произошло.
Однако порадоваться верности решений им удалось лишь минут через пять: раньше не стих звон, стоявший в контуженных ушах… И не перестала колебаться под ногами и ягодицами почва, напоминавшая сейчас штормящее море. Хотя умом-то Эванс понимал – почва неподвижна. А качает их самих…
– Чёрт… Никогда больше не буду взрывать устройства хозяев… – Парк так и сидел на песке, обхватив явно гудящую голову обеими руками, – Если только я что-то понимаю в сапёрном деле – тут было не меньше десяти тонн. В тротиловом эквиваленте. Короче: наш хренов форпост разнесло бы на мелкие дребезги, и осколки вылетели бы в космос, и точно обогнули бы весь хренов Адонис!
– Погоди-ка. – Рикер хмурился не только от боли в ушах, но и от напряжённого размышления, – Ты же, вроде, сказал, что они не собираются убивать нас! А получается – собираются! Да ещё как коварно и подло! Гады!
– Нет, не нужно искажать мои слова. Я сказал не так. Я сказал, что если б хотели убить – могли бы сделать это куда проще. И давно. И, если честно, я так именно и думал. Ведь они, по-идее, изучают нас, и нашу реакцию на различные раздражители и ситуации. Ну, как крыс. А вот – нате вам. Сволочи. Уделали по-полной. Доказали, что наши раскладки и соображения насчёт их действий и расчётов могут сильно…
– Расходиться с действительностью. – это влез Эванс, – То есть – они специально дают нам понять, что мы можем предполагать то, и подозревать это, но как обстоит дело на самом деле, и что они против нас реально замышляют – хрен мы поймём!
– Отлично сформулировано. – Парк с кряхтением встал на колено, а затем и поднялся, – Ну что? Пойдём смотреть на развороченный автоклав?
– Может, лучше не надо?
– Это ещё почему?
– А вдруг там это… Труп новой твари? Ещё не сформировавшейся?
– Ну и что? Пушки же, – Рикер похлопал себя по кобуре, – при нас?
– При нас-то они при нас… Да только не люблю я этого д…ма: развороченных останков, и кровищи.
– Экий ты, Эванс, брезгливый стал. Раньше я как-то не замечал за тобой… Говори: чего на самом деле боишься?
– Ну… Наказания.
– Чего? – Рикер поморгал на него.
Парк промолчал: похоже, его и самого одолевали нехорошие предчувствия.
– Наказания, говорю. За непослушание. За порчу чужого ценного имущества. За это самое… «Нетрадиционное мышление!» И стремление использовать высокотехнологичное оружие – против его же законных хозяев.
– Тьфу ты, напугал. Я думал – ты серьёзно… – Рикер взглянул на Парка, и поправился, – А смотрю ты и правда – серьёзно. Парк? И ты думаешь так же?
– Ну, всё же не совсем так. За целенаправленную порчу автоклава наши хозяева и правда – могут обидеться на нас. И наказать. Например, внеурочным вылуплением новой партии монстров. Или установкой барьера для всего живого ближе к форпосту – скажем, так, чтоб мы не могли так вот запросто проникать в автозал и забираться на его крышу…
Ладно, предполагать можно много чего, но посмотреть – надо. Может, мы зря переживаем!
Выяснилось, что и правда – переживали они зря.
Автоклав, у подножия которого положили ящик с верёвками, оказался целёхонек – на нём не имелось ни вмятинки, ни царапинки! Зато вот следов от крышки или верёвки не нашли – даже щепочки или ниточки!
– Да, взрывчатка у них – будь здоров! – Рикер даже присел, ощупывая чёртов мерно гудящий автоклав, – Всё разнесло на молекулы! А чёртовому гробу – хоть бы хны!
– Думаю, его не вскроешь ни автогеном, ни болгаркой, ни даже плазменным резаком.
– Точно, Эванс. Сработано, как говорится, на совесть. И из этого следует неутешительный для нас вывод.
– Какой же?
– Проклятых тварей планируется выпускать на нас регулярно. Разнообразных. Причём – независимо от того, где мы будем находиться, и что поделывать.
– Это для нас плохо?
– Думаю, да. Потому что даже если мы найдём способ перелезть через барьер, и отчалим в джунгли, вернувшись обратно, встретимся лицом к лицу. С огромной толпой чудовищно милых зверушек.
– А я думаю, Парк, что не встретимся. Потому что даже если мы не поубиваем несчастных зверушек нашими пукалками, едва стемнеет – это сделают за нас механизированные многоножки-утилизаторы! Чтоб автоклавам было чего варганить к следующему обеду!
– Возможно, Эванс, возможно… Ладно. Предлагаю вернуться назад, да отдохнуть. Да поесть. А то нам скоро – отбиваться от очередной партии. Зверушек.
Поздний второй завтрак решили превратить в обед.
Проходил он всё там же: в кухне. Парк ел как всегда, неторопливо пережёвывая пищу, и аккуратно подбирая остатки подливы с поддона. Рикер тоже старался: съел быстрее всех, чем тоже традиций не нарушил. Эвансу кусок в горло почему-то не лез.
Глядя, как напарник вяло ковыряет ложкой в картофельном эрзац-пюре, Парк наконец обеспокоился:
– Аппетита нет?
– Угу.
– Хм-м… Это плохо. Да и выглядишь ты… Бледновато. Да и потеешь подозрительно обильно. Ну-ка, схожу я за градусником. Аптечка так и осталась у меня в рюкзаке.
Когда означенный прибор оказался у Эванса под мышкой, тот, придирчиво прочувствовав свой организм, вынужден был признать:
– Твоя правда. Чувствую я себя погано. И это – не только от моральных терзаний и стресса. Меня словно бы… Потряхивает. И мурашки по коже бегут.
Парк достал градусник, глянул на него:
– Чёрт возьми. Ещё бы тебя – не потряхивало! Тут написано – сорок и две десятых по Цельсию! Да у тебя, милый ты наш – лихорадка!
– И что мне теперь делать?
– Что делать, что делать… Иди, ложись на свою койку. А я почитаю инструкцию. Впрочем, вру: не нужно мне эту хреновину читать. В нас же всё вдолбили. Вот антидот номер один и жаропонижающее из тубы номер один я тебе и вкачу. В мягкое место. Там, в инструкции, ещё говорится о том, что нужно поставить капельницу из флакона номер три, но её нужно делать в вену. А я не умею попадать.
– Я умею. – Рикер дёрнул плечом, – Приходилось.
Парк не стал расспрашивать, где это Рикеру приходилось «попадать в вену» – мало ли! Возможно, конечно, что тот был медиком-волонтёром…
Но куда вероятней другой вариант. Старинный героин ещё пользовался в определённых кругах весьма неплохой популярностью.
Эвансу уже было не до расспросов: его реально сотрясала крупная дрожь, и пот тёк уже с макушки. Парк с ощутимым беспокойством в голосе спросил:
– Ты… Идти-то сам – сможешь?
– Смогу, наверное. Только перед тем, как я лягу, и вы меня исколете… Схожу-ка я в туалет. Отлить.
Отлить удалось. Цвет мочи показался Эвансу подозрительным – словно оранжевым. Да и выйти из кабинки удалось не сразу. Едва натянул штаны, жутко замутило.
Пришлось плюхнуться на колени, и выложить всё то немногое, что удалось съесть, туда – «на прокорм ихтиандру». Но через минуту, как ни странно, ему стало легче.
Парк, ожидавший у выхода, подставил плечо. Эванс буркнул:
– С-спасибо… – после чего не стал выделываться, а реально навалился на плечо напарника:
– А где Рикер-то?
– Пошёл на склад, за штативом для капельницы. Ты сам-то – как?
– Полегче. Только… Вывернуло меня наизнанку. Да ты, наверное, слышал. – Парк только кивнул, – Ну и ещё подозрительно – цвет мочи. Оранжевый какой-то.
– Ага. Точно. Осталось только проверить твой язык. – Парк кивнул, словно бы Эванс подтвердил какие-то его мысли или раскладки, – Ложись давай.
Они как раз дотопали до кровати Эванса, так и стоявшей в углу на последнем этаже, и Эванс с ощутимым облегчением принял горизонтальное положение:
– Ф-фу… Чёрт. А и правда – ноги трясутся. И голова… Трещит. А уж потею – как свинья!
– Ты свиней не трогай. – в проём двери вошёл Рикер, тащивший в руках странного вида треногу, похожую на штатив старинного фотоаппарата и несколько пластиковых ёмкостей, – Эти благородные и порядочные животные никогда законов не нарушают. Соответственно – и в тюряги спецназначения не попадают. А ещё я слышал, что и тело и метаболизм у них настолько сходен с нашим, человеческим, что на них эти гады учёные проверяли многие лекарства, вакцины, и всё такое прочее. Ну-ка, давай свою граблю! – Рикер весьма нетерпеливо схватил Эванса за безвольно лежавшую руку.
– И язык покажи. – это влез уже Парк.
Эванс усмехнулся через силу: приятно. Заботятся. Хоть и пытаются под показной ворчливостью скрыть, что беспокоятся, и привязались…
Как и он к ним.
Вот уж точно говорят: совместные невзгоды и заботы сближают гораздо сильней, чем счастливо прожитые безмятежно-беззаботные годы… например, у супругов. А ещё говорят, что пока всё хорошо – нетрудно казаться хорошим. Все «тонкости натуры» вылезают как раз в критических ситуациях. Он высунул язык.
Парк покачал
