* Шеф (жаргонизм) – главный кок, повар на судне.
**
Они с Андреем были похожими друг на друга: оба небольшого роста, крепко сбитые, как лесные боровички, жилистые; внешне оба выглядели какими-то меланхолично-жизнерадостными. Причём, оба – никогда и ни на кого не повышали свой голос. Они всегда громко разговаривали. И даже иногда кричали! Но только тогда, когда отдавали швартовые команды матросам. Или же на лесных пикниках, любимых ими обоими: когда уже подоспел шашлык, и нужно было созвать всех своих, разбредшихся вокруг, в поисках случайных ягод и грибов и с небрежным нетерпением ожидающих сигнала к началу трапезы.
Семён Валерьевич был таким с детства. Да и ещё – из-за ручной настройки его характера его женой, которая перманентно их регулировала. Из-за всего этого тесть, с одной стороны, был по-военному чётким и бескомпромиссным, а с другой – всегда готовый уступить жене в чём ей угодно: лишь заслышав её окрик, требование, только почуяв бессловесный лёгенький нажимчик. Он всегда готов был и становился и причиной, и объектом любых скандалов: которые его жена сама же и начинала, в которых исключительно она и солировала, в которых она всегда была права, даже если объективно была виновата, при этом сама же всё это осознавала с первой же секунды. Она в их семье была не просто «шеей», а «шеей с головой и головой»: и добытчиком, и приказчиком, и, как вывод, Главой. Так – решила она. Семён Валерьевич же… носил фуражку-аэродром.
Двадцать два года назад Семён Валерьевич, окончив военно-морское училище, получив звание мичмана и назначение, прибыл на военно-морскую базу в город Л., где успев сходить в море в один учебно-боевой трёхмесячный поход, женился на Ольге Валентиновне ровно через две недели после их знакомства. А уже менее чем через год после своей единственной в жизни женитьбы у него родился первенец – старший брат Оксаны.
Тесть любил свою службу, своих морских братьев-товарищей, свою корабельную семью. Ведь и свою военную профессию он выбрал не просто так: его отец ещё до Великой Отечественной Войны проходил военно-морскую службу юнгой на минном тральщике на Дальнем Востоке. Но молодая жена его обусловила: «Выбирай – или я, или те... твои... эти... в бескозырках». Мичман выбрал её: он когда-то влюбился в неё с первого взгляда. (И горячо любил Ольгу Валерьевну и потом: всю свою жизнь – без сомнений и перерывов.) Он написал рапорт командиру части: «...по семейным обстоятельствам... Учитывая... В связи с вышеизложенным, Прошу... определить меня на должность... не связанную с длительными выходами в море... в мирное время...». С тех пор он не ходил в дальние походы, да и вообще – ни в какие. Он лишь стоял на вахтах на кораблях, поставленных на ремонт, в отстой или на списание на военном судоремонтном заводе. Сухопутный моряк. С печки бряк.
Тёща же, в своё время заочно окончившая пищевой институт, уже почти как десять лет работала на одном и том же месте – на местном хлебокомбинате, одном из крупнейших предприятий района, пройдя путь от укладчицы батонов на деревянные поддоны, до заместителя директора по производству. А учитывая, что сам директор одной ногой был уже на пенсии, а второй – не вылезал из больниц и поликлинник, она фактически руководила всем комбинатом. Поэтому давать команды, поджаривать и сдирать корки за их невыполнение, стало для неё прямо-таки благоприобретённым инстинктом. И с этим «благо», как минимум внешне, были «согласны» все члены её семьи.
Ольга Валерьевна внешне была очень даже привлекательной. Сказать больше: она была просто-таки жгучей блондинкой вамп! Её пропорциональную красоту лица, густоту шёлковых волос, всегда с блеском и математически точно разложенных и неподвижных, стройность фигуры, выпуклости тела в нужных местах, желаемые всеми мужиками, невозможно было пропустить мимо и без оглядки любому прохожему – будь он мужчина или женщина. Ещё, она имела привычку – всегда держать на своём лице вечерний макияж, который был на ней словно от рожденья: даже в утренние часы тот значился на ней, как будто бы она не сносила его даже на ночь.
Ольга Валентиновна была выше всех домочадцев минимум на голову.
Вот по всему поэтому она крутила своим мужем, как хотела. Когда ей было что-то от него нужно, она обволакивала его своей негой и страстью. Когда ей хотелось позабавиться – провоцировала его на ревность. Когда же ей от него ничего не было нужно, и она ничего не хотела, то могла его просто не замечать. Всё это она проделывала так умело и ненавязчиво, что Семёну Валерьевичу деваться было некуда. Да он и не хотел. Когда-то давно, в самом начале их семейной жизни, он с ней спорил, старался поспорить. Но прожив десяток лет вместе – привык: его всё устраивало, большего он не хотел. И потому – выполнял всё и так, что и как говорила и хотела его жена – Главная и единственная.
Всё это Андрей понял через неделю после своей женитьбы, когда они с Оксаной стали ютиться в её комнате – самой маленькой в тёщиной квартире, по тёщиным же указаниям и правилам, которые не нравились Андрею, которые он не желал и не собирался исполнять. Однако, приходилось.
Для иного же жития* требовались деньги, чтобы купить собственную кооперативную квартиру, и уже в ней создать лучшую в мире семью – свою. Где место найдётся всем и только – своим: добрым и любимым им, любящим и понимающим его. Именно поэтому он дал капитану своё согласие, сделать ещё один – третий в подряд – полугодовой рейс. По расчётам Андрея заработка за три рейса, за вычетом оставленных депонентов, с лихвой хватит на первый кооперативный взнос.
Ну, а пока... Пока же придётся ночлежить* и столоваться в тёщином, так сказать, в чужом монастыре, куда, как известно, не лезут со своим уставом. И терпеть, терпеть, терпеть…
* Житие – 1. Жизнеописание святых. 2. В переносном значении, ироническое – «жизнь». В данном контексте – во втором значении.
* Ночлежить (ночлеговать) – будучи в пути, в дороге – заночевать, где придётся.
**
…Без куража объявив за вечерним столом это своё решение – про третий рейс, естественно без подробностей, Андрей увидел на лицах жены и тёщи, да и тестя тоже, искреннее недоумение. К тому же Ольга Валентиновна ещё была и крайне возмущена.
Она молча вызубилась*, всем своим видом вопрошая «как?!» Дескать, как могло такое случиться, что бы в её доме, её не спросясь, не получив её согласие и благословление – кто-то принимает какие-либо решения. Безобразие-де, форменное! И если в принципе она была и не против этого, но всё же её одобрения у неё никто не спросил. И своё разрешение – она никому не давала.
Но Андрей, привыкший ещё с детства, будучи подолгу предоставленный самому себе, а уже с пятнадцати лет, поступив в мореходку, живший в полной независимости от кого бы то ни было, полагался лишь на себя. К тому же он и в мыслях не имел сделать тёще что-нибудь назло или во вред. Поступать так – принимать самостоятельные решения, научила, вернее, заставила научиться человеческая среда, в которой он находился. И ещё – книги. Много книг! Которые к своим двадцати одному году он прочитал изрядно: наложив судьбы, характеры и поступки литературных героев на свою недлинную жизнь, но сгущенную недюжинными испытаниями и переживаниями, а от того не по летам богатую полученным опытом.
Так что тёще, практически поставленной Андреем перед случившимся фактом, оставалось лишь смириться и молчаливо принять его решение.
Тесть был ошеломлён словесным молчанием Ольги Валентиновны. А на её мимику он плюнул – про себя. И, тайно гордясь своим зятем, украдкой поглядывал на Андрея своими красными и мокрыми глазами, благодаря того, как тестю казалось, вернее – хотелось, чтоб так было на самом деле, за добрую месть Андрея тёще за всё тестево двадцатилетнее уступничество ей. «Андрюха, спасибо! Это за меня! За усю мою судьбинушку! За нежелание моей семьи меня понимать!» – взблескивали глаза Семёна Валерьевича на Андрея, и вновь упирались в свою тарелку…
*
…Две недели между вторым и третьим рейсами, за исключением пары дней, когда Андрей ездил в порт сдавать рейсовые судовые отчёты, он был дома безотлучно. Интим с Оксаной случался лишь днём, когда все домочадцы были на работе, а их ребёнок спал.
Все остальные часы и минуты пребывания в тёщиной квартире Андрей посвящал сыну. Именно ПОСВЯЩАЛ: желанный ребёнок, да к тому же сын, открывал Андрею, так он это себе представлял, прямую дорогу к его мечте – иметь СВОЮ семью. И хотя пока приходилось мириться с тёщиными правилами, придерживаясь их хоть кое-как, и молча терпеть сам факт проживания в её квартире, многообещающие перспективы уже вышли
* Вызубиться – выругаться, используя нецензурные слова.
из-за горизонта. Во-первых, его поставили на очередь на кооперативное жильё – своё! Во-вторых, деньги на первый взнос практически заработаны. Следовательно, в-третьих, через каких-нибудь четыре-пять(!) лет их семейная крепость будет готова их принять. А уж туда-то – он будет пускать только тех, кого сам захочет! Вот тестя, к примеру, с радостью…
[justify] …Также, безапелляционно, уже не встретив и тени возражений, даже намёка на желание обсудить его – Андрея, решение, он назвал своего сына Андреем, в честь своего любимого поэта. А может быть, подспудно, и в честь своего биологического отца,
