просто лицо непроницаемое. Сколько его знает, столько удивляется. Друг-то с секретом, получается.
Хотелось выговориться, но слова где-то застряли, комок в горле. Даке такое сказать? Упаси боже. Благо, Мака благодарный слушатель. Выслушала, как миленькая, даже пыталась как-то утешить. Тут он расплакался. Прорвало. Все сразу. Себя жалко, тех жалко. По какому праву он лишил их жизни? Стоп! А Корова? В голове все путается. Что за мазохизм – брать чужую вину на себя…
Корова без конца пьет – он уже почти невменяем. Повезло ему. Ни о чем не думать, ничего не чувствовать, никаких тебе переживаний, угрызений совести, если таковое имеется. Но под конец и Пику сморило. В глазах двоится – две Даки, вот здорово.
- Боже, который час? – Впрочем, какая разница.
- Скоро мама с работы придет, надо сворачиваться.
- О, Дака! Люби… - Тут его заклинило.
У них как-то не принято сюсюкаться. А что мама, и при ней они тут ночевали. Ах да, теперь все будет по-другому. Он уже не с ними. Тут пришли Мося, Джин и все остальные. Пика уже всем подряд рассказывает, тех это не шокирует. Странно? Время такое, что убийство – это просто событие. Опять пили. Затем с Дакой поругались. Как всегда. Значит, это был всего лишь кошмар. У Пики просто имидж такой, где-то внутри, глубоко он совсем другой. Ранимый, робкий, даже стеснительный. Такого Пику никто не знает. Даже матери он не открывался, даже Даке. Она-то не поймет его – другого – ее устраивает Пика-воин, Пика-хулиган или же истинная Дака тоже другая. Как все сложно в жизни. Жаль, что об этом до сих пор не доводилось думать. Он вообще ничего не успел в жизни. Не жизнь, а какая-то неудавшаяся репетиция. Одно утешает – он успел полюбить. Уж сейчас-то, перед самим собой можно быть до конца откровенным.
Он чувствует, что все уходит, что скоро ничего этого не будет.
- Да не паникуй ты, все обойдется. – Каблук – хороший друг.
- Да пошел он! – встревает Дака.
Любовь! Вот она твоя любовь. Забыться! Стереть все! Всем смертям назло, он сегодня должен напиться. До усрачки, до потери пульса. К черту все, в первую очередь эту несчастную любовь.
Табор вышел на улицу. Там еще каких-то знакомых встретили, машина нашлась. Пика с Коровой напились, их в машине оставили, и все к нам домой зашли. Ад продолжался долго. Дака переключилась на кого-то из новых. Всю ночь угорали. Никто никого не любит уже? Посреди ночи Корова пришел.
- Где все?
- Кто все? – Я как бы не в курсе.
- Дака!
- Слушай, можешь сделаешь мне одолжение – замочи, а? – Вдруг вырвалось у меня.
Со мной иногда бывает такое. Дочь в курсе, остальных шокирует, но не всегда. Мало ли на свете придурковатых матерей.
- Да вы что? Что вы несете-то? – При этом еще улыбается.
Приятный мальчик.
- Мы в машине сидим. Хотим завести ее, ложка чайная есть?
- Сейчас…
- Какая, на фиг, ложка? У нас всего-то три ложки. Уйди отсюда, не мешай! – Дака проснулась.
- Что ты так? Пика там сидит.
- Пусть сидит. Уйди, мы спим.
Железная девочка, не то, что я. На том и расстались. Утром я на работу, новые знакомые тоже свалили. Пика с Коровой то к Мосе, то к Даке – уже всем все рассказали, все, что было, уже не новость. В конце концов, к нам заявились.
С Дакой вяло поругались. Какая-то странная апатия у Пики. Даже то, что Дака призналась кое в чем, не встряхнуло как следует. Она ему изменила. Ну и что? Она свободный человек свободной страны. Как говорится, на здоровье. Дака удивилась – что это с ним? Что бы такого придумать, чтобы он проснулся.
- Не лезь, а, и без тебя тошно.
- Не х… себе!
Ля-ля, ля-ля – все равно вяло, неинтересно. Пика в себя пришел – все вспомнил. Надо что-то делать. Хоть какое-то движение!
- Отведите меня в УВД, на…, приду с чистосердечным, облегчу душу.
- Да брось ты, Пика, не лезь раньше времени, - Мося пытается его образумить.
- Не надо к ментам.
- Жить с этим?! Я не могу, как вы не понимаете? – Пика орет сквозь слезы.
Корова в ответ улыбается. Он тоже не в себе, только реакция другая.
- Свидетелей же нет, чего суетиться-то. – Доля по-своему утешает.
- А себя куда дену? Не могу я так…
Мака такая же, как всегда. Хоть сейчас начнись война, Мака останется Макой. За это ее и уважают, а так бы давно трахнули и пинка дали.
- Нет, ребята, мне в милицию надо. – Пику на этом заело.
- Ты это, кончай! – Корова точно не хочет в ментуру. – Тебе жить надоело?
- А я? – опомнилась Дака. – Как же я? Без тебя…
- Ты? Ты и при мне…
- Ну, так получилось.
- Я ничего не говорю.
- Ну, не психуй.
- Я же говорю, все нормально.
- Врешь.
- Чего я вру? Все хорошо.
- Обними меня.
Разве откажешь. Какое блаженство – рядом ее сердечко бьется.
- Девочка моя…
- Странный ты. Ты так никогда не говорил.
- Придется сказать, мало ли что может случиться.
- Никуда не ходи, будь со мной. – Дака не отпускает его.
Как он ее любит. Как же он без нее? Но муть, пустота все еще в нем.
- Тебе хорошо было с ним?
- С кем? А, да так.
- Какая же ты все-таки сука.
- Тебе же все равно.
- Значит, не все равно. Да я…
- Не надо.
- Прости.
Все так волнами продолжалось до вечера. Если б не пили, ничего бы не случилось. Но они пили. Много. Пока деньги не закончились.
Денег нет, а жаль. Денег нет – это плохо. Что делать? Найти деньги. Телефон! Дакин…
- Только не это! – взревела Дака.
- Что ты мелочишься?
- Я мелочусь? Ты в своем уме?
- Нет, я не в своем уме! Я вообще с катушек слетел. Поняла?
Дака притихла. С кем она спорить собирается? Он же совсем недавно людей замочил. Тормоза-то не работают. И отрубилась. Так удобней.
А я, как дура, стучусь, к себе домой рвусь – не открывают. Кто-то ходит – слышно же. Наверняка, Мака. Звоню ее матери. Та незамедлительно приезжает за дочерью, да еще не одна – с сожителем и другими парнями. Отверткой открывают дверь – Мака там. Дака спит, почти не дышит. Маку грузят, я пытаюсь разбудить свою дочь. Первое, что она сказала:
- Телефон! – Что и следовало доказать.
- Украли?
- Пика отобрал.
- Все, хватит с меня! Сейчас же позвоню в милицию.
Странно, но меня никто не остановил. Нет, чтоб самой остановиться, я набираю номер. Но тут меня заклинило. Бог с ним, с телефоном. Толку от милиции никакого. Телефон уже продан. А так поймают их, от этого какая выгода. Телефон все равно не вернуть. На том и остановились. Я, какая хорошая, а? Ведь никто другой не похвалит.
Каюсь – я тут немного приукрасила. Это ведь не исповедь некой скандальной писательницы, все-таки художественное произведение. На самом деле все было намного жестче.
* * *
Обо мне как-нибудь потом, в другой раз что ли. Десять якутят остались же без присмотра. Нет, уже не десять. Двоих явно не хватает. Пика с Коровой исчезли.
- На дно решили лечь? – Мака начинает.
- Не попрощавшись со мной? На Пику это не похоже. Хоть бы позвонил что ли.
- Может, как хотел, с чистосердечным попер?
- Что он, дурак что ли? Вряд ли.
- Тогда что?
- Я откуда знаю.
День проходит, второй. Тут первый звонок.
- Наших в ментуру увезли! – докладывает Каблук.
- В смысле наших?
- Ну, Мистера Скандала, Пику, остальных ты не знаешь.
- Как?! Пику? А Корову?
- А он причем?
- ?
- Они же у Мистера Скандала бухали. Ну и соседи ментов вызвали.
- А, понятно. Корова-то куда делся?
- Да у Тузика отсиживается. Отрезвел, опомнился. Кажется, у него шок. Тузик говорит, что тот сидит, уставившись в одну точку, целый день.
- Понятно. Не каждый день убиваешь.
- Да уж.
- Если по пьянке задержали, должны же уже выпустить.
- Так все и вышли. Кроме Пики…
- Как?
- Я не знаю, что за прокол, может, он по дури раскололся. Он же орал, что с чистосердечным пойдет.
- О, господи! Только не это. Засунул бы свою совесть куда подальше.
Дака запаниковала. Ей на всех наплевать, ей нужен только Пика. Она это так резко вдруг поняла, что сердце ёкнуло. Какой смысл жить без Пики. Она его любым примет, все простит – лишь бы был рядом и любил ее одну. Стоит ли жить без любви? В семнадцать лет не стоит. А в сорок? Жизнь – иллюзия, любовь – часть этой иллюзии – я не знаю, ребятки, стоит ли жить вообще. Живу и живу, раз надо, раз начала жить – надо идти до конца.
Пику поймали. Он почти ничего не соображал, и, наверное, с дури сам признался во всем. Или все же была наводка, но чья? Ведь никаких зацепок не было, ни одного свидетеля. Хоть и громкое убийство, тройное, в центре столицы, без подсказок эти тугодумы вряд ли вышли на свет. Это в кино зло наказуемо, любое преступление рано или поздно раскрывается. На самом деле столько висяков, «глухих» дел, что мы даже представить себе не можем.
Он прошел все круги ада – эти тринадцать дней он никогда не забудет. Его сначала в УВД били – опера на это мастера. Со знанием дела, не торопясь. За что и зачем? Просто у них так принято. Человек и так во всем признался – и в том, что он совершил, и в том, чего на самом деле не было, а им насрать на это. Они бьют независимо от этого. Убойный отдел нашего УВД пора переименовать в якутское гестапо. Да что гестапо, там хоть чужих и за идею били, пытали, ну, и убивали. А у нас своих же, и порой, ни за что мучают. Бьют и в ОВД, ИВС, трезвяках, да везде. Увидев милицейскую форму, беги, не оглядываясь, целее будешь. По сравнению с ними хулиганье, так, мелочи жизни.
Тринадцать дней, но он уцелел. Его не только били, но еще и пытали. Зверски, со знанием дела. Печень не печень, почки отбиты, да и другие органы задеты. Доживет до суда, а там хоть инвалидом стань, все равно. Из-за твоего здоровья скидку на срок не сделают, это твои личные проблемы. Корову на третий день поймали. Отсидев у Тузика, он все-таки вышел в свет, поехал к своей сестре, а она, как назло, в милицейской общаге почему-то жила, вот там и его схватили. Так они врозь и прошли все круги ада.
Может, я что-то путаю? Может, уголовный кодекс поменяли, да и конституцию новую приняли, а я и не заметила. Там открытым текстом написано – за дело можно бить, да и не за дело? Все знают о милицейском беспределе и молчат, значит, так надо. Или это только у нас, в якутской милиции так принято. Кто расскажет, кто подскажет? За содеянное обычно срок мотают или этого мало?
Я кое-кого знаю лично в якутском гестапо. Вроде приличные люди, не уроды, по крайней мере. Или внутри здания, одев форму только, превращаются в палачей и карателей, а за периметром мозги пудрят? Меня не били, но факт, что они других бьют. И не только Пику с Коровой. Если вы живете в Якутске, бойтесь гестапо, лучше не попадайтесь, а попадетесь, пеняйте на себя. Будь ты хоть свидетелем, потерпевшим, в гестапо не будут разбираться, кто ты. Но если у тебя связи, может, и повезет. Хотя пока разберутся, все равно заденут. Вот такие дела. Не повезло нам…
Только в СИЗО Пика вздохнул с облегчением. Там хоть не бьют, но и там надо выживать – среди своих же. Несколько раз в карцер попадал – за драку, за пьянку, за нападение на работника правоохранительных органов. После гестаповского ада это детские игры. Долго сидел один, потом к людям перевели. Ничего, жить можно – от жрачки до жрачки, от дачки до дачки. Есть, пить, спать – вроде бы и все дела. Не тут-то было, здесь и выпить найдется, и сотовый есть, один на всех, правда. Телевизор есть. Со временем как бы привыкаешь. Главное, связь есть. Местная – через кабуру, и с остальным миром – через мобильник. Иногда ему кажется, что он тут временно, типа, в больничке, а Дака почти рядом. Ведь он с ней каждый день общается. Он в курсе,
