что у них, как они. Даже пытается лечить ее, как-то на нее повлиять. Да куда там, Дака его и там не слушалась, отсюда ее не достать. В конце концов, вроде привык – без нее, без друзей. Хороши друзья, сколько он тут лежит - все майдан не несут. Кормят его обещаниями и все тянут. У них денег нет! Денег всегда нет, но они же на воле, а там до фига возможностей. Правда, один раз Дака с Макой кое-что принесли (это я постаралась), за что он премного благодарен. Это был третий майдан. В первый раз опоздали, оказывается, передачу до обеда берут и в определенные дни. Договорились на другой день отнести, да Дака харч в «Централке» оставила. Кому-то в тот вечер определенно повезло. Второй раз опять опоздали, все из-за Даки. Иногда подкидываю деньги на МТС. Был бы Пика на воле, у нас бы все было по-другому. Он же был бесплатной няней. Дака с ним, и я относительно спокойна за дочь. Если бы он не убил, но убил ли он? Ведь тех прикончил Корова, а Пика вину на себя берет, мол, за групповое убийство больше дают. Ему минимум пятнадцать лет обещают. Они еще с Дакой считают – через сколько лет они встретятся и сколько им тогда будет. Даке – тридцать два, Пике – тридцать пять, а мне и вовсе пятьдесят пять. Возраст – понятие относительное, иногда человек забывает груз энных лет. Мне сорок, моему нынешнему увлечению всего двадцать семь и ничего. Это сейчас ничего, когда ни о чем, кроме как о сиюминутном, думать не хочется. Через пятнадцать лет все будет по-другому. И жизнь, и люди. Или все останется таким же – гестапо, например? Тогда Даке будет тридцать два, Пике тридцать пять, моему бойфренду сорок два, ну, а мне пятьдесят пять. Мы-то будем жить, крутиться, а Пике придется довольствоваться малым. А как же отбитые почки да печень? У него уже сейчас ноги начинают опухать…
Думать вредно, от этого никому лучше не станет. У Пики суд, первый день уже прошел. Из свидетелей только Мистер Скандал был. Пика же всех предупредил, чтоб никто не посмел прийти, чтоб все исчезли. Самым законопослушным оказался Мистер Скандал или его опять-таки заставили? У гестапо руки длинные…
Остальные никуда, конечно, не делись. Все тусуются, изо дня в день, из хаты в хату, из запоя в запой. Интересно? Очень. После того, Дака сколько телефонов потеряла? Последний сегодня ночью украли. А до этого Джин с Мистером Никто забрали у почти невменяемой Даки и их поймали, когда пытались таксистам продать. Это было как раз в канун последних выборов, милиции же было до фига на улице. Хотели на ребят повесить грабеж, но Дака их пожалела. Телефон вернули, ребят отпустили. А могли запросто из-за пустяка сесть, ведь у Джина условный срок уже есть. Мистер Никто тоже личность непонятная. У него взгляд какой-то… холодный что ли. Пика не такой, на него никогда бы не подумала, что убьет кого-нибудь или еще что-то.
Телефонная эпопея продолжается. У Даки с Пикой телефонная любовь. Она его любит, но тусуется с другими. Письма друг другу пишут, и как долго это будет продолжаться, одному богу известно. Опять телефон покупать? Сколько ж можно. Сама на днях свой потеряла, при весьма пикантных обстоятельствах, скорее всего, в ментуре. Так я только два дня кое-как выдержала, без этого проклятого телефона. Он уже не проклятый, он мне сейчас позарез нужен. Мне нужно все и сейчас, ежедневных встреч, бурные ночей мне мало – а телефон заменяет на время близость. Мне повезло, он рядом, а каково дочери, и в особенности, Пике? Подумать страшно.
Суд еще не закончился. Мося с Бомбой живут. Вот это меня убивает. Он, говорят, в любви ей признался, а ей до лета надо где-то перекантоваться. Каблук, хоть и красавчик, таковых на свете много. Она и сейчас умудряется с других телефонов SMS-ки послать, другим красавчикам. Бомба все так же больна, у нее хронический «насморк». Каблук сам себя вылечил. Сейчас друг друга с резинкой любят. У них дома везде презеры валяются, а если посмотреть в окно – на дереве тоже уныло висят. Любовь, она всякая бывает. Какая б она ни была, все-таки любовь. Что это я о любви, да о любви? Ведь это я смеялась над ней, издевалась и отрицала ее. У меня, видимо, очередное весеннее обострение, и мне это пока нравится.
Что еще? Отец Даки, Треугольник, оказывается, в самом деле, четверых пришил. И ничего, ходит. Никто его сажать не собирается. Значит, выходит, кому-то можно убивать, а кому-то нет. Треугольник, хоть и не с нами, до сих пор влияет на нашу жизнь. Это его карма капает на Даку, поэтому ей патологически не везет.
Если бы Дака тогда не приехала в город раньше времени, не вскружила б голову бедному Пике, не отобрал бы тот ее телефон, ничего б не было? Или это раньше началось? Еще при Грязных Волосах это началось? При чем тут телефон?
Десять якутят, даже не десять, а больше. Свои люди, друзья-товарищи. Но как так случилось, что Пику с Коровой так быстро поймали? И кто украл тот почти первый телефон Даки на хате? Кто-то из них нечестно играет, однако. Все были в курсе, что ребята пришили троих. Больше суток они общались, мусолили эту тему. Кто-то не выдержал, пошел да настучал на них. Кто?
Хотелось детективчик написать, получилось черт знает что. Зато взято из жизни, срок давности еще не прошел. История же продолжается. Суд не закончился, гестапо функционирует, компания все так же гастролирует. Что будет дальше, покажет время. Хотела большую вещь написать, да весеннее обострение промешало. Жить-то надо. Назло всему – своему паспортному возрасту, никчемной жизни, все наглеющему гестапо. Один из них еще предлагал себя в любовники. Толку от него, от козла молоко. Опять телефон украли. Снова идти в гестапо? Нет уж, увольте, лучше как-нибудь новый куплю. А на какие шиши? Это уже мои проблемы.
Но это еще не все. Дака и под колпаком умудряется похатить. Во время очередной хаты Пика психанул да прикончил сокамерника. Можно сказать, ни за что.
Среди ночи звонок.
- Это я, Пика.
- А, привет!
- Я тут человека порешил. Только что.
- Да?
- В камере.
Что я скажу – убитого не воскресить. На дочкиной совести сколько убиенных? Поэтому и мается. Признаться, и я не подарок, но из-за меня только дрались. После меня трупов вроде не находили. Роковые мы женщины, однако. С нами лучше не связываться.
Бомбу заказали. Нечего было всех одарять триппером, за это не прощают. Но я об этом никому не сообщу, на этот раз. Убьют – сюжет, может быть, для другой вещи пригодится.
Завтра суд. Приговор должны зачитать. Просят двадцать лет Пике, Корове – пятнадцать. Легко сказать – двадцать. Если там, в неволе, год за пять считается, если не больше.
Даку как бы заклинило. То без конца плачет, то молчит целыми днями. Мне сутки кажутся вечностью – без почти призрачного любимого. А ей каково? Двадцать лет, а может и больше. Я-то сгорю, отлюблю, отмахнусь, нырну в новый образ, скорее всего, начну новую вещь, и только этим буду жить. Дака другая. Она долгоиграющая. Боюсь даже думать о том, что будет после суда.
Пустота в душе. Тебе чего-то (наверняка, кого-то) не хватает, ты не в себе, часть тебя в свободном полете. А мысли? Все о нем и о нем. После сладких мгновений близости вечность без него. Она длится порой сутки или чуть больше, а для Даки?
Не думать ни о чем! Я боюсь своих мыслей, стремящихся слиться с явью. Вместо пустот будет забытье, вместо пустых надежд – ничто.
Что это я о себе, да о себе, да и о Даке. Каково Пике? Пике, обреченному на пытку вечностью. Вечность – это кругооборот мыслей. Когда воспоминания постепенно стираются, остаются отрывочные образы, пустые мысли, ты как будто в вакууме. Это хуже, чем гестаповские пытки? Или кому как?
В голове все тот же хаос, в душе сумбур, в сердце же пустота. Тут еще совесть проснулась. Давненько она не давала о себе знать. Мысли прочь – лучше медитировать, чем этот хаос. Душу на время усыпить. А с сердцем как? Обычно я влюбляюсь не надолго. Любви пустоты заполнить сексом. Вот и все. Буду жить и наслаждаться вопреки всему – пока гестапо не достанет, пока не только рассказовские герои меня не закажут.
х х х
Кино на этом не закончилось. Была весна. Самая обычная. Какое-то новое увлечение вытеснило то, уже старое, всколзь упомянутое выше. Все проходит, всему свое время. И Дака вроде оживилась. У нее начался было роман, параллельный ее большой любви. Объект-то старый, она им и раньше, еще до Пики, даже до Грязных Волос, увлекалась. То чувство было почти детским, невинным, а сейчас все по-иному…
Это не мешало любить ей Пику. Его письма, регулярные звонки были важнее всех парней, поклонников и всего остального. В каждом письме признание в вечной любви – это же так романтично.
- Мне кажется, только он меня по-настоящему любит.
А что ему остается делать…
- Этот мне тоже нравится. Даже иногда кажется, что я к нему неравнодушна.
Ну и ну. Впрочем, это уже неплохо. Не ждать же ей своего суженого целых двадцать лет. Пусть все идет своим чередом. Все, что случается, то к лучшему. Она меня с ним познакомила. Затем вместе на пляж пошли. Мальчик, как мальчик. Они же почти ровесники. Это уже хорошо. А то всю жизнь, как я, будет маяться. В свое время на ровесников не обращала внимания, все к старшим тянуло. Приходится на старости лет наверстывать упущенное, плюнув на всех. Они были уже знакомы. Причем, при мне познакомились в той же «Централке». В тот момент откуда мне было знать, чем это все обернется… Да я до последнего момента ни о чем таком не думала, ничего я не замышляла. Моя вина в том, что я безропотно принимаю все «пазлы» жизни. Дают – бери, кто оценит твой отказ, твое запоздалое воздержание…
Тут Дакина проблема плавно переходит в мою территорию. Хотя между Проблемой Два и Проблемой Один нет ничего общего (они даже не знакомы), они у нас в одной куче. Мать и дочь проблемы свои решаем сообща.
Может, они для нас вовсе не проблема? Это мы (в особенности я) превратили их в свои проблемы, о чем они, может, и не подозревают. Пусть. Мне просто нравится их (больше своего нового бойфренда) называть проблемами.
- Какие проблемы, моя сладкая Проблема?
Звучит же, согласитесь? Вообще-то, Проблема Один весьма проблемный мальчик. Избавлю вас от подробностей, вам-то они зачем. Это его проблемы. Может, чуть-чуть и мои. Придется вам поверить мне на слово. Итак, достается еще один «пазл».
Проблема Один
Весна далеко не плавно превратилась в самое что ни есть настоящее лето. Не успела обжечься, я уже свободна. Не успела как следует насладиться свободой, как нечто новое обрушилось на меня в лице Мясника… В то время я вновь связалась с Прим.
Прим и сексуальная революция
Прим, она же родная сестра моего бывшего мужа – Треугольника. Бедному Треугольнику я сама себя предложила. В жены. Нет, я не рвалась скорей одеть фату, нужда заставила, обстоятельства вынудили. Не было бы Треугольника, как бы сложилась моя судьба? Может, и проблем меньше было бы. Не искала бы секса на стороне. Причем тут он, когда проблема во мне самой. Он к сексу не имеет никакого отношения. А как же Дака? Ну, и без всяких выкрутасов на свет дети появляются. Итак, я сделала предложение. Боже, как давно это было. А это было перед городской прокуратурой.
Тут любого бы заклинило – в то время
