Как известно, в 1872 году был основан праздник «День посадки деревьев». До этого года ферма с четырёх сторон обдувалась ветрами, лишь несколько молодых невысоких плодовых деревьев, посаженных Иржи и Элишкой в первые годы совместной жизни, росли на месте будущего сада. Вокруг — ни одного деревца, только кустарники и редкие островки молодой поросли вдоль берегов Трейси Крик и вокруг стариц. То, что сейчас наша ферма окружена деревьями и утопает в зелени, надо сказать большое спасибо Иржи Дворжаку. В апреле 1872 года он посадил на участке первое дерево — белый дуб. Затем — десятки других неплодовых деревьев по всему периметру, тем самым обозначив границы участка живой, так сказать, изгородью. Большинство тех первых деревьев живут до сих пор, во главе с тем самым могучим дубом. Более того, благодаря его заботливости и трудолюбию, дорога, ведущая от дома к 220 авеню, а это около трёхсот ярдов, теперь с двух сторон засажена широкими лесополосами из белой акации, осины и пирамидальных тополей, которые защищают посевы от ветров, в тоже время исполняя роль ветрозащитных ограждений. С годами значительно расширился и сад: Дворжаки периодически пополняли его новыми саженцами. Ежегодная посадка деревьев вошла в семейную традицию, которую мы до сих пор соблюдаем: каждую весну на голых участках сажаем по нескольку лиственных деревьев и обязательно обновляем свежими саженцами наш фруктовый сад.
Как напоминание нам, потомкам, сохранился колышек с алюминиевой табличкой, воткнутый в землю рядом с огромным полуторасотлетним дубом. На табличке Иржи Дворжак краской собственноручно написал: «Первое дерево на ферме Дворжак — Дуб белый, посажен 10.04.1872». Отец не раз доверял мне кисть, банку краски и кусок наждачной бумаги, чтобы я отреставрировал табличку и подкрасил выцветшие на солнце буквы. Выполнить такое поручение я считал за честь, отдавая знак уважения не только своим предкам, но и Природе. А когда мне было шесть лет, я посадил своё первое дерево — тополь «Саржента»; и, как предок, обозначил его табличкой с указанием даты.
В общем, жизнь на ферме шла своим чередом: рождались дети, внуки, правнуки; владения расширялись: присоединялись земли, которые последующие поколения выкупали у соседей. К середине 20-го века территория фермы увеличилась втрое, и общая площадь составляла уже 445 акров. Тут уже были не только пахотные земли, но и просторные пастбища. В начале двадцатого века мой прапрадед держал не только бычков, но даже отару и небольшой табун; построил рыбную ферму: вырыл котлован на месте старицы, соединил его каналом с речкой и таким образом создал искусственный пруд, в котором выращивал Канальных Сомов, Синежабренных Солнечников и некоторые виды Бассов.
С годами семья увеличивалась, подрастали многочисленные помощники и помощницы, которые все вместе уже не умещались на одном этаже в двух спальнях. Примерно в 1906 году мой прапрадед, Ричард Маккейн, затеял стройку, и спустя два года появился вполне современный по тем меркам деревянный двухэтажный дом с высоким чердачным пространством, которое при желании можно было переделать под просторную спальню на третьем этаже. В таком виде он просуществовал полвека, пока мой отец, ещё до моего рождения, не построил современное кирпичное здание.
Я с трепетом и упоением отношусь ко всему, что связано с нашей фермой, с моим прошлым, потому что люблю свою малую родину, люблю землю своих предков — Небраску; люблю дом своего детства. Потому так подробно и описываю детали, что мне хочется передать свои чувства и своё отношение к этим местам, которые кому-то могут показаться пустынными, однообразными и скучными. Понимаю, не каждому по нраву наши равнины с прямыми, словно прочерченными по линейке, дорогами, которые тянутся к горизонту бесконечной лентой, насколько хватит глаз. А ведь в штате есть места, где не то что лесов, нет даже небольших скоплений деревьев, уж о рощах и не говорю; где со всех сторон, куда ни глянь, одни поля, конца края которым не видно. Только вдоль некоторых дорог и по периметру обрабатываемых полей есть лесонасаждения, да вокруг самих ферм растут посаженные пионерами-первопроходцами деревья, образующие драгоценные тенистые островки — зелёные оазисы.
Кому-то — в особенности городским — будет непривычно съезжать с асфальтированной автострады на пыльную грунтовую дорогу, попадая точно в средневековую эпоху. А если пройдёт дождь, то дорога превращается в кашу, по которой проще всего ездить на тракторе. А ведь раньше так и делали, если срочно нужно было съездить в город. Заводили трактор, чтобы проехать по раскисшей после ливней дороге. Помню, как меня маленького отец ночью отвозил на стареньком колёсном тракторе марки «Джон Дир» в Крестон к врачу, когда я подхватил ангину. Было темно, мрачно; работала одна правая фара, отчего просматривалась только половина дороги и край обочины; моросил октябрьский противный дождь. Трактор скользил по слякоти, его заносило из стороны в сторону, но отец умело справлялся с управлением, и мы вскоре добрались до фельдшера. Сейчас, когда производят полноприводные джипы и пикапы, которые имеются в каждой сельской небрасской семье, стало намного легче и удобнее передвигаться по размытым полевым дорогам, а огромные широкие лужи, образованные после дождей или весной после снежной зимы, нас уже не пугают.
В отличие от наших дедов, которые разводили скот и выращивали кукурузу, мой отец не занимался ни скотоводством, ни зерновыми культурами. Пастбища отдавал в аренду, часть пахотных земель тоже. Имея свою сельхозтехнику, чаще сам нанимался к другим фермерам. Сам же предпочитал заниматься птицей: выращивал кур, гусей и индеек, разводил поросят, кроликов (кролики, кстати, на ферме были и есть всегда и всюду: и в клетках, и вольно живущие и в саду и лесополосах). Ну и главной гордостью отца и любимым его увлечением был, конечно же, сад.
Сад находится за домом, в северной части, и простирается на сотню ярдов до излучины речки. Какие только фрукты в нём не росли: и яблони, и груши, вишни и абрикосы. Когда ягоды созревали, я, будучи мальчишкой, не слезал с деревьев часами. То на грушу залезу поесть, то на ветке яблони посижу. Любимей места, кроме разве что берега речки, у меня не было. Бо́льшую часть лета я проводил в саду, предпочитая этот сказочный вкусный «лес» детской площадке во дворе перед домом.
Любовь родителей к растениям и к деревьям постепенно привилась и мне. С раннего детства я помогал отцу в саду. Мне и четырёх лет не было, когда я с маниакальным рвением мчался в сад на помощь отцу и неуклюже засыпал землёй саженцы пластмассовым совком из игрушечного детского строительного набора, а потом поливал из ведёрка. Свежепосаженные деревца с тонкими стволами-прутиками не превышали моего роста, и мне с трудом верилось, когда отец объяснял законы природы, что через много лет эти прутики вырастут и превратятся в высокие деревья, по веткам которых можно будет уверенно лазить и собирать плоды. Но я был терпеливым и наблюдательным ребёнком. В самом деле, я замечал, как с каждым годом прутики вытягивались, утолщались в стволе; весной появлялись почки, которые через время распускались, и начиналось цветение. Сад покрывался бело-розовым пухом и в этот период благоухал на всю округу, а потом на всё лето одевался в густую и пышную зелень. Из новых побегов вырастали молодые веточки. Приходила осень, и всё повторялось сначала. Я взрослел вместе с нашими деревьями, хотя обогнать их в росте, понятное дело, не поспевал.
Этими описаниями хочу сказать, что садоводство — это та область, в чём я неплохо разбираюсь и сейчас.
Приезд Моники я проспал. Отец рано утром встретил их в Колумбусе, куда они прилетели из Берлингтона, штат Вермонт. Когда мама меня разбудила, и я спустился вниз, Моника со своими родителями уже завтракали в столовой. От волнения я проглотил язык, и молча вручил ей подарок — куклу. Забыв про вступительную речь, которую репетировал несколько дней, понуро присоединился к завтраку, тайком поглядывая на неё.
Вначале мы стеснялись друг друга, но потом разговорились, и скованность как рукой сняло. Первый день провели в доме, так как на улице моросил дождь. Утро следующего дня было пасмурным, но уже без дождя, и мы бо́льшую часть времени провели на улице: играли, рассказывали истории, делились впечатлениями. Отчётливо помню, как Моника завидовала нашей жизни и сравнивала её со своей, городской. С её слов я узнал, что они живут в старом районе Берлингтона, арендуют двухкомнатную квартиру («конуру», как она выразилась) на четвёртом этаже старого дома, стены которого испещрены глубокими трещинами. Я живо представил полутёмную квартиру, пропитанную влагой, с ободранными обоями и запачканными стенами на кухне, где полно тараканов. Сам город для меня показался унылым, воздух в котором серый от выхлопных газов и выбросов заводских труб. Моему воображению помогали некоторые просмотренные фильмы, в которых изображались картины мрачных, бедных кварталов больших городов, где на улицах лежат кучи мусора, а раздуваемые ветром обрывки газет и бумаг летают по воздуху из одного конца улицы в другой. Мне вообще в детстве казалось, что в крупных мегаполисах все друг друга убивают. Причём уверен был: если мне станет плохо, и я упаду на тротуаре, то никто не поможет — люди будут меня обходить стороной, опасаясь дотронуться.
Мне нравилась скромность Моники и её белая зависть к моей свободной жизни на ферме, отчего я ещё больше бахвалился перед нею социальными преимуществами сельской жизни.
[justify]На третий день земля просохла, хотя солнце продолжало прятаться за плотными облаками, и я наконец-то показал Монике сад. Показал саженцы, которые собственноручно посадил; долго и в деталях рассказывал, как папа учит меня ухаживать за деревьями. Она слушала меня с интересом и с восхищением рассматривала сад. Иногда она подходила к деревьям и нежно поглаживала листья, прикасалась к ним кончиком носика и вдыхала горьковатый аромат. И всё время грустно повторяла: «Как мне хочется жить в таком саду». Мне стало жалко её, и я пытался обнадёжить гостью: «Вот вырастишь, переедешь к нам. Я построю тебе домик в саду, и будешь в нём жить». «А мама?» — обиженно спрашивала она. «И маму с собой возьмёшь», — успокаивал я. «Ей бы очень понравилось жить в саду, — Моника печально смотрела на меня глазами, наполнились слезами. — Спасибо тебе». Не понимая, за что она меня поблагодарила, мне было очень приятно оттого, что я угодил ей. Потом, налюбовавшись садом, мы прогулялись на речку, и там до заката просидели на берегу, мечтая о будущем, пока наши мамы не позвали нас к
