Кого выбирает жизнь?

Молодец! Но погляди, чем он руководствуется, если что-то делает? Чем? Да только своей выгодой! Значит, легко продастся тебя за пятак, если ему выгодно! И в расчёт не примет ни честь, ни совесть, ни интересы родины… Только личная выгода! Потому современный народец и склонен к предательству, потому всё разворовывается, потому и семьи разваливаются, потому и государственные секреты продаются, потому они, жопошники, и за границу норовят удрать! И удирают, поскольку там выгоднее! Не люди это – жиды настоящие! Хотя и русские, но всё равно, жиды! А жиды – точно не люди! Будь они трижды образованы и вежливы, но продажны и бессовестны! Человеческие отходы они! Выродки! Вот ты думаешь, почему моего сына та докторша образумила, от ненужной операции спасла?
– Порядочный человек, наверное, и честный врач! – выдал я обтекаемо первое, что пришло на ум, но дед не согласился:
– Я так думаю! Ей завидно стало, что хирургам сотни тысяч за операции несут, а ей и рубля не достаётся! Вот она их планы на очередную наживу и разрушила! Ни нашим, ни вашим! А со стороны нам кажется, будто она за справедливость… Такие вот теперь люди! Если даже что-то хорошее делают, то все равно лишь потому, что им так выгодно!
Дед опять закашлялся, надрываясь. «И почему он так кашляет? Не лёгкие же оперировали?» – подумалось мне.
На неистовый кашель торопливо вбежала медсестра, не расспрашивая деда, сделала укол в руку, и мягко потребовала:
– Всё, дедушка! Поспите, а то разговорились вы чересчур! Нельзя вам! Вот и швы закровили. Сейчас я врача позову! – и выскочила из палаты.
Через несколько минут к деду, уже заснувшему, подошли Владимир Александрович и незнакомый мне хирург. Они поговорили между собой, откинув простыню с деда, наклонившись, поглядели, пощупали что-то и удалились. По ним было видно, что повода для тревоги нет.
– Ирина Петровна, обработайте швы перекисью. Если через полчаса кровь продолжит сочиться, позовите нас!
– Хорошо, Владимир Александрович! – качнула головой медсестра и занялась раной.
«А ведь во многом дед прав! – вспомнил я его тираду. – Ведь и меня то же самое беспокоит! Но как на практике возродить прежний народ? Как это сделать, если все, кто внизу, и даже в руководстве страной, поступают лишь в своих интересах? Была бы возможность нажиться, а остальное им не интересно! Неужели и впрямь люди не способны жить, чтобы и не бедно было, и по совести? А если не способны, то к чему им, по большому счету, осталось стремиться? Разве что забраться повыше как в курятнике, где свои законы: кто выше, тот на нижних и гадит! А ты, если внизу оказался, утирайся и не квохчи!»

Через часок дед опять заговорил, будто сам с собой.
– О чём больше всего жалею, знаешь? – начал он без предисловий. – Жаль, что только теперь на многое прозрел! Прозрел, когда конец мой, почти на носу… Сейчас бы рассказать детям да внукам, что сам в жизни накопал да усвоил! Ан, нет! Им теперь моя наука без надобности! Они над ней посмеиваются! Говорят, хоть ты и мудрый, дед, да только устарели твои мудрости – теперь всё не так, всё иначе! Я им: «Как иначе? Не уж-то лучше стало?» А они опять смеются, недоросли! Думают, будто все старики меньше их жизнь понимают… Потому, ничего им не скажи, только деньги давай! Рушат жизнь свою и детей своих собственными же руками, а всё равно не понимают, что делают! Отвечают мне: «Не лучше стало, а всё по-другому!» А я им: «А вы, значит, ни при чем? Жар чужими руками? Сами должны жизнь страны улучшать!»
Дед сильно закашлялся, а придя в себя, ещё долго возился, сопел и молчал. Потом опять закашлялся, да так сильно, что стало жутко слушать.
– Вы лучше поспите! – посоветовал я с сочувствием, но этим лишь раззадорил старика.
– Некогда мне теперь спать! Немного мне осталось, а ничего, как оказалось, и не успел-то! Всегда вкалывал за двоих, всегда стремился, догонял, и вроде успевал, а в итоге всё равно не успел! – с раздражением отозвался он. – Неожиданно как-то жизнь закончилась… Внезапно! И никому над гробом моим не интересно будет знать, к чему я стремился, о чём мечтал, чего в жизни достиг… Упаду у отмеренной черты, и отбросят меня в сторонку, и пойдут далее своей дорожкой. И поймут лишь к ее концу, что оказались у финиша тоже никому не нужными, словно пустая новогодняя хлопушка! Как и я в своё время.
– Ну, это вы перебрали! Вы еще многое успеете! – поддержал его я.
– Разве, что червей покормить! – он собирался, видимо, засмеяться своей черной шутке, но снова принялся мучительно кашлять.
Я нажал кнопку вызова. Забежала сестра с наполненным шприцем:
– Всё-всё! Успокойтесь… Не надо! Сейчас кодеин сделаем, сейчас… Ну, вот! Я же вас предупреждала!

«Насколько же элементарную мысль он высказал, но до меня она не доходила! – прозрел я вдруг. – Мы же действительно оказываемся у финиша, неготовые к нему. Нам всегда кажется, будто мы же не солдаты, чтобы внезапно погибать на поле боя. Стало быть, у нас всё впереди, всё размеренно, всё можно успеть, всё можно исправить! А ведь – совсем не так! Ничего нельзя сделать, если вдруг перешагнул последнюю черту.
А мы-то, слепые и глупые, жили столь расточительно, будто бессмертны, будто впереди вечность, которую можно, не жалея, просеивать сквозь пальцы! И не жалели ни годы свои, ни часы, ни, тем более, крохотные секундочки, в течение которых и не успеть-то ничего, как нам казалось!
А ведь однажды не станет ни меня, ни тебя. Врозь же мы не сможем. Значит, жизни нашей конец разом и наступит! Что я без тебя? Всё начинать заново не хочу, потому что не смогу без тебя! Знаю ведь, сначала все будут соболезновать, потом станут избегать, потому что им будет совестно, ведь не в силах помочь. Только дети и внуки будут иногда вспоминать, как-то заботиться, будут жалеть, но тебя-то они мне не заменят! А потом привыкнут и они, забудут, перестанут забегать по праздникам. Оно и понятно, – рядом с ними я нелеп, как персонаж с давно прочитанной страницы. И останется мне, как тому лебедю, взять да и рухнуть с высоты, не дожидаясь собственного конца… Только, понимаешь, дружище, и в этом мне отказано! Как же мне решиться на это, если дети на мою пенсию живут? Стало быть, ни родится человеку невозможно по своему желанию, ни жить, ни даже умереть! Такая вот история человеческая! Или всё же нечеловеческая?»
*
– Что-то давненько начальник отделения, Леонид Андреевич, к нам не заходил! Всё ли у него в порядке или он в отпуске? – поинтересовался я у лечащего врача.
– Наверное, в порядке! – ответил Владимир Александрович односложно, а потом вдруг добавил. – Но у нас он больше не работает. Вместо него теперь я начальник отделения!
– Вот оно как! Поздравляю! А он сам ушел или его ушли? – уточнил я, конечно же, не надеясь на прямой ответ.
– Жизнь, Александр Федорович, бывает настолько сложна, что мы подчас и сами не знаем, почему происходит, так или иначе? И уж тем более, если это случается неожиданно для нас, да еще в сложнейшие времена огромных перемен! – получил я философский, а значит, и совершенно бесполезный ответ.
– Спасибо за исчерпывающую информацию! – съязвил я. – Может мне показалось, но вы и меня стали называть иначе! Или в сложнейших временах на это появились причины?
– Без сомнения! У нас ведь как? Лежачим – действенное милосердие, а поднявшимся – искреннее уважение!
– Но я-то пока не поднялся!
– Э, нет! В этом случае на вещи следует смотреть «ширше»… Хотя на ноги вы и не поднялись, это точно, но, вернувшись с того света, свой собственный шажок на очередную ступеньку уже сделали! Стало быть, «верной дорогой идете, товарищ!», как говорил наш мудрый вождь! К здоровым же людям у нас отношение в соответствии с их общественным положением и заслугами! А вы профессор, как-никак!
– Вон оно что! Я-то думал, что ко всем одинаковое! Чего-то недопонимал, видимо! Надеюсь, что тот финишный путь, на котором я оказался с вашей помощью, не станет для меня последним!
– Да что вы такое говорите!
*
И действительно! О чём это я? И куда меня понесло? Лучше о чём-то другом…
Мне кажется, у нашего населения или, как обычно говорят, у народа, давно наступила острая интеллектуальная недостаточность. И это не мои злобные наветы! Не моё стремление возвыситься, обгаживая великое. Но даже для специалистов давно не секрет, что у современного человека, особенно, городского, мозг за последние полста лет усох на сто пятьдесят граммов!
Казалось, с чего бы это?
Да с того, что думать ему почти не приходится. А тогда зачем носить лишний мозг – очень мощный поглотитель дефицитной энергии и питательных веществ? Ведь с точки зрения эволюционирующего организма мозг, есть сущий дармоед, и его при первой же возможности следует отключить.
И действительно, ну зачем мозг современному человеку? Проснулся он, выключатель нажал – есть свет! Кран повернул – есть вода! И холодная, и горячая! Потом – кофе, потом автобус – он сам привезет, о дороге и думать не надо. На работу прибежал, сел, весь день кнопки понажимал, вот и домой пора! Опять тот же автобус или метро! Зачем мозги? Сел и сиди!
Вот попробовал бы костер разжечь, зайца или куропатку на завтрак добыть, воды из замерзшего колодца достать, с собственным авитаминозом побороться, когда цинга одолевает и зубы выпадают, овощей-то впрок не заготовил! А то, что заготовил, не сумел сохранить! Не додумался, как это сделать. Для этого ведь и знания, и опыт нужен, и поработать самому придётся до седьмого пота! Попробовал бы сам как-то одеться-утеплиться, а не купить, да что-то себе на ноги приспособить, чтобы не отморозить, да лыжи из чего-то бросового сварганить! Вот тогда мозги пришлось бы напрягать, они бы понадобились, они бы не усыхали, потому что с пользой бы работали!
*
Мне давно понятно, что фраза, будто «раньше и сахар был слаще», мошенническая уловка! Она уводит от реальности.
Дело, конечно не в сахаре! Те, кто вспоминает подобную присказку, обычно стремятся столь прилипчивыми словами прикрыть давние реальности, разительно выделяющиеся в лучшую сторону на фоне нынешних безобразий, и оправдать эти безобразия, обманывая нас, будто испокон веков было так же.
Эта ловкая ложь опирается на элементарную подмену понятий. В действительности, раньше у нас и впрямь было почти всё значительно лучше. А во-вторых, если уж говорить о потере объективности, то совсем не молодость нас когда-то ее лишало, а самое обыкновенное человеческое счастье! Просто у многих людей понятия детство и счастье практически совпадают! Вот они и не спорят, вспоминая, что раньше и впрямь многое было лучше! Но и в зрелом возрасте, а не только в детстве, нахлынувшее счастье окрашивает мир в розовые тона, делает его прекраснее, чем он есть на самом деле, а сахар вообще превращает в мед.
Только всему виной не возраст, не детство, а счастье! Именно оно закрывает наши глаза на несовершенство жизни, на ее трудности и неурядицы. Оно окрыляет нас и создает иллюзию, будто в этот миг на Земле счастливы все, как и мы! Это оно делает сахар слаще, нежели есть в реальности! И молодость здесь абсолютно ни при чём! Так бывает в любом возрасте.
А мы с тобой тогда были удивительно счастливы. И потому не то, что сахар, – для нас и хина показалась бы сладким и ароматным медом! Просто мы любили! И были любимы друг другом и, ощущая счастье всем