смысла, его приращения в словах в многократном употреблении и толковании читателями. Читатель привыкает к определенного рода текстам со своей стилистикой словесного и ментального (мысленного) творчества. Перевод смысла с одного текста на другой не может быть полностью, целиком определенным. Один и тот же смысл может быть различным образом распределенным по словам в разных текстах. Но мало того, что его можно не узнать, ибо он находится в другом месте текста как словесной парадигме, мысль, его узнающая, может быть иной по степени явленности идеи.
Взять книгу одного мыслителя и книгу другого. Допустим, они пишут об одном и том же, например, понятии или персонаже. Возьмем принца Гамлета. Читатели переписывают трагедию Шекспира таким образом, чтобы понять идею автора. Эта идея воплощается автором так, чтобы максимально быть выраженной словами трагедии. Сутью трагедии является смысл как выраженное слов, выражений Гамлета и связанных с ним персонажей. Эти выражения эмоций героев имеют собственное значение как выражаемое. Но главное не они, а смысл трагедии, подложенный и предложенный под соусом указанных значений. Этот смысл трагедии Гамлета как ответ на вопрос, каким ему быть принцем: мертвым (не быть) или в изгнании (быть), мыслится читателем – апологетом или критиком - согласно его точке умозрения (интенции).
Стратегия демонстрации читательской интенции может быть разнообразной по образу (форме) или стилю мысли и изложения, вплоть до невозможности перевода с одного образа на другой без потери самого смысла. Почему? Потому что в таком случае мы имеем дело уже не с одним автором, а, минимум, с тремя. Тогда Шекспир может стать не точкой схождения авторских интенций, а, напротив, демаркационной линией их, например, апологета и критика, расхождения.
Каким образом гамлетовский вопрос можно переформулировать в философский вопрос? Естественно, человеческим образом: «Быть или не быть человеком»? И здесь пригодится Ницше со своей метафорой человека как моста между бестией и сверхчеловеком. Человек может стать человеком, если и только если преодолеет себя. Преодолевая себя, он поймет, что значит быть человеком и сразу, в тот же момент станет сверхчеловеком. Только понять, что значит быть человеком, можно лишь при условии существования самого себя в качестве человека в полном смысле этого слова, что никому не дано из людей, ибо человек есть бытие-возможность, которая никогда не станет бытием-реальностью.
- Неужели вы, как умный человек, как философ, можете отказать людям быть мудрецами и святыми людьми в жизни? – спросила меня в недоумении крохотная студентка, которую сокурсники звали «Дюймовочкой».
- Если вы внимательно слушали меня, то не могли не услышать, что я не сравниваю умного человека с философом. Я сравниваю любящего человека с ним. Уточню: любящего не мысли, а любящего мыслить. Допускаю, что есть или были, что вернее, люди, которые любят верить в бога. Но поймите, дорогая моя девушка, любить думать и любить верить – это не то же самое, что уже быть мудрецом или святым человеком. Так зачем люди распускают такие слухи? Затем, чтобы уверить себя в том, что такая любовь будет взаимной. Взаимная, а не неразделенная любовь, делает человека счастливым. Многих людей правда делает несчастными людьми. К тому же на введении людей в заблуждение можно хорошо заработать и поднять себе цену в чужих и в собственных глазах. Чем обязательно пользуются специалисты в такого рода вопросах, гарантируя в идее возможность достижения искомого результата.
Посмотрите на меня. Я отработал много лет в этом качестве. И чего я добился? Ничего. Я также стою перед вами, как и много лет назад, когда начинал свою преподавательскую деятельность, и не знаю, что сказать, чему я могу вас научить. Я ничему не могу научить вас, но вы можете научиться у меня на моем примере, как можно учиться всю жизнь. Ели вы хотите, то учитесь. Не хотите – не учитесь. В чем проблема? А проблема заключается в том, что есть ли смысл в этом учении? Как сказать! Смысл есть, если вы понимаете то, что я назвал «учением», в качестве собственно не учения, но логоса, вразумления. Русский язык удивительно не точен в этом вопросе в силу своей чрезмерной поучительности. Это язык моралистов и проповедников, словесников, но никак не мыслителей и познавателей. Чему могут учить те, кого вы называете, «учеными»? Ведь они заняты не учением и даже не изучением, а исследованием непознанного. Как этому можно научить? Они имеют дело с живым знанием, а не с мертвым. Только мертвое знание можно преподать и выучить. И вот эти несчастные преподаватели берут на себя роль Франкенштейна и входят в его образ, гальванизируя, оживляя труп знания. Это же не настоящее воскресение из мертвых, а только фокус. И вот эти фокусники и прочие маги учат вас тому, как заниматься познанием природы вещей, а я еще того невероятнее, самой сути, сущности вещей.
Да, ну, их. Взять меня. На самом деле я учу лишь тому, как мне следует думать. Как же мне следует думать? Как я могу думать. Не должен – значит, можешь. Я не моралист, как Кант. Но можешь – следуй, исследуй мысль. Не внушай, не учи, а исследуй, следу своим путем. Все путем. Вот это испытание ума и духа. Путь, дорогу осилит идущий, путевый. Но осилит где? Разумеется, не в этом мире, а в своем сознании, в идее. Такова судьба философа. Этот мир не в сознании. В сознании есть иной мир, который еще нужно исследовать, узнать. Там, за облаками иллюзий, скрывается неведомый край идей, где вечно живут идеальные существа.
- Но они живут в мысли, а не в материи, в веществе нашего мира! – воскликнул Дмитрий, возразив мне.
- Естественно. Вам этого мало? Мне достаточно. Все равно, как только вы начнете ее воплощать в материале, ничего лучше мата не получите. В самом лучшем случае, вы построите утопию, от которой сами отшатнетесь, настолько она будет безобразно далека от идеала. Но вы уже будете привязаны мертвой хваткой творца к своему безобразному, чудовищному творению. И на какой ляд вы натворили такое безобразие? Человека без образа. Таким я вижу современного человека как создателя этой уродливой цивилизации информаторов.
Глава шестая. Буква и дух мысли
Оставшись в аудитории наедине с самим собой после конца занятия, я подумал, вспомнив телевизионную ленту уголовной хроники преступлений маньяка, прозванного “the Green River killer” о том, что было в прошлом, то
Творческих удач Вам.