Ещё до войны и спустя многие годы после неё, таких специалистов в своём деле, как Дмитрий Григорьевич можно было пересчитать по пальцам одной руки. Именно поэтому во время той Великой Отечественной Войны Дмитрия Игнатова не отпустили на фронт, не смотря на его многократные заявления и просьбы.
Как-то раз в свои уже двадцать восемь лет он, словно мальчишка, собрав в который раз вещмешок, сбежал-таки на войну для защиты Родины. Но на первом же сборочном пункте его нашли по документам и вернули на завод. «Стране нужны танки, самолёты, корабли! Ваш фронт – здесь! Танкистов, лётчиков, стрелков – мы обучим. А вот таких молодцов, как Вы, наших Левшей, где ещё взять?! Таких за месяц-два не вырастишь. Здесь не тыл. Здесь такой же фронт, как и там. Точно такая же передовая. Ваш фронт – тут! И учите молодёжь – передавайте ей своё мастерство. Вот Ваша главная задача!» – сказал ему тогда комиссар, прибывший за пополнением. После того разговора, Дмитрий Григорьевич не то чтобы всё понял и смирился, но точно проникся словами того майора с орденскими планками и нашивкой о ранениях на полевой гимнастёрке.
Дмитрий Григорьевич, можно сказать, в точности выполнил тот наказ: он воспитал много классных специалистов, один из которых в конце сороковых даже стал Героем Социалистического Труда. И Юрий должен был стать именно таким профессионалом, каким был и его отец, чтобы в дальнейшем заменить того на его рабочем месте. Таким Юрий и стал. Почти. И хотя все заводчане и говорили, что, мол, Юрка – талант, но всё-таки при этом добавляли: «Ну, конечно, не Григорич... Но, молодец! Достойная смена!»
**
…Юрка родился в ноябре 1946 года – через год после нашей победы над милитаристской Японией. А ещё через год вся семья Жоркиной мамы – дедушка Митя, бабушка Ася, тётя Марго и два дяди – Слава и Юра, вернулись из Хабаровска обратно в Самару, тогда временно город называвшимся «Куйбышев».
Лицом Юрка был очень похож на свою маму, как, впрочем, все его сёстры и брат. А вот телосложение и характер Юры были точной копией Дмитрия Григорьевича – его отца. Юра рос сильным духом мальчиком – время было такое – не для слабых. Хотя, бывало ли когда-нибудь – время для слабых?!
Однажды, когда Юре было уже пять лет, а не за горами маячил шестой, произошёл вот такой случай.
Играя во дворе в прятки с другими детишками, в том самом дворе, где спустя двадцать лет будут с концертами выступать Жорка и Андрюшка, Юрка, забравшись на дерево, спрятался в его листве. Когда же игра закончилась, Юрка, спустившись до нижней ветки, которая была всего-то в полутора метрах от земли, спрыгнул с неё вниз. Да вот приземлился он неудачно… как-то полубоком, что ли… И – сломал руку. К тому же, падая, он разодрал ту же руку, да так сильно, что кожа развалилась по сторонам тюльпаном, отстоявшим своё. Поначалу даже кровь била импульсно, мелким душем из всей поверхности раны.
Уже в больнице врач установил, что перелом закрытый, мясная плоть и главные кровяные протоки не затронуты. «Всё в порядке: кости не сдвинулись. В кости – только маленькая трещинка. Сейчас наложим на кожу маленькие шовчики и поставим гипс», – обыденно продиагностировал и озвучил свой план действий добрый доктор, похожий на помесь доктора Айболита Чуковского с Чеховским фельдшером Курятиным из «Хирургии».
Через пять с половиной недель, как и назначил этот доктор-фельдшер, Ася Никитична привела маленького дядю Юру на демонтажную процедуру. Тот же доктор-фельдшер усадил Юру к себе на колени. И сказал:
– Нус, юноша! Мы сейчас разрежем гипсовую повязку вдоль руки, и ты снова будешь здоров. Больно не будет. Боятся нечего-с. Ну а если будет немножко неприятно, то ты уж потерпи, дорогой. И не плачь. Ты ведь… Гм! Вы ведь, сударь, мужчина-с! – пропел врачеватель, хотя Юрка – и не всё понял из слов этого заботливого дядки.
Юрка ничего не боялся. Главное же, что ему стало не очень понятным, так это то, что же на самом деле скрывалось за этим «немножко неприятно», если уж больно быть не должно.
Доктор-фельдшер надвинул на нос марлевую повязку, стряхнул тальк с молочных медицинских резиновых перчаток и привычно натянул их на свои наманикюренные пальцы и ладошки: такие гладкие и чистые, каких Юрка не то, что у мужчин – приятелей отца, но даже у женщин в детском саду – воспитательниц и нянечек – никогда не видывал. Затем этот местный эскулап взял эмалированной ванночки сверкающие нержавеющим блеском хирургические ножницы, со слегка искривлёнными и закруглёнными концами. Вздохнув и затаив выдох, он одним концом подцепил край тонкой гипсовой повязки, и методично, не спеша, стал её «раз-рез-ать». С самого начала этой волнительной процедуры мама Юры – Ася Никитична, присев на кушетку поближе к сыну, взяв в свои слегка повлажневшие ладони теплую спокойную ладонь другой его руки – здоровой, чтобы успокоить того, перестала нервничать сама.
В какой-то момент, не пройдя и четверть гипсовой накладки, ножницы застряли, как будто бы во что-то упёршись. Дохтур*-фельдшер, видя лишь верхнее лезвие ножниц, пошевелил ими влево-вправо, вверх-вниз, и, вроде как, преодолев неизвестное препятствие, продолжил «рез-ать». Юраха насупился и сжал мамину руку с такой недетской силой, что та, наклонившись и посмотрев на лицо сына, увидела его побледневшим, со сжатыми в ниточку губами, с сильно зажмуренными глазами, даже с чётко обозначившимися на детском личике взрослыми скулами – из-за сильно-пресильно сжавшихся зубов. Лекарь* продолжал резать, не обращая внимания на вновь возникшее беспокойство мамаши.
* Дохтур (дохтор) – доктор, так на Руси времён Ивана III именовали врачей с высшим медицинским образованием.
* Лекарь – в тот же период Российской истории – медицинский работник без высшего медицинского образования, но имеющий большой практический опыт.
– Юрочка, что ты так съёжился?! Тебе что – больно?! – ещё довольно спокойно, но уже как-то суетливо, спросила бабушка. Юрка ничего не ответил, а лишь невнятно мотнул головой.
То же, что объявилось дальше, уже никаких ответов и новых вопросов не потребовало. Из-под разрезанной лишь до половины повязки… проступила кровь… Она, впитываясь в гипсовые «обшлаги»*, несколькими тоненькими прядями медленно сползала к Юркиному запястью.
Каким-то непонятным, борцовским приёмом бабушка сдёрнула Юрку с колен фельдшера* и прижала к себе. Хирургические ножницы с одним окровавленным концом, остались висеть на пальцах этого обезумевшего врачевателя, который, оказавшись стоящим на своих коленях на полу у кушетки, уже без марлевой повязки и с открытым ртом, протягивая вперёд ту самую руку свою, с качающимися на её пальцах ножницами, испачканными Юркиной кровью, в то время, как другая рука его, прижалась к его халату в районе сердца. Со стороны всё это было похоже на картину с изображением невинной жертвы, передумавшего жертвователя и низложенного жреца, умоляющего дать ему ещё один шанс, чтобы довести начатое до конца.
Юрка – не плакал.
Гробовая тишина и сцена жертвоприношения растворились в небытии с появлением медсестры – достаточно пожилой женщины, один взгляд которой говорил, что на своей практике, по всей видимости, ещё дореволюционной, она видала и не такое. И – не раз. Увидев кровь, в секунду оглядев всех присутствующих, задержав свой взгляд на полуразрезанном гипсе ещё на секунду, она, тут же сообразив, что произошло и что теперь делать, выхватила Юрку у бабушки. «Ничего страшного! – спокойно выпалила «медсестричка», обращаясь не понятно к кому. – Всё в порядке! Не пугайтесь!»
Взяв из автоклава другие ножницы, точно такие же, как и те, что с окровавленным концом продолжали висеть на пальцах незадачливого «коновала*», который почему-то не вставал с колен, она, усадив Юру на кушетку, несколькими отточенными манипуляциями, за «пять сек» дорезала повязку до конца. Быстро остановив кровь и обработав старый и новый порезы, она, наложив ещё пару маленьких шовчиков, замотала рану бинтом. Настоящий профессионал – истово относящийся к своему делу, к своему предназначению, всегда приходит на помощь, даже тогда, когда его не зовут.
Как оказалось, тот первый горе-доктор, упёршись ножницами в разрезанный, но не отогнутый как надо край повязки, пошевелив ими, зацепил кожу на руке Юры и, преодолев так и не понятое им тогда сопротивление детской плоти, продолжал разрезать повязку теперь уже вместе с Юркиной кожей. Юрка же – по настоянию взрослого в белом халате – терпел. Ведь Юрка-то – настоящий мужчина…
* Обшлаг – жёсткий отворот на конце рукава, штанины; манжета.
* Фельдшер – медицинский работник, оказывающий лишь доврачебную помощь.
* Коновал – так в России вплоть до начала XX века именовали ветеринаров-ремесленников, не имеющих никакого медицинского образования. В настоящее время – «коновал» уничижительное обозначение плохого врача вообще.
**
…Бабушки не стало четыре года назад.
В один год с ней похоронили и мать Андрея – на её похороны Андрей не приехал. Не смог…
Папы Юры – Юрия Дмитриевича Игнатова – не стало двумя годами позже. Последний раз Андрей видел папу Юру на похоронах бабушки – Аси Никитичны. А до этого, крайней их встречей была свадьба Андрея и Оксаны, произошедшая сразу же после мореходки с «внутрисемейным» застольем. На торжественный же банкет в одном из ресторанов города Л., который устроили молодожёны после первого рейса Андрея, Юрий Дмитриевич уже не приехал: прободная язва и куча домашних дел не отпустили его.
[justify] Он так и не развёлся с Андреевой матерью: до ЗАГСа дойти она не могла, потому как постоянно была… занята. Идти же в суд… – так что делить-то: квартира-то государственная… Мебель? Так у тогда новой жены Юрия Дмитриевича – правильной да работящей – всего такого и без той рухляди
